Муха, или шведский брак по-русски

1 часть

Милый провинциальный посёлок. Откуда-то из зелени садов здесь до вашего слуха донесутся и трель соловья, и перелив гармошки. По улице корова с достоинством пройдёт мимо и не обратит на вас никакого внимания. Как будто вы – пустое место. Даже обидно. Но не расстраивайтесь. Встречные сельчане обязательно осмотрят вас с приветливым любопытством. С ног до головы.  И даже оглянутся вслед.
Милый народ, милые сады, милые дома, милые крыши среди зелени, милые переливы гармошки над всем этим. 
Но что это? Откуда-то с нарастающим жужжанием приближается  и вырастает в размерах очень знакомое насекомое. Батюшки, да это же зелёная, блестящая муха! На секунду она занимает всё пространство перед глазами, делает разворот над  посёлком и улетает, словно бы обещая нам забавную, а может быть и поучительную историю под названием

                                МУХА, или ШВЕДСКИЙ БРАК ПО-РУССКИ

На маленьком базарчике Люба, приятная женщина лет сорока-сорока двух, покупала свежее молоко у местной бабы.
- А Вы знаете, мне название посёлка сразу понравилось, как-то звучит приятно – Шведино. Шве-ди-но.
- Конечно, - согласилась баба. – Не Просянка какая-нибудь.
- Но как же вы здесь себя величаете? Не шведы же?
- Не шведы, - с улыбкой согласилась баба, наливая Любе молоко. – Ими здеся и не пахло.
- Тогда как?
- Угадай.
- Шведцы? Шведяне? Шведчане?
- Да шведянские мы! – засмеялась баба. – И ты теперь шведянская. И муж твой теперь шведянский. Привыкайте. Вы ж напротив Вали Ситниковой дом купили?
- Да. Вы знаете Валю?
- Тута все знают - и друг друга, и друг про друга. Кто, где, с кем, когда и как. Не скроешься ни за занавеской, ни под одеялом.  А почему ж из города уехали?
Но Любе не хотелось обсуждать эту непростую для неё тему.
- Так… обстоятельства разные…  Мужа сюда на работу перевели.
- А-а – протянула баба неопределенно… - Ну, ты за Валентину держись. Она неплохая.
- Мы уже даже немножко сдружились.
Баба одобрительно кивнула:
 - И Петя у неё хороший. Хозяйственный, не пьёт. Твой-то пьёт?
- Нет, что Вы!... Спасибо Вам.
Взяв банку с молоком, Люба кивнула бабе в знак благодарности и пошла дальше.
- Дак уже счастье большое! – крикнула ей баба вслед.
Люба не поняла, обернулась:
- Что большое?
- Что мужики не пьют. Таких беречь надо, на руках носить.
- Вот как? – сказала Люба. – А я всё жду, когда мой Вася меня на руках носить станет. Уже и сын – студент. Дождусь ли, неизвестно.
- А  ты помудрей, да поласковей. Может, и дождёшься.
И уже совсем тихо добавила:
- Если повезет. Мужики – это ж такая порода… Неисправимая!

На втором этаже неказистого поселкового здания, через окно своего кабинета, сорокалетний с гаком Вася (но для подчинённых, разумеется, Василий Сергеевич) наблюдал за движением пышнотелых местных особ по сельской улице. Писаным красавцем Василия мы не назвали бы, и всё же было в нём, высоком и не слишком широкоплечем, что-то слегка утончённое, что заметно отличало его от коренастых поселковых мужиков. Особенно, когда Вася надевал шляпу. Но сейчас ему было не до неё. Взволнованный, он вытирал рукой пот со лба. Потому что в этот момент на улице, как раз напротив его окна, встретились и разговорились две дородные селянки. Были они, конечно, одетыми, но Васе вдруг на секунду почему-то представились полуобнажёнными, в роскошных пеньюарах, да мало того – они ещё и ручками махали ему в окошко. Потом вдруг стали грациозно перед ним танцевать. И Васе даже чудились их зазывные голоса:
- Как скучно и однообразно ты живёшь, Василий Сергеевич!
- Старые обиды и мелкие дрязги с супругой.
- А ведь тебе уже за сорок.
- Ты всё, что мог, уже сделал для близких.
- Не пора ли заняться собой?
- Ты ведь сам называешь эту пору пикантной.
- Да, пикантной, с перчиком!
- В тебе энергии ещё через край, Василий Сергеевич!
- Но помни: эта пора не будет вечной.
- Так оглянись, потянись, развернись!
- Ты никого не предаёшь.
- Да ты жизнь отдашь, если надо!
- Но теперь-то просто хочешь вобрать этой жизни побольше!
- И ты её ни у кого не отнимаешь!
- Так какое же здесь преступление?
- Покопайся в своих глубинных желаниях!
- И дай, наконец, себе волю!
Но Вася крикнул с обидой им из окна:
- Я дал жене слово больше не изменять!
Две танцующие селянки в пеньюарах обиженно переглянулись и тут же превратились обратно в  двух обычных, дородных, но одетых сельских баб. Они попрощались друг с дружкой и разошлись.
- И как же тут быть? – непроизвольно, с глубоким вздохом, проговорил вслух Василий в кабинете. – Я бы не хотел изменять.
- Так вы решили не изменять? – послышался голос за его спиной.
Василий обернулся - в кабинет заходил маленький, толстенький, прилизанный мужчина с папкой в руках. Он деловито прошёл к столу:
– Я поддерживаю Ваше решение. Изменять показатели в отчётности – это, знаете, чревато. Зачем? Я только что от наших ребят. Они  уже обточили свои болванки. Вопрос только в том, куда их загрузить.
- Куда загружать болванки – это вечный вопрос, Поликарп Николаевич, - глубокомысленно изрёк Василий.
- В том, что Вы его оперативно решите, я уже не сомневаюсь. С Вашим переводом к нам, Василий Сергеевич, все эти застойные явления стали как-то рассасываться.
- Рас…сасываться?
- Ну да. Стало, знаете, гораздо веселее. Подпишите, пожалуйста, накладные.

