Муза весны

Согревающая

Я стояла посреди ледяного поля, а вдали светились огни города. Он был далеко, но казалось, что близко, надо только руку протянуть. Там вдали была жизнь и праздник, и я даже слышала звуки: голоса счастливых людей, мяукание кошки, лай собаки, хлопание крыльев птиц, топот звонких каблучков, плеск наливаемого чая. Сюда даже шел тонкий шлейф аромата свежеиспеченных булочек и корицы. Но здесь было всё мертво, давно мертво и промерзло до самых глубоких недр. И сколько я не буду бежать, я все равно не вырвусь. Город-мираж, неясный, словно отражение в воде, хрупкий, словно паутина. Летают змеи и шумят детишки на плоских крышах. А тут настолько холодно, что дыхание превращается в пар. И опять я не мерзну. Быть может, и эту пустынь я растоплю?

- Не растопишь, - услышала я голос, - Но можешь согреть.

Я стала озираться по сторонам, но никого не увидела.

- Вниз смотри.

Недалеко от меня лежал на спине парень, разведя руки в сторону, и звездное небо отражалось в его серых глазах.

- А представь, что бы было, если бы я смогла всё это растопить? - я легла рядом с ним, - Был бы океан. Бескрайний океан, нежно убаюкивающий своими волнами корабли. В водах резвились бы дельфины и иногда выплывали громадные киты, выпуская фонтаны.

- Тогда ты умрешь, - печально сказал он, - И тут все опять замерзнет. Вместе с кораблями, китами и дельфинами.

- Неужели? Очень жаль. Это место выглядит таким холодным и грустным...

- Это тебе так кажется, потому что ты весна... Ты не привыкла к такой холодной красоте. Просто посмотри на это небо.

Я послушно устремила вхгляд наверх. Россыпь звёзд, упорядоченных в причудливые созвездия, спирали галактик, дальние планеты и сияние вдали. Внезапно я почувствовала себя такой крохотной, как муравей.

- Так не бывает, - рассмеялась я.

- Здесь всё бывает, - серьезно сказал он, - Я люблю приходить сюда и лежать. Здесь хотя бы нет прутьев и белых стен.

- Откуда ты? Как тебя зовут? Почему ты такой грустный? А возможность выбраться есть?

- Полегче, муза... Не нападай так сразу. Меня зовут Ворон. Мне  Мама дала это имя. Знаешь, это большая редкость здесь. Дающий имя обретает власть над тем, кому дается имя. Хорошо, что это дано не каждому. Представь, какой бардак бы был?

- Да уж. Поэтому человек любит давать всему названия. Хочет почувствовать хоть какую-то власть, иначе рассыпется на куски.

- Я знаю, что у меня нет власти, но я не рассыпался на куски. Правда, я потерял много воспоминаний, но у этого другая причина.

- Потерял? Почему?

- Я вообще часто теряю вещи, кажущиеся мне незначительными. И после того, как я лишаюсь их, я понимаю, как они драгоценны для меня. Но все, что я могу - это собирать осколки.

- Печально... Воспоминания - это слишком важная вещь, чтобы их терять.

- Но ведь ты потеряла часть своих.

- Вот именно. Поэтому я понимаю, как они важны. Смешные и странные, нелепые и забавные, разрушающие и созидающие, они все важны.

- А Мелодия бы с тобой не согласилась. Она добровольно отдала своё. Не понимаю я её. Я бы предпочел помнить всё, что случилось со мной. даже самое ужасное. даже если это будет причинять мне боль. Такова расплата за то, чтобы быть живым.

Вокруг становилось теплее. И лёд стал подтаивать.

- Рядом с тобой я чувствую себя живым, - нежно сказал Ворон, - Ты и впрямь Поступь, муза весны. Ты - моя долгожданная оттепель. Наконец-то я тебя нашёл.

- Скорее, это я  тебя нашла, - хихикнула я.

- Ты ещё пока не умеешь проникать в сны. Это я тебя сюда пригласил.

Он чуть приподнялся на локтях  и посмотрел на меня. Сколько могли рассказать эти серые глаза, окаймленные темными кругами? Казалось, тысячи вселенных зарождается и умирает в них.

- Но пора нам прощаться. Скоро рассвет. Тебе пора к Халатам, а мне - в свою Клетку.

- Мы ещё встретимся? - с надеждой спросила я.

- Конечно, - сказал он, чуть улыбаясь, - Мои двери всегда открыты для тебя.

Все начало таять и кружиться. Перед тем, как всё исчезло, я успела закричать:

- Меня зовут Элли! Запомнишь, Ворон?

- Ну ты и соня, конечно, с ума сойти, - услышала я над ухом.

В лицо мне медсестра бесцеремонном тыкала градусником, мрачная, как грозовая туча. Вся в карандашах и блокнотах - видимо, новенькая, сразу после университета.

- Она ещё и храпела, - пожаловалась Мариам, - Тоже мне, нежная леди.

- Да, я такая, - довольно произнесла я, сунув градусник подмышку, - Женственная, нежная и прекрасная. А если есть какие-то претензии - поговори с моим ботинком, летящим тебе прямо в рожу.

Мариам и Габриэль захрюкали от смеха, а медсестра нахмурилась.

- Будьте серьезней, мисс. У вас довольно серьезные проблемы с ментальным здоровьем, чреватые осложнениями и многочисленными реабилитационными центрами.

- Я сама серьёзность, - я села в позу лотоса и попыталась сделать максимально серьезную мину, на которую только была способна.

- Перестаньте издеваться, - жалобно попросила медсестра.

- Вы тоже, - фыркнула я.

- Ты похожа на хомячка, Элли, - пискнула Габриэль.

- А по мне, так на крокодила, - проворчала Элис.

Затем мы ели в столовой. Были панкейки с мизерным количеством сиропа и мутное кофе со сливками. Опять мы дрались едой, и опять нас разнимали санитары.

После завтрака мы бесились в общем зале. Кто-то вышивал, кто-то лежал прямо на пушистом ковре, мальчишки играли в соладтиков, группа самых старших на вид подростков сидела за круглым столиком и рисовала. Девочки рисовали расчлененные трупы, а Блейн с каким-то долговязым парнем рисовали срамные части. Точнее, рисовал Блейн, а парень ему помогал.

А затем произошло кое-что знаменательное, по словам пациентов: нам  включили телевизор. Телевизор был крохотным, установленным чуть ли не под потолком, всего с двумя каналами, да и показывал он с перебоями, но посетители столпились вокруг него и уставились, как заколдованные. Просмотр телевизора всегда был праздником, потому что это редко удавалась. Я пожала плечами и втиснулась между Блейном и его другом. Как раз шел "Шаман кинг". Когда шла начальная песня, все нестройным хором подпевали.