Морганд. Туманный путь

Пролог

Я почти не помнила те времена, когда не сражалась на Арене. Было гораздо легче не вспоминать, как я жила обычной человеческой жизнью. Я совершила глупость, прокляла ту жизнь и теперь я здесь, сражаюсь каждый день, чтобы выжить. Мне было слишком больно вспоминать, что те, былые беды и проблемы, были такими чепуховыми, чем те, что я имела сейчас. Знала бы я тогда, чем обернется мой отчаянный прыжок с крыши на крышу...

Но я не знала, и теперь я на Арене. Каждый день мне приходится сражаться с другими воинами и они не всегда человеческой расы. Каждый день меня ранят, а иногда и убивают. Но на следующее утро я опять как новенькая. И останусь такой, пока мои сражения будут зрелищными, а счет побед будет достаточно высок. В противном случае я просто растворюсь в небытие. А я не хочу умирать по-настоящему, какой бы тяжкой не была моя жизнь сейчас. Ведь говорят, некоторые выдающиеся воины Арены были вознаграждены новой жизнью без постоянных боев и бесконечных смертей. Мы не знали, правда ли это или глупая вера в несуществующее чудо, но мы верили. Только это не давало нам пасть.

Честно говоря, я даже не знаю, почему я попала на Арену и что точно произошло со мной в том, реальном мире. Этот мир похож на виртуальную реальность, компьютерную игру, в которые я так любила раньше играть. Возможно, я умерла и попала в какой-то специфический загробный мир. А может, я стала участницей некоего научного эксперимента. Я не знаю. Здесь мне никто ничего не объяснил. Выдали снаряжение и комнату, сказав явиться на следующий день на тренировку. И все началось. Они вообще не отвечают на вопросы. Они — это Распорядители, так мы, бойцы, их зовем. Каждый день Распорядители следят за тем, чтобы уровень нашей жизни и выносливости был полностью заполнен, а раны и переломы были исцелены. Мы игрушки в их руках, и никто не знает почему. Одно мы знаем наверняка: если процент побед ниже 50, тебя ликвидируют — просто не воскрешают после следующей смерти. И как бы ни было больно, мы вынуждены сражаться, так как умирать все равно никто не хочет. Пусть это иллюзия жизни, но хоть она у нас есть.

Мне редко удавалось перекинуться парой слов с другими бойцами. Слишком жестким было расписание. Да и другие бойцы новичков не жаловали. Особенно, таких отчаянных как я. Я не знала, какой день недели наступал, но именовала про себя понедельником первый день тренировок. Они длились три дня и на них мы тоже иногда погибали. Но настоящий ад был в последующие дни, когда мы выходили на Арену и сражались насмерть на потеху публике. Неважно, кто был твоим соперником — друг или враг, ты обязан был его убить, иначе убьют тебя. Мы не держали друг на друга зла за все травмы, ведь мы не принадлежали себе. Три дня показательных выступлений и в награду один день свободный от тренировок и Арены. Я называла его воскресеньем. Правда, ничем особенно интересным заняться все равно не получалось. Можно было почитать книгу, поваляться на жесткой кровати (то еще удовольствие!) или пообщаться с другими бойцами в общей обеденной зале. Выходить из стен Арены нам было запрещено. От скуки мы придумывали разные игры и развлечения, рассказывали друг другу истории, даже флиртовали. У некоторых отношения умудрялись зайти далеко за рамки платонических, но только не у меня. Я не хотела ни с кем так сильно сближаться, ведь именно любовь меня привела в мир Арены. По-крайней мере, я так предполагала.

Все вышло так глупо. Мой парень изменял мне с моей сестрой. Точнее, он даже не был моим парнем. Он был ее парнем, моей милой маленькой Молли. Я была нужна для прикрытия, так как Молли было всего 17, а Дэну 26, и родители бы не одобрили такой союз. К тому же Молли не хотела спешить с близостью и они с Дэном решили, пусть лучше я буду его игрушкой, чем он будет изменять ей с левыми девчонками. Странное у него понимание отношений, но, к моему сожалению, я это поняла слишком поздно. Я всю жизнь немного ревновала к младшей сестре — желанному ребенку в полной семье. Я не могла похвастаться этим — плод случайных отношений матери в юности, никогда не знавшая родного отца. Мне пришлось принять отчима, как родного и жить с мыслью, что я нелюбимая дочь. Впрочем, меня никогда не ущемляли. Я имела все необходимое — одежду, игрушки, возможности. Вот только родительской любви мне не хватало. Они относились ко мне хорошо, мои родители, но к Молли они относились лучше. Все же, это не мешало мне ее любить. Ровно до того момента, как я узнала о предательстве. Боль, горечь и тысячи невысказанных «почему» каждый день терзали мою душу. Я забывалась, как могла: пила, погружалась с головой в компьютерные игры, занималась всякими экстремальным штуками, ранила руки ножом, проклиная себя за это. Но только так я могла хоть ненадолго усмирить ту боль, что разрывала меня изнутри.

В тот злополучный день я решила поучаствовать в прыжках с крыши на крышу. Два пятиэтажных дома стояли очень близко друг к другу и местная молодежь любила пощекотать себе нервишки прыжками. Большинство для страховки обвязывало себя длинной веревкой, которая позволяла допрыгнуть до крыши другого дома, но при этом не давала размазаться по асфальту. Бывали также и безумцы, которые прыгали без страховки. Говорят, несколько таких разбилось насмерть, а с десяток покалечилось, но нам было все равно. В нашей компании ни разу не случалось такой беды. Нам просто хотелось острых ощущений и мы их получали. Ранее я была только наблюдателем в этом развлечении, комментируя прыжки других за распитием пива. Но боль толкнула меня на экстрим. Мне хотелось выжечь ее этим прыжком. И я решилась. Как безумная, без страховки. Пьяная. Помню, как стояла, тяжело дыша и настраиваясь. Помню, как разбегалась. Помню ощущение полета над землей. Помню, что край соседней крыши был совсем рядом. Дальше ничего не помню. Только жуткую боль и темноту.