Под вечер Люба затеялась дома с котлетами (вот-вот должен придти с работы Вася).
- Так. А панировочные сухари? – спросила Люба сама себя и открыла пластмассовую ёмкость для сыпучих продуктов.
Емкость оказалась пустой.

 Люба побежала через улицу в дом напротив, к  Вале, своей новой подруге.  Толкнула калитку.
Надо, наверное, сразу отметить, что Люба и Валя были в чём-то схожи между собой. Обеим слегка за сорок, примерно одинакового роста и комплекции, обе с короткими причёсками, только у голубоглазой Любы волосы, пожалуй, светлее, а у кареглазой Вали – немного темнее.
А что до Пети, Валиного мужа, то он был пониже Любиного Василия, коренастый, широкоплечий. Словом, никакой утончённости. Хотя чистоплотный, не замазурка.

У Вали уже ужинали. Она усадила за стол и Любу.
-Найду я тебе сухарей. Посиди с нами.
Но столе всё было по-простому, никаких особых кундёб.
- Ой, да не надо, - стала отнекиваться Люба, но Валя положила ей на тарелку немного жареной картошки и салата из огурцов с помидорами.
- Ешь! – строго сказала она.
Люба вилочкой поклевала немножко.
- Вкусно, - похвалила она.
Петька, в белой майке, мускулистый, хлебал борщ.
- А Петя у нас и на ужин борщ любит, - ласково сообщила Валя. – Мама в обед сварила.
- Угу, - ответил Петя, прихлёбывая.
Его подслеповатая тёща Мария Семёновна сидела тут же, за столом, в очках с очень толстыми линзами, но ничего не кушала – изучала цветные фото в журнале, поднеся его близко-близко к глазам. На фото – красивые дамы и господа в красивых интерьерах и авто.
- О-хо-хо, мы так красиво не жили, - сказала Мария Семёновна, оторвавшись от журнала.
- Так никогда не поздно, - сказала Люба.
– Нет, – не согласилась Мария Семёновна. – Всему своё время. Это вы теперь своего не упускайте, а наша жизнь, считай, прошла. Покатилась под гору со страшной силой. Один теперь указатель – на кладбище. Надо бы сходить, Нину с Полиной проведать.
- Ну, Вы, мама, и нашли тему - поморщился Петя, повернул ложкой в тарелке и в капустно-морковно-свекольной гуще углядел неподвижную, скрюченную муху.
«Вот же зараза!»
- А морщишься чего? – спросила Валя. – Что ж, маме и погоревать нельзя о подругах?
- Можно, - сказал Петя, не поднимая глаз от тарелки. Кажется, никто не заметил.
- Вот и лопай, да маме спасибо говори.
- Спасибо, - сказал Петька.
- Да не за что, - ответила Мария Семёновна. – Первый раз что ли.
Секунду Петька раздумывал.
«Ну, муха-то, положим, в первый раз. Может, тёщеньке скандал устроить? Для профилактики. Пусть свои увеличительные стёкла надевает не только, когда журналы читает. А то говорит вчера соседской тётке Нюрке: «Я хоть и вижу плохо, зато в своём доме всегда всё слышу». Что это она там, интересно, слышит? Валька и так, что ни ночь, в спальне зажатая – «тише, а то мама услышит». Всё мама да мама. Всё тише да тише. А тут не кладбище. Тут жизнь, понимаешь!»
Пока Петя так рассуждал, тёща снова уткнулась в журнал. Близко-близко, чуть ли не носом. Валя с Любой о чём-то там, незначительном, перемолвились между собой. Валя подложила подруге на тарелочку ещё немного угощений.
Петя медленно поводил ложкой в тарелке. Принюхался. Запах всё-таки обалденный. Пустой желудок подсказывал ему, что сейчас обострять  ситуацию не следует.
«Борщ всё-таки вкусный. И тёща, в общем-то, не вредная. Подумаешь, муха! Да если на то пошло, каждый человек хоть раз в жизни да вынимал муху из борща. Или из компота».
Петя аккуратно отодвинул муху поближе к краю тарелки, и зачастил ложкой.

