Московские

Без животных, пожалуйста

— Как это понимать? — пришло сообщение на телефон Эллы. Интернет в тоннеле подвис, сообщения предательски не доходили до метро. Элла порылась в банковских отправлениях.

«Не забыла ли на день бобрихе отослать?», думала девушка. Поезд добрался до нужной станции, появилась наконец-​то связь, и в чат прилетела фотография окна.

Элла приблизила изображение, но по рыжему пятну и так стало ясно, в чем дело.

Маргарита Жбанчикова, владелица арендной квартиры на Фестивальной улице, этим холодным декабрьским вечером навещала подругу. По пути домой, когда над Москвой уже смеркалось, а фонари подали тоскливый желтый свет, ей позвонил Дмитрий Гробштейнберг, сосед по подъезду, живущий над сдаваемой квартирой.

Голос у Гробштейнберга звучал отчаянно:

— Милая моя Рита, заклинаю вас, избавьте меня от этой трагедии! Кошачий вой сведет меня в могилу. Утром ещё тишина, но когда её хозяйка соблаговолит выбраться из квартиры, случается свирепая голосиная резня!

— Дмитрий Аркадьевич, как это понимать? - спросила испуганная Маргарита.

— Мяу! Мяу! Мяу-​мяу-мяу! Мя-​я-я-у! Мяу-​мяу! - кричал в трубку Гробштейнберг. — С меня довольно, милая, разберитесь со своей квартиранткой.

— Но у неё же нет никаких животных. Всё оговорено по договору.

— Не будьте дурочкой, - оскорбительно сказал Гробштейнберг и прекратил разговор.

Вера Яковлева, подруга, к которой приходила в гости Маргарита, порекомендовала сходить и проведать, раз случай подвернулся.

— Так я ключ запасной забыла дома. А может, она уже вернулась и откроет сама?

— Может-​может. Пошли.

У подъезда стоял Гробштейнберг, взъерошенный и весь вне себя. Из ноздрей у него шел пар как у коня. Он протяжно курил сигарету, стоя рядом с желто-​зелёной урной, наблюдал за самолетами, идущими на посадку. Увидев Маргариту с Верой, он удивился, на лице разыгралось смущение.

— Простите. Простите меня, злого зверя, — сказал он виновато. Всем телом, казалось, он сжимался в ту же минуту. — Но этот зверь! Он настоящий ренегат! Никакого покоя, а вы знаете, какая трудоемкая, ответственная и опасная у меня работа. Знаете! И ничего не делаете!

— Как это понимать? - спросила Жбанчикова, снимая перчатки с рук.

— Вот, глядите сами! - Гробштейнберг указал пальцем в окно квартиры Жбанчиковой.

Было видно, как свет в прохожей заходил в одну из малых комнат, как тускло освещались предметы обихода, как белая ваза утонченно растекалась, словно свеча, на подоконнике. И совсем рядом с ней сидел самый настоящий, натуральный кот, причем, настолько яркого рыжего окраса, что казалось, пламя из свечи прыгнуло и зажило своей жизнью.

Маргарита Жбанчикова уперлась смертельным взглядом в кота. Кот, однако, заметил провокацию в свой адрес, невозмутимо и сурово глядел на женщину, свысока насупившись.

— Ух ты, какой огонек! — улыбнулась Вера. Заметив настрой у подруги, она решила затихнуть. — И что дальше? Пошли внутрь, я уже замерзла до костей.

— Пойдем, пойдем, дамы! - Гробштейнберг, видимо, почувствовал скорую расправу над пушистым разбойником, развеселел и бросил окурок в урну.

— Погоди минуту… — Жбанчикова навела камеру телефона на окно, сделала фотографию, и принялась на ходу писать квартирантке.

Консьерж Леонид смотрел в маленький телевизор, иногда разговаривая сам с собой. Шла ударная передача, в такие моменты он не любил, чтобы его отвлекали по пустякам. В окошко постучалась женская рука, консьерж занедовольничал, лениво приоткрыл и спросил:

— Кто там? По какому поводу?

— Товарищ Марейчев, привет вам. Где запасной ключ от моей квартиры?

— О, какие люди, какие люди! Ключа вашего у меня нет давно. Вы забыли, видать, как отдали Элле-​квартирантке.

— А она не приходила ещё?

На лице Марейчева в секундном молчании, повисшем после вопроса, разыгралось изумление: «Я что, пастух в подъезде?»

Жбанчикова чертыхнулась.

— И что же дальше? Нужно же как-​нибудь разрешить эту катастрофу, необходимо восстановить устойчивый баланс…

— Прекратите, Дмитрий Аркадьевич, я не в духе.

— Что уж, дух у вас и правда не тот… — сказал Гробштейнберг, почувствовав прокуренным носом знакомый запах от шампанского.

На подобное замечание Жбанчикова лишь злобно огрызнулась и двинулась пешком на третий этаж. В злопыхании она зазвонила в звонок, раза четыре-​пять, а может и больше; затем забила ладонью по двери, и гулкое эхо расходилось по подъезду. Вера просила подождать, Гробштейнберг требовал ускорять, а из двери едва послышалось вопросительное «мяу?».

От нахлынувшей жары Жбанчикова сбросила пальто, развязала платок и уперлась спиной в стену, ожидая.

Простояли в ожидании чуть больше двадцати минут. Вера пробовала разбавить тучу чем-​то приятным, но в голове у Жбанчиковой происходил чудовищный разнос. Она представляла себе квартиру с изорванными обоями, поцарапанной мебелью и помеченными углами, с кошачьим наполнителем на полу и густым, как тополиный пух, слоем кошачьей шерсти всюду, где только можно, что ей придется ходить по нему словно по минному полю, и в сумке трагически не остался антигистамин.

В момент, когда Гробштейнберг засобирался к себе, бросив напоследок какую-​то ехидность, дверца лифта растворилась, показалась тонкая фигура Эллы Тарантук. Всё в ней выглядело для Маргариты Жбанчиковой отталкивающе: короткая стрижка под кричащий салатовый, округлое лицо с очертаниями невинного хомяка, пирсинг, дикое флисовое пальто.

Девушка бежала, вспотела, а под общий осуждающий вид принялась потеть сильнее…

— Здравствуйте, — как можно тише произнесла Элла.

— Как это понимать? — один и тот же вопрос сыпался как горох из банки. — Как это понимать, Элла?

— Я всё объясню, Маргарита Юрьевна.

— Уж постарайтесь, дорогуша!

— Сестра уехала в Сибирь, к родителям, просила последить за котом.

— Решительно не понимаю, при чем тут я, — холодно сказала Жбанчикова.