Музы

Первая

Автор. Я могу рассказать тебе о ветре. О ветре в степи. Песок, травы, шелест и пыль. У степи нет начала и нет конца, я могу идти очень долго, но никуда не приду. Такое место прекрасно, если у тебя нет дома, а у меня его нет. Солнце сменяется холодом, иногда я развожу костер. Да, мы живые, мы замерзаем, как и вы. Мне часто бывает страшно, я не знаю, почему. Я не знаю, может, нас можно убить, может, мы тоже умираем. Ты знаешь, что там дальше? Я-нет. Неужели не страшно? Я вижу заблудившихся путников, но не могу им помочь. И знаешь, мне совершенно все равно. Я ничего не чувствую. Они такие потерянные, они ищут жизни. Приходила к ним, но меня принимали за мираж, отмахивались, как от чего-то ужасного и опасного. Пыталась помогать, вывести на тропу, привести к людям. Никто не пошел за мной. И я перестала пытаться.

Тут еще бывают птицы, но они не всегда летают, часто я вижу их на земле, я вижу их уже мертвыми. Или с переломанными крыльями. Не все выдерживают долгих перелетов, кто-то приземляется, а взлететь больше не может. И стая никогда не ждет. Птицы

умирают в одиночестве, люди-тоже. Этим вы похожи. Чудесно, правда?

Из меня отвратительная муза, тебе, наверное, почти все придется делать самому, прости. Я не могу поговорить с тобой, потому пишу письма. Похоже на разговор в никуда, но мне надо кому-то выговориться. Иногда кажется, что автор больше нужен музе, чем мы ему. Вы нас так цените, а мы столь бесполезны. Знаешь, ты мог бы справиться и один. Без полусумасшедшей девушки в твоей и без того небольшой квартире. И может, справился бы даже лучше, если бы никто не мешал. Но мне нужно приходить к тебе. Только бы найти дорогу в этой бесконечной пыли. Я устаю идти, у меня начинают болеть ноги, и вообще все. Так стыдно, ты будешь, наверное, ждать кого-то невероятного. Чтобы впорхнула, влетела, ворвалась и подарила вдохновение, чтобы невозможно было сделать вдох, ведь так много восторга. Кого-то безумного красивого, чтобы не хотелось больше выходить из дома и смотреть на людей, а только творить. Приду я. Уставшая, замученная, не скажу ни слова. У меня будет пыль в волосах и на одежде, точнее, наподобие нее, потому что, кажется, с собой у меня только покрывало изо льна. Впрочем, какая разница, это покрывало почти сливается с цветами степи, меня совсем не видно, я становлюсь частью той местности, где нахожусь. Это так удобно для человеческой жизни, и это так грустно для самого человека. Здесь, в степи я нахожу себя. Мне нравится жара, камни, постоянное движение. Но в какой-то момент не остается сил на то, чтобы бежать без остановки, в какой-то момент приходится останавливаться. Тогда я могу смотреть. Смотреть на небо в самый полдень, когда оно распылается перед глазами, и в тот момент, когда я делаю вдох, раскаленный воздух словно выжигает все внутри, добираясь до самых легких. Днем моя степь облачена в горе. Горе потерявшихся и умерших. Горе жертвы, не ушедшей от хищника.

И я становлюсь частью этого горя, я сливаюсь с ним. Мне нужно, чтобы мир принимал меня, считал неотделимой от целого. А иначе я не приду к тебе. Дневные часы тянутся так долго, кажется, словно время совсем остановилось, что все застыло. Что-то сдавливает тебя, не позволяет идти. Это не ветер, с которым можно совладать, но оно больше похоже на тишину: сколько не кричи, крик утихнет, ничего не останется. Но иду я только днем. Это глупо, но путь музы не должен быть лёгким. Нам внушают, что наш путь-путь через боль. Когда день угасают, уже возможно дышать, возможно думать о том, что там дальше.

Ночью же степь меняется. Хрусталь, свежесть, звон. Тишина исчезает, пелена горя спадает. Умершие уходят туда, где их ждут, путники находят дорогу к дому.

Я останавливаюсь, я просто смотрю. И собираю вдохновение для тебя, чтобы потом отдать все это. Вдохновение в невероятном звёздном небе. В тепле, исходящем от земли. В отсутствии тишины. В том, что больше не надо никуда идти, не надо бежать. Весь степной простор обращается в маленькую уютную комнату. Ночью степь становится для меня домом, я просто отдыхаю и пытаюсь собирать истории, сказки. Подхожу к людям, которые спят. Они, конечно, ни за что не услышат меня. Я никогда не прикасаюсь к ним, просто сижу рядом. Единственное, что я забираю у них-это сны. Я вижу мечты, страхи, просто человеческую жизнь, другие миры и то, чего никогда не случится, и то, что обязательно произойдет.

Если люди не спят, я прихожу к их кострам, слушаю. Остаюсь тенью, бликом на земле. Истории невозможно забрать, но я могу пересказать их тебе, как и сны. Часто за нагромождением людских слов скрывается тот же сон, только его тяжело расслышать. Если бы только люди это умели, они бы перестали страдать, они бы перестали заставлять страдать других. Знаешь, я часто видела людей, которых другие, в том, вашем мире, считали настоящими убийцами. Я видела тех, кто убивал детей, целые семьи. Кто издевался над такими же, как и он сам. И что же, были ли они чудовищами? Нет, они были такими же, как вы. Только, они были напуганные, потерявшиеся и совсем загнанные в угол. Я слушала каждого из них, каждую историю, ведь я не знаю, что вдохновит тебя.

***

Я по-прежнему не знала, куда идти, я только знала, что мне надо быть здесь, в этой степи. И я просто была там, ждала. Солнце снова обрушивало свою иссушающую силу на землю изо дня в день, когда однажды я почувствовала прикосновение к своей руке. Теплое, не обжигающее прикосновение, так касаются детей, когда хотят привлечь их внимание. То была женщина-такая, будто вышла из самой степной желтой травы, будто выжжена солнцем и закалена холодом ночей, будто выросла из- под земли, из красных и желтых камней. Она была невысокая, ссохшаяся, косички, как у девочки, правда, седые. И я не могла не пойти за ней, хотя женщина даже не спрашивала. Мы не говорили. Она просто знала, куда я иду, она знала, какой дорогой идти. Мы шли днем, но я могла идти, несмотря на жару. Стала будто человеком, обрела живое, стабильное, сильное. Не было боли, горя, и страха не было, только знание. Куда, как, когда. Остановились мы ночью. Не хотелось спать, хотелось говорить-расспрашивать о сказках, жизни, забирать сны. Но, я, муза, заснула. Автор, ты знаешь, мы можем спать?