Мышки умеют играть

Глава 1

МЫШКИ ТОЖЕ УМЕЮТ ИГРАТЬ

Глава 1

Девиз нашего рода, выгравированный под щитком нашего герба, требует, чтобы мы усмиряли силу великодушием – «FORTIS SED MAGNANIMUS» - «СИЛЬНЫЙ, НО ВЕЛИКОДУШНЫЙ». Мне стыдно признаться, что в ту ночь в моем сердце не было и следа ни того, ни другого, а только дикая ярость, которая требовала, чтобы я охотился за тобой, раздавил тебя, растоптал всю до последней капли свободу, которую  так глупо предоставил тебе твой доверчивый муж. Ослепленный яростью, я бросился за тобой. Мне не хватило жалких пару секунд, ты выскользнула из моих рук и упала в бурлящие воды, темные, как мой гнев.

Если бы я мог вернуть время вспять я бы превратился в монстра, которого ты видела во мне. Но именно тебя я видел исчезнувшей в глубинах реки, именно я нырнул, чтобы тебя найти.

Ты та, кого я нашел и которая нашла меня.

Из частной переписки Его Светлости герцога Аберкорна, Стоунхол 1647 год.

Снова я мчусь через весь Питер на заднем сиденье скорой помощи, и каждый раз страх не оставляет меня, а несет в себе новый привкус горечи.

Невозможно привыкнуть к этому, невозможно контролировать бешеный стук сердца, когда я смотрю на вялую фигуру Дины на носилках. Я с трудом различаю ее кукольные черты под маской, закрывающей рот и нос. Один из санитаров проверяет пульс, в то время как его напарник продолжает сжимать силиконовый мешок, который передает кислород в ее легкие.

Легкие Дины отказывают.

Я знала, что рано или поздно это случится. На этот раз бронхит, еще в октябре, перерос в пневмонию. В течение месяца и без того уменьшающаяся емкость легких Дины упала ниже 40%. Теперь у нас в гостиной двадцать четыре часа в сутки гудит кислородный концентратор. Он направляет воздух, в котором так отчаянно нуждается Дина, прямо в ее ноздри через трубочку.

Но это лишь временные меры. Ей нужны новые легкие, ей нужно совершенно новые, здоровые легкие, которые никто ей не даст, потому что никто не знает, что у неё за болезнь. Большинство врачей сказали нам, что это аутоиммунное заболевание,  другие считают, что это не так, некоторые из ее симптомов соответствуют муковисцидозу,  другие - нет. Ее почки, печень, желудок - все отказывается работать. Не такие воспоминания я хочу оставить семнадцатилетней сестре.

- Всё хорошо, я рядом . . .- шепчу я, проводя пальцами по краю одеяла, укрывающего её. Я боюсь, что малейшее прикосновение может повредить ей.

Я всего на три года старше, но она всегда была такой маленькой, эльфийкой, с ее тонкими руками и ногами, изумрудными радужками, которые мы обе унаследовали от мамы, и мягкими, как у младенца, волосами, которые стали совершенно белыми в раннем детстве, тогда как мои были темными, как чернила. Я отчаянно хочу верить, что она будет сопротивляться со смертью и победит еще раз, но сегодня всё по другому. Она не открывает глаз, а ее ноги так исхудали, что штаны для йоги с мишками, которые папа купил ей в прошлом месяце, больше не прилипают к бедрам.

Мой взгляд задерживается у татуировки на внутренней стороне моего запястья: ее имя, написанное плавным курсивом. Это была первая татуировка, которую я сделала.

Я не готова. Часы Дины тикают слишком быстро, и я не думаю, что смогу жить без боли о мысли, что ее больше нет. Я не смогу смириться с тем, что больше не будет громких разборок в нашей гостиной, чтобы обсудить сплетни, не будет больше прогулок по мосту над рекой, когда она чувствует себя достаточно сильной, чтобы выйти на улицу.

Я не осознаю, что мои глаза стали горячими, пока грубый мужской голос не пронзает туман в моем сознании:

- Девушка?

Я моргаю, чтобы сфокусироваться сквозь редкий рев сирены и мигающие огни вокруг нас. Мы мчимся по трассе к компактным штабелям небоскребов, теснящихся в центре города.

- Девушка, вам звонят. – сказал санитар.

Я перевожу взгляд с Дины на телефон, жужжащий у меня в руках. Я написала папе десять минут назад, потому что он не брал трубку - ближе к вечеру в его магазине самое оживленное время дня. Я провожу пальцем, чтобы ответить на звонок. На другом конце провода его теплый голос обволакивает меня и успокаивает мой страх.

- Не волнуйся, мышка. Я буду там через двадцать минут. Есть изменения? – голос папы слегка дрожал.

- Нет. Вернувшись домой, я застала ее в отключке на диване. У нее все еще была трубочка в носу. – я говорила и всхлипывала.

А что если трубка Дины соскользнула, пока она была без сознания, и она оставалась без достаточного количества кислорода в течение нескольких часов. Я не хочу об этом думать. Не сейчас.

Папа на той же волне, он лучше многих знает, как извлечь максимум пользы из дерьмовой ситуации:

- Это хорошо. Это уже кое-что, - рассуждает он.

На заднем фоне что-то гудит, он бормочет что-то о «гребаных дорогах» прежде чем снова переключает свое внимание на меня.

- Ты останешься с ней и будешь ждать меня, мышка. Мы пройдем через это.

- Мы почти на месте, - говорит фельдшер, когда мы сворачиваем за угол, чтобы заехать в больницу, в зияющую пасть мрачного, строгого кирпичного здания. Я спрыгиваю в ту же секунду, как двери скорой распахиваются, и следую за носилками Дины на автопилоте, едва замечая порывы снега, холодящие меня сквозь свитер и джинсы. Я забыла одеть куртку, перчатки и все остальное.