Мы и они в этом тесном мире

Мы и они в этом тесном мире

Мы и они
в этом тесном мире

Кондрашов С. Н.

К64 Мы и они в этом тесном мире: Дневник полит,
обозревателя.— М.: Политиздат, 1984.— 352 с., ил.

Новая книга известного журналиста-международника Станислава Кондрашова — это изображенная средствами документальной публицистики панорама современного мира с его сложностями, контрастами, противоречиями, острым противоборством сил мира и войны. Большое место занимают очерки, раскрывающие милитаристскую, агрессивную политику Вашингтона на фоне кардинальных международных проблем: отношения СССР — США, американские «Першинги» и Западная Европа, обстановка в Ливане, Центральной Америке и др. Автор идет по горячим следам событий, его политический дневник как бы приобщает читателя к потоку международной жизни, помогает разобраться в нем.

Издание рассчитано на массового читателя.

МИР ТЕСЕН...

Один путник прошел подавно через мой служебным кабинет. Это был американец среднего возраста и роста, плотный, с бородкой, делающей еще круглее его широкое лицо, и с голубыми, чистыми и внимательными глазами. Мы проговорили полтора часа и, попрощавшись с пим, я увидел напоследок его спину в длинном редакционном коридоре. Разговор как разговор; насколько помню, нас поразили друг друга свежими мыслями или афористично отделанными фразами, по остался после этой встречи какой-то бередящий душу след, что-то зацепило и заставило задуматься. Захотелось написать об этой встрече, по как? Важнее всего был в пей подтекст, а это материя неуловимая, попробуй изобразить ее пером, привыкшим к прямому и резкому тексту политических формулировок. И вот прикидывая - писать или не писать и если писать, то как, набрел я на слово путник, которому никогда не было места в моем лексиконе.

Но почему — путник? И свои путники вроде оы перевелись, а иностранные не забредают через государственную границу, и даже в «Известиях» не миновать им дежурный пост внизу, у входа. К тому же я знаю, что этот американец — журналист с именем, журналист и писатель, как сейчас повелось говорить. Путник? На нем были затрапезные летние брюки, а через плечо в духе времени потрепанная холщовая сумка, непривычный предмет для моего поколения, хранящего верность портфелям. Именно она, эта холщовая сума у иностранного гостя, от которого всегда ждешь какой-то степени официальности, и навела меня на русское слово, предполагающее не четыре стены с потолком и дипломатическую беседу, а вольное небо над вольными просторами, кудрявую какую-нибудь опушку леса и стихи вроде блоковских: «Нет, иду я в путь никем не званый, и земля да будет мне легка...»

Из сумки путник, однако, вынул не краюшку хлеба и кусочек сальца в тряпице, а два больших желтых конверта, называемых у них, в Америке, манила. Из конвертов извлек сложенные вдвое листочки бумаги, из кармана пиджака — черную толстую, отчаянно старомодную ручку. Такие ручки назывались у нас вечными, пока не уступили место недолговечным, шариковым...

Тут пора представить его. Известный журналист и писатель, лауреат престижной Пулитцеровской премии. Томас Пауэрс впервые приехал в Москву. Привела его к нам работа над книгой о стратегических ядерных вооружениях — тех самых, которые готовят друг на друга на тот самый роковой случай. Он изучил, как мог, проблему со своей, американской, стороны, но одной стороны, особенно в избранном им предмете, как вы догадываетесь, недостаточно. И вот па две недели в Москву - поглядеть на нас и поговорить с нами, с теми, кто достанется в собеседники.

Мы говорим: стратегические вооружения. И каждый из нас — в зависимости от того, какие картинки видел, - представляет затаившиеся в подземных шахтах межконтинентальные ракеты, гигантские бомбардировщики, китовые туши атомных подводных лодок. Этих монстров, катастрофической разрушительной силы не очеловечить, но ведь у каждого, в каждом, за каждым — люди. Люди, которые их создал„ люди, которые при пих дежурят, люди, которые, не дай бог, будут пускать их в ход. Боже мой, разве древние или. новые философы предвидели, что образуется эта цепочка и как трагично будет она коротка: системы оружия — политика — смысл бытия (смысл жизни каждого из нас и всех на планете Земля), Между этими тремя коваными звеньями, только тремя, впору ставить знак тождества. Какое-то сверхплотное сжатие всего и вся. Неслыханное ракетно-философское мышление.

Не было такого ни в 40-е, ни в 60-е годы, хотя и тогда висела над нами Бомба. Не восставали тогда американские епископы против американского президента. Не проводились референдумы по ядерному замораживанию. И вестником этих новых времен занесло в Москву голубоглазого бородатого американца с холщовой сумой. Как многих заносит. Пишет о стратегических вооружениях, по под всеми вопросами, которые он задает у пас, подтекстом идет вопрос не о забрасываемом весе и даже не о ядерной стратегии, а самый главный и мучительный: что вы за люди? Что мне и моим близким от вас ждать? Не в холщовой суме суть, а в веревочке, которая нас связала. Он путником прилетел к нам, потому что видит в нас спутников, и свою судьбу не может отделить от пашей, не может, даже если очень бы захотел. От нашей общей — и общечеловеческой — судьбы. Все мы путники, но не под вольными небесами среди вольных полей, а в угрюмых пространствах ядерного века. Все мы путники — и все мы спутники. Вот к какому заключению я пришел, когда под поверхностным слоем нашей беседы пытался нащупать глубинный психологический слой и вместе с пим секрет появления еще одного американца в «Известиях».