Монтаж памяти

Глава III

2014 год
Анатолий

- У Вас есть кто-то сейчас, Анатолий? - спросила Татьяна, приглаживая светлые локоны за уши.

- Нет, я живу один. А почему Вы спросили? - блондин хищно вскинул бровь, хотя на вид «Паучиха» была немного старше его. - О, да я Вам приглянулся. Прокатимся после работы на трамвае? Или Вы увидели во мне подающую надежды лабораторную крысу, или лягушку для препарирования?

- Простите, - блондина стушевалась и отвела взгляд, - просто беспокоюсь о Вашем эмоциональном состоянии, - врач холодно оборвала флирт.

- Ну и зря. Я таких офигенных сосательных петушков на палочках умею готовить. Людка научила. Ах, ты, черт, опять её вспомнил, - мужчина ударил себя кулаком в бедро. - А за «чёрта» бабушка бы по губам надавала, если была бы жива.

- Вернёмся к теме нашей встречи. У девушки были враги?

- Враждовать с ней осмелились бы только дураки. Она умела дать отпор, но старалась всё же сражать людей своим главным оружием - обаянием. Знаю только двух таких долбанутых неудачников, рискнувших выйти на тропу войны: белобрысую кудрявую дрянь – её бывшую подругу-подстилку и зазвездившегося типа из театра. Правда, о нём я не слышал почти ничего от неё в последний год. Видимо, угомонился.

Про девку, типа её подругу, я всё ещё не готов говорить. Слишком трагичная ситуация приключилась. А про гада, изображающего Дон Жуана на сцене, скажу пару ласковых сказать. Есть закурить?

Взгляд Анатолия был то отсутствующим, то бегающим, словно у бесноватого. Это свойственно для художников, да и вообще людей искусства - жить в параллельном, сюрреалистическом мире своих фантазий. Он приходил всегда в одной и той же одежде, чистой, но живописно небрежной: вельветовых брюках, болтающихся на худощавом теле, чёрном длинном кардигане до колен поверх старой майки. Казалось, он только-только снял свой фартук живописца и сразу же оказался здесь. Его шея была обмотана длинным серым шарфом в три оборота, словно жирным удавом. Кисти рук были очень изящные для мужчины, без единого волоска, с тонкими запястьями, ровными, без узловатостей длинными пальцами, как у пианиста, и прямоугольной вытянутой ногтевой пластиной. Руки - это первое, на что обращала внимание Татьяна при знакомстве с мужчинами. Кисти Анатолия двигались, словно танцуя парный танец, то страстный, то нежный, и рассказывали историю по-своему.

2012 год
Артем

Первые прочтения пьесы Чехова «Дама с собачкой» остались позади. Началась, так называемая в театральном комьюнити, разведка телом. Актеры должны были «протоптать ногами» свои слова с минимальным реквизитом и пока без костюмов. Артём не был новичком, которому перед выходом необходимо освобождать мышцы от скованности специальными упражнениями. Достаточно было контрастного душа по утрам. Он обожал покалывающую пену с ароматом арники, как и его любовницы, которые не прочь были присоединиться к водным процедурам.

Спустя четыре с половиной часа, проведенных актерами в репетиционной комнате, режиссер орал во всю свою лужёную глотку так, что содрогался его двойной подбородок.

Все жутко вымотались в ожидании. Ни у кого и крошки во рту не было с самого утра. Но от крика с отборными, непристойными для дамских ушей, фразами взбодрилась даже задремавшая молоденькая и симпатичная костюмерша. Она через час с начала репетиции опустилась прямо на пол, прислонившись к стене, потом зевала, и в конце концов уснула. Присутствие костюмера было неоправданным, ведь сценические наряды ещё не были даже сшиты. Только Артём надел рубашку героя другой пьесы, потому что пришёл на репетицию в неудобной вчерашней одежде после ночи, проведённой у очередной жертвы обольщения.

Но такое наглое отношение девушки просто взбесило... Нет-нет, не помощника режиссера, а главного героя пьесы. Это означало лишь то, что её совершенно не впечатляет актерская игра, Его игра, а, впрочем, она просто не благоговеет перед театром. Неприемлемое поведение. Артем был уверен, что это был демонстративный сон. Спектакль – роды. Это Он, играющий Гурова, сейчас рожал своего героя, а все остальные должны сделать всё, чтобы дитя появилось на свет: словом и делом.

Но брань режиссера была обращена именно к нему, а не к хамке-костюмерше.

- Я верил тебе, когда ты соблазнял замужнюю Анну Сергеевну, когда как ни в чем не бывало жрал арбуз в её комнате сразу же после секса с ней, наплевав на душевные муки впервые изменившей супругу женщины. Всё шло прекрасно. Потому что ты играл самого себя.

Артем развалился на стуле, испытывая полный упадок сил.

- Но любви в финальных сценах я не увидел. Любовь.. Мучительную, съедающую тебя изнутри... настолько, что после терзаний совести ты готов был поехать в чужой город, стоять под окнами дома любимой женщины, рискуя столкнуться с её мужем. Да Гуров вошёл в её театральную ложу, когда кресло мужа Анны не успело даже остыть. Тот должен был вернуться с минуты на минуту. Мужика в те времена за такие фокусы пристрелить на дуэли могли! Представь эти чувства! Опасность. Отчаяние. Жар чувств. Это не перепихон на одну ночь, о котором он с лёгкостью думал в самом начале. Прежний Гуров называл женщин низшей расой, менял их, как перчатки. Герой прошел такую сумасшедшую эволюцию, а у тебя даже выражение лица не изменилось. Это другое! А что увидел я?! Только твои нетерпеливые глаза с усмешкой. И всё! И всё! Полная дешёвка! Тьфу! Понял?!

Но Артём никогда в жизни не влюблялся. Намеренно. Он знал, что любовь заползает через голову, а потом лишает мужчину этой самой головы, словно гильотина чертова. Он не рвался стать марионеткой, когда можно быть свободным, независимым и наслаждаться всеми удовольствиями без каких-либо обязательств.

Что даёт эта любовь?

Влюбленные дураки сразу же начинают переигрывать на сцене, ему этого не нужно. Почему зрители смотрят на актрис? Потому что хотят их или хотят быть, как они. С актерами сложнее. Нужен настоящий талант и изнуряющий труд. Пахота. Нужно положить все мысли на алтарь настоящего творчества.