Музыка из перехода

Музыка из перехода

Подземный переход, ведущий к ближайшей автобусной остановке, всегда нагонял на меня густое и тягучее чувство тоски. И не пахучие лужи сомнительного происхождения, не граффити-ссылки на не менее сомнительные сайты, не подозрительные персоны, дежурящие у ларьков, что чудом выросли из сырых стен подземного перехода, не выбитые или перегоревшие лампы – ничего из этого так не влияло на моё настроение, как эти музыканты. Грязные, с различными уродствами и дефектами развития, в старой, пропахшей потом одежде, они играли на гитарах, барабанах, баянах, один даже играл на саксофоне. Не было еще ни дня, чтобы я прошел через переход, минуя одного из них. Косоглазый бас-гитарист, безногий скрипач, однорукий ложкарь – да, кого там только не было. Я спрашивал знакомых, что это за уникальный переход и почему в него стягиваются подобного рода музыканты. Ответа никто не давал. Некоторые, не веря моим словам, проходили через этот переход. В первый и последний раз. Не было ещё желающих повторно окунуться в этот чудесный и безобразный мир человеческого страдания, воплощенный в этих весёлых – а играли они только такие – мелодиях.

Среди подземных артистов, каждый из которых достоин отдельного рассказа, мне запомнился больше всего белокожий мужчина. Кожа его была до того белая, что казалось он никогда не покидал перехода или скорее жил на каком-то другом подземном уровне, по сравнению с которым переход был, можно сказать, поверхностью – крышей. О солнце он, видимо, слышал только смутные рассказы, которым не особо верил. Ростом ниже среднего, телосложения почти детского и, если бы не взрослое лицо, я бы сказал, что передо мной стоит подросток. В драном зелёном клетчатом халате, надетом поверх рубашки и штанов. Безумный образ довершали сандалы надетые на босу ногу. Играл он на инструменте, который невозможно назвать, по крайней мере я не нашел ничего подобного в интернете. Устройство, извлекающее заводные мотивы, чем-то отдалённо напоминало волынку – тот самый мешок с трубками, что надрывно визжит на похоронах американских полицейских. Но этот инструмент не визжал, а пел. Звуки ветра, срывающихся и бьющихся о камень капель, звуки эха – всё это звенело задорно, весело, даже как-то по-боевому. В этих звуках не было ничего от стройного призыва военных маршей, скорее что-то от азартной заварушки один на три с треском и хрустом костей и зубов. Я каждый раз невольно останавливался, прислушиваясь к звонким переливам какой-то весёлой схватки, несколько раз даже хотел кинуть исполнителю звонкую монету, но тот лишь задорно подмигивал, глядя, как я тщетно пытаюсь найти, куда бы пристроить латунный комплимент. Он не клал перед собой шляпу, коробку или футляр от неведомого инструмента, казалось, деньги ему вовсе не нужны и играет он ради собственного удовольствия. Не могу точно сказать была то каждый раз одна и та же мелодия или музыкант их чередовал, но стоило мне на минутку впустить в свой разум этот мотив и вынести его на воздух из сырого сумрака перехода, как мелодия терялась, однако она оставляла внутри приятно-зудящее чувство какой-то щекотки, от которой мне хотелось пробежаться, отжаться от пола, поприседать, помахать руками в конце концов. Мелодия пропадала, просто стиралась из памяти, точно никогда её там и не было. Будто бы я открыл в себе некий цикл превращения звука в энергию, что немедленно потреблялась телом на физическую деятельность. Однажды меня настолько переполнило это новое чувство, что я решил подтянуться прямо на поручне в автобусе. Я никогда не славился силой или характером, однако в тот день я довольно легко подтянулся и также легко послал недовольного моей выходкой пассажира куда подальше. Оба этих поступка мне нехарактерны и чужды. За второй мне после было стыдно: сам не знаю откуда взялась эта агрессивная уверенность. Первым же я остался потрясён и доволен.

Этот музыкант потом встречался мне ещё с десяток раз, каждый раз я вслушивался в его мелодию, после чего покидал переход, осознавая, как внутри работает двигатель доселе молчащий, никак себя не проявляющий, но содержащий столько энергии, что становилось страшно. За окружающих. Вырывающаяся из недр сила не имела ничего общего с созидательным началом, наоборот – я ощущал желание разрушать, рвать на куски, стирать в порошок. И если первое время огненный зуд внутри мышц проходил после спонтанных упражнений, как то отжимания на полу в лифте среди коллег, подтягивания на поручне в автобусе или приседания посреди совещания, то с каждым следующим разом усмирить незнакомый голод было всё труднее. Однажды я весь день промаялся на работе, не зная, как выплеснуть энергию, так что не нашел ничего лучше, чем побежать после работы до дома. Буквально. От двери офисного скворечника до двери бетонного муравейника я бежал без остановки. Даже светофоры были мне не помеха, я, кажется, видел не только летящие машины, но видела даже свое отражение в удивленных глазах водителей – так обострились в тот день мои чувства. После марш-броска я должен был рухнуть замертво на пороге квартиры, но ничего подобного. Я уснул после сотни отжиманий. Отжимался я, кстати, стоя только на руках.

Эти чудесные изменения коррелировали лишь с тем, встретился мне в то утро музыкант в халате или нет. Большую часть дней я видел в зеркало унылого, заброшенного самим собой, безынициативного офисного трутня, корпоративного паразита, одушевлённый памятник бессмыслию. Но если в то утро мне повстречался музыкант в зелёном халате с этой неизвестной штукой в руках, в зеркале появлялся кто-то другой. Дерзкая улыбка, самодовольный резкий взгляд, плечи больше не свисают вперёд, жилы на руках набухают, видно, как на шее грозно пульсирует артерия. Это не я. Или я? Или… У меня нет никакого ответа. Но этот дикий – первобытный – я не задавал вопросов. Он всегда знал, что делать. Знал на каком-то другом уровне, домысленном, точно непреложные истины передались ему с молоком дикой матери, что руками забивала зверей, забредших по неосторожности в её пещеру.

Спустя какое-то время я понял, ради чего в моих мышцах, ради чего по моей крови разливалась эта необузданная энергия. Я до этого дошёл не разумом – разум до сих пор сторонится выводов, что получило тело. Получило на чувственном уровне. Не так давно, пожалуй, неделю тому назад, я зашёл после работы в придомовой магазинчик – из тех, название которых ты с удивлением обнаруживаешь над входом спустя примерно год покупок. Не припомню в чём была суть конфликта между продавцом и теми тремя мужчинами – в изменённом состоянии память смазывалась, точно я смотрел на все сквозь запотевшее стекло. Эти трое кричали на девушку, один потянул её то ли за волосы, то ли за воротник, то ли за фартук. Кажется, в следующий миг я переломил ему руку. Говорю кажется, потому что отчётливо слышал хруст, но из-за широкой куртки не понял, появился ли на руке новый изгиб или нет. Затем на меня напали сразу двое, а уже миг спустя один из них лежал головой в холодильнике с мороженным, а второй собирал лицом бычки на асфальте у входа в магазин.