Море Облаков

Эпилог

Мы спускались по крутой монолитной лестнице, освещенной тускловатым светом маленьких светодиодных ламп. Высокий, худощавый Владимир шел впереди, вполоборота ко мне, и в руке его мне так и мерещилась керосиновая лампа – режиссер театра трепещущих теней. Мы спустились в первую из двух комнат, это была жилая комната. Потолок низкий, с воздуховодами вентиляции, те же светодиодные лампочки, книжный стеллаж во всю стену, полный разноцветных корешков, двухъярусная кровать у стеллажа, деревянный лакированный пол, в центре комнаты велотренажер, у задней стены три одинаковых шкафа, у стены напротив стол, два стула, на столе радиостанция, над ней Париж руки импрессиониста в простой деревянной раме.

– Под полом бетонная основа, а под ней двойной слой рубероида, – рассказывал он, – чтобы не просачивались грунтовые воды. Вентиляция двух типов, можно переключать в зависимости от внешних условий. Если снаружи воздух чистый, то вентиляция работает, просто замещая воздух внутри воздухом снаружи, прогоняя его только через пылевые фильтры – металлокерамические. Если же в воздухе радиоактивные частицы или угарный газ, или еще что-нибудь, то можно переключить клапаны, и воздух будет идти уже через фильтры-поглотители, – он указал на три термоса в углу комнаты, соединенные трубами с воздуховодами. В шкафу на крайний случай еще пять противогазов и куча фильтров к ним. Еще два костюма химзащиты, – он подошел к левому шкафу и открыл двери, помимо уже упомянутого, там были паяльная лампа, фонари, аккумуляторы, лопата, топор, набор ножей, всевозможные гаечные ключи, провода, блочный лук, колчан со стрелами и еще куча всякой мелочи, вроде обычных ножниц. Порядок и педантизм расположения впечатляли: для каждой вещи было свое место, свой ящичек, свой крючочек, своя петелька. Волшебный шкаф. Я не мог отвести глаз, водя ими по заколдованному, манящему кругу. В соседних шкафах были запасы еды и лекарств, разложенные с такой же тщательностью.

– А это что за мясорубка? – спросил я, указывая на предмет в углу рядом, как я теперь узнал, с фильтрами-поглотителями.

– Это электроручной вентилятор. Когда нет электричества, можно крутить рукой, чтобы фильтровался воздух. За перегородкой, – взглянув на меня своими добрыми глазами, он указал на дверь под лестницей, – за перегородкой санузел и запас воды – две тонны. – Мы вошли в узкое, вытянутое помещение. С одной стороны унитаз, раковина, кафельные стены опутаны трубами, в полу задвижка сливного отверстия. В другой стороне огромный полупрозрачный бак для воды, рядом мешочек хлорной извести для обеззараживания.

– Здесь и обычный водопровод, и аварийный – от бака, – сказал он, я обвел еще раз комнату глазами – ухоженный общественный туалет в далекой деревне, и мы вышли обратно.

– Да! – вспомнил Федор. – За средним шкафом герметичная дверь, которая открывает ход в тоннель. Тоннель ведет к запасному выходу в бане. А фонарь, который на лужайке за домом, не только фонарь, но еще и воздухозаборник вентиляции. Хочу установить в нем еще счетчик Гейгера, чтобы знать, когда в воздухе появляется радиация, – сказал он и серьезно, пряча, может быть, за серьезностью стеснение, и как бы проверяя, взглянул на меня.

– Круто! – я одним махом прошел проверку и продолжал расспросы: – А велотренажер зачем? Тренироваться?

– Да, тренироваться. К нему еще подключен генератор – можно вырабатывать электричество, если нужно. Но вообще, для электричества в технической комнате есть дизель-генератор. Велосипед – это на крайний случай.

Рядом с картиной Парижа в стене была дверь, похожая на люк между отсеками в подводной лодке, Владимир открыл ее, и мы прошли. Эта комната напоминала маленький сарай: справа во всю стену до потолка бочки солярки, в середине дизельный мотор с генератором, трубы подачи воздуха и выпуска выхлопных газов, уходящие в потолок,  шкаф запчастей в левом углу, бетонные необлагороженные стены.

– Радиатор мотора соединен с батареей отопления в жилой комнате, зимой можно немного погреться, – сказал Федор и посмотрел на меня с дружеской улыбкой. – Больше здесь вроде бы ничего такого интересного. Ну что, идем наверх?

– Идем, – сказал я, хотя уходить не хотелось, хотелось всё это включить и попробовать.

– А вот вы сделали убежище на случай ядерной войны, – рассуждал я, имея в виду его и жену, – но совсем не слушаете радио и не смотрите телевизор, как же вы узнаете, что началась война?

– Как-нибудь узнаем. Она же может и совсем не начаться. А смотреть всю жизнь телевизор и слушать радио – хуже не придумаешь.

Мы вернулись в первую комнату и стали подниматься по крутой лестнице. Владимир закрыл нижнюю железную герметичную дверь, потом метром выше над ней простую деревянную – обычную дверь для погреба, массивную, со скрипучим кольцом-ручкой. Воткнул в петлю специальную квадратную втулку, которая не дает ей поворачиваться, а двери открываться, застелил поверх ковер – и вот обычный  непримечательный пол. Теперь мы находились в подвальном спортзале, четыре стены которого являли четыре времени года, уставшие тренажеры дремали, свесив свои железные плечи. В углу лежали миска и игрушечная кость, с которыми любят играть щенки.

            – А это для кого? – спросил я осторожно, снова ощутив внутри тревожное чувство, успевшее стать для меня таким же неотступным спутником загадочного соседа, как тень или загадочность.