В это время Василий, вернувшись домой, супругу дома не обнаружил, зато увидел, что на горящей плите вовсю кипит кастрюля с картофелем.
- Так! К соседям напротив побежала!
Василий достал из кухонного ящика вилку, неуклюже потыкал ею в картофелины и выключил огонь.

А в доме напротив беседа продолжалась.
- Как Ваши глаза, тётя Маша? – спросила Люба. – Закапываете?
Тёща оторвалась от журнала, сняла очки:
- Всё без толку. Вот вдаль ещё терпимо – через дорогу вижу, в огород вижу. Без очков. А вблизи, вот сейчас, почти ничего, будто в пару всё. Сижу, как в бане.
- Тогда давайте все разденемся, - сказал Петька, откусывая хлеб.- Голые посидим.
Валя внимательно посмотрела на мужа:
- Всё-таки, Петя, ты немножко неотёсанный. При маме такие шуточки.
- А что твоя мама никогда в бане не была?
- Да хватит вам, - миролюбиво вставила  Мария Семёновна. – Была. И вам советую. Чем чаще, тем лучше. Пар – великая сила!
 
В это время Василия на кухне обдавали клубы пара. Он сливал в мойку кипяток из кастрюли с картошкой. Делал это неуклюже, обхватив кастрюлю тряпкой и придерживая крышку. Клубы пара били в лицо, Василий морщился и отворачивался в сторону:
- Всё на мою голову!

Беседа в доме напротив, между тем, продолжалась.
- Но здесь же не баня, Петя, - всё-таки добавила Валя осуждающе. – Баню ты в собственном дворе всё никак до ума не доведёшь. Год уже? На предбанник такую площадь разогнал, а зачем, спрашивается?
- Найдётся зачем, - миролюбиво ответил Пётр, оторвавшись от тарелки. Он заметил, что Люба с лёгкой улыбкой наблюдает за ним, как бы исподтишка рассматривает его. Как-то само собой спина его выпрямилась, плечи развернулись. - Да хоть бильярд поставлю. С Василием шары гонять будем.
- Свои собственные, которые из головы повыкатывались? – ласково спросила Валентина.
- Ой, Валя! – неодобрительно качнула головой  Мария Семёновна.
- Ничего, там их ещё много осталось, - отшутился Петька. Принялся хлебать дальше.
- Смешные вы все, - засмеялась Люба.
- А если много, то никакой бильярдной. Я сама решу, что там будет. А ты сделаешь.
- Да мне не жалко, Валюш. Хоть залу для торжеств. При свечах гостей принимать будешь.

В это время Василий пошарил дома по пустым кастрюлям и не обнаружив ничего готовенького, только сырой фарш,  сглотнул слюну и почесал в затылке. Глянул в окно на дом напротив.

