Моя снежная ведьма

1. Спасенный

Подыхать я сегодня не планировал, но моего мнения никто не спрашивал. Так до жути холодно мне не было никогда, я не чувствовал ни онемевших пальцев в суровых альпинистских рукавицах, ни каким-то чудом ещё двигающихся ног. Хотя движением моё слепое барахтанье по жопу в сугробе можно было назвать с большой натяжкой.

Ветер дул в спину резкими режущими порывами. Я заставлял себя радоваться хотя бы тому, что снег не летел в лицо нескончаемым потоком. Позади тенью висела гора Актру, сегодня так невовремя решившая показать, кто тут папочка. Да понял я, понял… Зря мы с ребятами полезли на неё, соблазнившись рассказами о прекрасном виде. Ох, зря.

Ирка и Вадимыч ещё висели где-то там, наверху, цепляясь когтями, крюками и зубами за скальные выступы, но я уже понимал, как это бесполезно в такую бурю. Нашего инструктора по иронии унесло первым, Саня только закричал и исчез в темноте, так внезапно объявшей всё вокруг. Мы не были готовы, категория подъёма считалась лёгкой, а синоптики и тут умудрились наобещать яркого солнышка и светлого неба. Только вот оно сейчас было мутно-чёрное, а от свиста ветра давно болели уши.

«Давай, тупой ты йети, двигай булками! Или через час будешь косплеить Олафа на максималках!» — мысленно подгонял я свои ноги, но они так ослабли, что мой прогресс за последние минуты равнялся нулю целых нулю десятых сантиметра.

Слишком холодно. В груди ухало от накатывающего страха, неизбежно просачивающегося через высокие кедры. То, что я выжил при падении с Актру, пища как девчонка и теряя фонарик с шлема — уже неслыханное везение. Хотя рёбра сильно ныли из-за удара, но большой пушистый сугроб смягчил приземление. Дышать всё ещё было трудно, и трудней с каждой секундой хватать кислород из завихреней ветра и снега. Кололо щёки и нос, даже жгло. Явно набитая от удара о скалу шишка на затылке посылала муть в глаза.

Моргнув, ясно увидел впереди два… нет, четыре жёлтых глаза. Шесть. И запах, запах мокрой псины, до тошноты и трясучки понятный, спасибо передачам Дроздова.

— Ёперный капздец, — сдавленно выдохнул я себе под нос, потому что эти горящие голодом огоньки были всё ближе.

Проступали через еловые лапы, и в окружающей тьме их было видно так чётко, что я замер, не в силах пошевелиться. Тихое рычание пробралось в голову, парализуя ужасом осознания: на привычный саркастичный оптимизм не осталось надежды.

Что, вот так мне и суждено сдохнуть, в этом чужом алтайском лесу, заживо съеденным стаей волков?!

В какое только дерьмо я не вляпывался за свои двадцать два года, но лишь сейчас ощутил дыхание смерти на своём многострадальном затылке. Раньше я ржал на такое высокопарное выражение. Теперь же явственно чувствовал этот могильный холодок по телу и дыбом встающие волоски. Родакам даже костей не останется, чтобы в ящик сунуть: ох, простите мамка с папкой своего дурака. Северного оленя, который поперся покорять горы зимой. А ведь и согласился на это по пьяне, права была Настька, ещё никого армянский коньяк до добра не доводил. Сидит сейчас сестрёнка, наверное, на базе в тёплом одеялке и читает Донцову. И ты прости, малявка. Сдаётся, обратно в Новосиб одна поедешь.

Спутанные мысли перебил призывный волчий вой, от которого дрожь разбила те участки тела, которые ещё не омертвели от холода. Упал бы, да сугроб держал крепко, как капкан. Бежать некуда, а до ближайшего дерева метров семь, и там уже скалил пасть мой сегодняшний палач. Я тупо дёрнулся туда-сюда, и это оказалось до хриплого стона больно для оледеневших конечностей.

«Сожрали бы быстро. Чтоб долго не мучиться. И до конца, без ошмётков», — мёртвые мысли уже почти ушедшего в иной мир человека, потому что чётко представилась картина из окровавленного снега и остатков моего оранжевого пухана, которую МЧС-ники найдут в лучшем случае утром. Не надо это, Настька не выдержит.

— Кеде!*— раздавшись впереди словно через плотную подушку, девчачий голосок растворился в свисте ветра. Или это свист другого рода? Нет, снова вскрик, с повелительным нажимом: — Кеде! Прочь!

Очки залепило снегом, а сил поднять руки и очистить обзор не осталось. Наверное, ангелы за мной пришли. Вокруг нарастало рычание — звери меня разодрали, так быстро? Или я бредил? Наверняка бредил, потому что вглядевшись в темноту перед собой увидел очертания человеческой фигуры с факелом в руке — слепило, векам стало адски тяжело.

В свете пламени казалось, что у ног моего ангела сидело нечто большое, белое и мохнатое. Волк поднял вверх морду и громко протяжно взвыл, вновь скручивая желудок тошнотным ужасом. Вот она, смерть.

Плящущий огонь, уверенно подбираюшийся ближе, и нарастающий в ушах свист, похожий на переливчатую музыку ветра...

***

«Вся жизнь пронеслась перед глазами» — ещё одно из красивых устойчивых выражений для дешёвой литературы, сегодня совсем не кажущееся смешным. В царствующей перед глазами тьме одна за одной вспыхивали картинки, похожие на обрывки сна. Настолько яркие, что затапливали собой сознание до краёв.

Лицо мамы, склонившееся надо мной с широкой улыбкой, её тёплые орехово-карие глаза. Я так на неё похож, только вот хлипким телосложением и упрямым подбородком больше в папу. Укол вины просачивается через туман и через собственный бред. Как они переживут новости обо мне?

Драка с Настькой за пульт от Дэнди. Мелкая зараза кусает за пальцы, но я терплю и не отдаю джойстик: ещё не хватало, моя очередь! Ей это надоедает, она хитро щурится, а потом открывает хайло и зовёт маму. Ой, да подавись…