Мытищи - Москва

Мытищи - Москва

Она всё ещё горит. Каждый вечер прохожу мимо неё и удивляюсь. Всё в мире меняется ежеминутно, но есть она, эта константа. Горит, горит, оттуда, сверху и из прошлого, из коммунистических времён, абстрактная красная блямба над гостиницей «Ленинградская». Если этот маяк виден – ты в Москве. Если нет – в Мытищах. Если блямба справа – ты едешь в Мытищи. Если слева – ты из Мытищ припёрся в Москву. Если посередине – значит, ты стоишь и тупо смотришь на блямбу. Если она то слева, то справа – ты ходишь вокруг гостиницы, не зная куда податься.

Я смотрю на блямбу-маяк, она смотрит на меня. Мы оба занимаемся не своим делом. Маяк должен призывать корабли, но подползают только поезда. В марсианской столице нет моря. Я, в свою очередь, должен… А чёрт его знает, что я должен и кому.

Вид площади и вокзала слишком своеобразен, чтобы его описать. Бедны для этого все виды искусства, включая декоративно-прикладные. Принимаю Площадь трёх вокзалов, по форме схожую с отметиной на лысине сверхгигантского Горбачёва, как необходимое зло, которое нельзя преодолеть, но можно миновать.

Торжеству зла мешает лишь памятник Лермонтову. Ничто не связывает этот сюрреалистический пейзаж с именем Лермонтова и не найти во всей Вселенной ничего, менее заслуживающего названия «лермонтовские места». Но памятник стоит, выслушивая за день миллионы раз вопрос «Кто это? Вот это – чё за мужик?»

Я знаю, кто это, и это тайное знание меня однажды погубит. Самое опасное здесь – это интеллигентное выражение лица. Скорее прогоняю его, ведь у меня и так в руке не лопата, не баул, не коляска, не котомка и не мешок с навозом, а всего лишь портфель – отягчающее обстоятельство. Придаю лицу напряжённо-злобно-тупо-наступательное выражение, походка становится такой же и даже безобидный портфель уже выглядит как трофей, отнятый в подворотне у какого-то мажора.

В памяти проносятся парижские вокзалы, куда люди приходят просто так, выпить чашечку кофе. Потому что чисто, красиво и помпезно. Контраст с моим вокзалом такой, что кажется, будто он – из параллельной Вселенной, такой вот антивокзал с антипассажирами в антипоездах.

Подходит мытищинская электричка. На её железном заду красуется символическое обозначение конечной станции: «Мы». Остальные буквы отсутствуют, но это никого не ставит в тупик, все в курсе. Постороннему не добраться даже до турникетов, будь он трижды чемпион по многоборью.

В тамбуре арктический холод и снег. Наверное, из-за оторванных дверей. Так странно, что их отрывают только зимой, летом дверей даже больше, чем нужно. Быть может, двери обрывают последователи легендарного шизофренического моржа Порфирия Иванова, желая закалить пассажиров.

Впрочем, никто бы не удивился, увидев этих бодрых существ, поедающих снег между пением частушек. Здесь видели всё. Голливудский блокбастер «Фантастические твари и где они обитают» снимался именно здесь, но сложно сказать, на какой платформе. На любой.

Электричка трогается и в тамбуре-распашонке температура падает ещё на 30 градусов. Взрослые самцы инстинктивно и молниеносно выстраиваются в ряд, выставляя рога навстречу ураганному ветру. За их спинами сбиваются в кучу женщины и молодняк. Кто-то подблеивает, кто-то умудряется дочавкивать семечки.

Не теряя места в строю, я задремал и не ощутил, как на плечо мне сел Снежный Ангел. Он зашептал мне сразу в оба уха: «Не вылезай ты в этих своих Мытищах! Что это за название такое? Как будто в коровнике что-то разлито и нужно перешагнуть! Чуть в мытищи не вступил! Езжай со мной дальше, в Сергиев Посад!

О, Сергиев Посад!

Там, среди райских садов, разливают огнедышащий глинтвейн, посыпанный шоколадной крошкой и лепестками иван-чая. Там всегда продают скумбрию с головой, потому что отлично понимают то, чего никак не поймут в Москве, со всеми её академиями, – что самое вкусное у скумбрии – это голова! Там, понимаешь ли, обитают прекрасные гурии, носящие полушубки на пять размеров больше, чтобы немедленно обнять и дать приют замёрзшему скитальцу. А на центральной площади светит настоящий неразбитый фонарь, на который можно смотреть и мечтать!»

Я трясу плечами, потому что понимаю, что это вовсе не Снежный Ангел, а Супостат, желающий моей погибели. Стоит мне попасть в Сергиев Посад, как я застряну там навечно. Нет и не будет никогда дороги, ведущей за Мытищи. Каждый школьник знает, как Будённый в «битве народов» загнал монголо-татар за Мытищи и пропали они там. 

Каждый знает, что за Мытищами нет обитаемой земли. А как же карта России, спросите вы? Та самая, где от Москвы ещё немерено территории во все стороны? Та самая карта, длиной в две лыжные палки, где даже самих Мытищ нет?

Вымысел – отвечу я вам. Достоверно известно, что все великие русские путешественники, типа Беринга или, как его, второго еврея, Крузенштерна, в общем все искатели приключений, от Ермака до Брежнева, получив от государыни наказ расширить государство, доезжали только до Мытищ. Они оглядывались, тут же садились в кабаке и начинали гудеть от безысходности. Пропив за несколько недель лошадей, обозы и дружинников, они нанимали за копейку художника, который и рисовал на картах всё, что в голову взбредёт. Да вы посмотрите на эту карту внимательнее! Да разве может существовать на самом деле город Сыктывкар? А город Васюган с рекой Дудыптой? Это же просто пьяное бормотание, а не названия реальных мест. А потом путешественники возвращались в Петербург, а нарисованные карты отдавали в Академию наук. А те переносили всё на глобус. А с глобуса всё переносилось в головы школьников.