А в доме напротив беседа продолжалась. Валя рассказывала Любе:
- Хоть и трудно маме, а марку держит. Приду с работы – чистота, порядок – муха не пролетит.
-Ага, - сказал Петька, - не пролетит. Упадёт.
- Да какая муха тебя сегодня укусила? – опять повернулась к мужу Валя.
- Пусть попробует. Я её скорей укушу.
Петька отодвинул пустую тарелку с ложкой в сторону и сыто поцыкал языком по зубам. Ругаться не хотелось.
- А Василий где же? – спросил он у Любы.
Но тут раздался лёгкий стук, дверь заскрипела, и в проёме появился Вася.
- О! – сказал Петя.
- Лёгок на помине, - добавила Мария Семёновна.
- Вот она где рассиживает. Так и знал.- беззлобно сказал Вася. – А кастрюля конфорку залила.
Люба схватилась ладонью за свою щёку:
- Забыла! Это я картошку на пюре поставила. Выключил?
- Да выключил, сиди уж. И воду слил. – Вася, ещё не присаживаясь, с высоты своего роста посмотрел на пустую Петькину тарелку. – Может, и мне борща дадите похлебать?
- Вот бессовестный, - сконфузилась Люба. – Сейчас ведь домой пойдём.
- Да проголодался же человек, - сказала Валя, приветливо улыбаясь Васе.
- Ага, - ответил Василий.
- Так покормите же Василия, гостя дорогого, - вставил Петька.
- Садись, конечно, налью, налью, – засуетилась было Мария Семёновна.
Но Валя её остановила, сама быстренько поднялась, и через минуту перед усевшимся за стол Василием появилась полная до краёв тарелка. Запах обалденный! Василий потянулся в центр стола за куском хлеба, мельком, уже вблизи, взглянул на пустую Петькину тарелку и вдруг увидел на её дне, поближе к краю, рядом с одинокой длинной капустиной, скрюченную неподвижную муху.
Вася был, конечно, не такой уж, прям, интеллигент, но…  Он неожиданно убрал назад руку, протянувшуюся за хлебом, откинулся к спинке стула.
- Я… это… В общем, я неожиданно понял, что  уже сыт.
- О! – округлил глаза Петька. – А секунду назад не понимал?
- Так ведь пищеварение… Сытость после приёма пищи не сразу проявляется. 
- Где ж тебя накормили? – удивилась Люба.
- Совсем забыл сказать. В поселковой столовой. С Петровичем,  с нашим завхозом, сейчас заходили, котлет заказывали. Вкусные.
- Да с чего это вдруг? – Люба прямо-таки поразилась. – Я ж дома уже фарш приготовила.
- В самом деле, - поддержала подругу Валя. – Она ведь к нам за сухарями прибежала.
- Да чистая случайность, - Вася помедлил, соображая, как бы сказать. – Мимо столовой с Петровичем шли, а тут повариха на пороге, у нас, мол, сегодня дегустация  разных блюд, не проходите мимо. Прямо дорогу загородила.
- Тьфу! – сказала Марья Семёновна. - Они их там неизвестно из чего варакзают. Наполовину из мух, небось.
- Это точно, - сказала Валя. – Машка Зубанкина – баба нечистоплотная, кто её только в поварихи засунул?  От одного только её  фартука с этими жуткими жёлтыми разводами на животе меня уже всю передёргивает.
Валя даже брезгливо, слегка картинно  передёрнула плечами перед Василием и тут увидела муху в мужниной тарелке. И всё поняла. И замолчала.
Разговор как-то сам собой свернулся, и Люба с Василием вежливо откланялись, прихватив сухарей.

Валя ничего дома больше на эту тему не сказала, молча собрала тарелки и унесла их на кухню.
«А что тут говорить? Мама не виновата, она всегда очень аккуратная. Случайность. И Петька тоже ни в чём не виноват. Хотя, конечно, мог бы как-то сразу эту тарелку с глаз долой убрать. Балда Иванович. Ну погоди же!»
Валя мыла тарелки на кухне и иногда вытирала всё-таки набегавшую на глаза обидную слезу.
«Ну надо же! Теперь чёрте что будут про нас думать, что мы тут… что у нас тут…».

Чуть позже Валя всё-таки сказала матери про муху.
- Ох, неудобно, – охнула Марья Семёновна. – Но ведь ничего не переиграешь, чего ж теперь…
Помолчала и добавила:
- А Петя, значит, перемолчал. Деликатный какой. Но это при Любе. Без неё не преминул бы… Да ладно, ты его уж сегодня не цепляй.

…Потом, когда Валя вошла в спальню, Петька,  обнажённый, уже ожидал её в постели. Без всякого там «Якова» откинул лёгкое одеяло, которым прикрывался. А что? Он муж, она жена.
-Иди сюда, моя принцесса.
- Зубы почистил, принц? – спросила Валя.
Петька охотно и весело поклацал белыми зубами, подзывая Любу  к себе указательным пальцем.
- Ну так поворачивайся зубами к стенке, – продолжила она. - И так до утра, понял? Пентюх! Почему тарелку с мухой сразу же не убрал с глаз долой?
Петька обиделся:
- Меня же мухой чуть не накормили, и я же ещё и виноват!
Обиженно засопел и отвернулся к стенке.
Но вскоре Валя оттаяла, легонько толкнула его в бок, а уж он ждать себя не заставил.

Василий с Любой тоже уже лежали в постели, он обнимал её за плечи, пытаясь притянуть к себе. А она всё не могла успокоиться:
- Так никакой столовой не было?
- Нет, конечно. Из-за мухи всё придумал.
- Однако, складно же ты сочинил про столовую. Даже я поверила. Ты и меня так обманывал, и не раз, да?
- Ну не начинай снова, Люба. Я же тебе пообещал.
- Что пообещал? – требовательно спросила она, хотя прекрасно понимала, что он имел ввиду.
- Что больше не изменю тебе. Никогда.