N. N. или повесть Xxi века

Немного о его детстве

1.

Жил-был один необыкновенный человек, хотя все считали его совсем обыкновенным. Всякому, кто с ним имел возможность провести какое-то время рядом и обмолвиться хотя бы одним словом, было приятно в его компании.

Этому необыкновенному и при том совсем обыкновенному человеку было интересно узнавать своего собеседника изнутри, проникать в его душу и выискивать вечно что-новое и примечательное, а так как без располагающего обаяния и тем для разговора другой участник диалога не позволил бы себя раскрыть, то и для нашего героя темы совершенно ему далекие и высказывания порой совсем не импонирующие становились своего рода золотыми стихами, которые он бывало даже записывал и повторял перед сном. Вот потому-то и любили его все: всегда он хотел быть на одной волне и в ладу со всем окружающим миром.

Как его самый близкий друг, — как ни зайдет в какой-нибудь компании речь обо мне, обязательно обронит: «вот, посмотрите какая у меня душенька!», — находил я пару раз такие записи, где, на скорую руку, на строчках и на полях, по вертикали, горизонтали и диагонали, то ручкой, то карандашом, то не понятно вообще чем, было набросано огромное разнообразие всяких словосочетаний. Вспоминаются несколько таких выражений из этих записей: «крыша едет, дом стоит» или «о чём базар, где самовар» или «вас ис дас, капуста, квас».

Впрочем, были у него и толковые записи, но видел я их чрезвычайно редко. Сам, бывало, подойдет и скажет: «На, вот, — душенька, что думаешь? Одобряешь или стыдить будешь?».

2.

Так вот, обитал этот человек почти в самом центре Петербурга, в том районе, в котором квартира оценивается по такой же стоимости, как две и более таких же квартир на окраине в новостройке. Впрочем, об этом он не задумывался и не собирался переезжать.

То он учился, то дребезжал двойными потрескавшимися дверьми при маленьком своем балкончике, когда высовывался туда летом подышать, что-то посадить или во всякое время года поглазеть на новое зрелище, достойное самых изящных античных скен: под его окнами находился перекресток Сердобольской и Лисичанской улиц, известный постоянными авариями и смертями.

Поговаривали даже, что это место проклято: тому причиной, как объясняют обыватели, является пышущий тут же и распыляющий вечно противные запахи завод, якобы «отравляя свежие свободные эфиры русской земли прожженным и прогнившим смрадом темного нашего прошлого» — повторяли они за новомодным антикоррупционером, выросшем и получившем образование вместе с известными двумя революционерами в лучшем американском университете на факультете патетики и филологии северных евразийских народов.

Впрочем, некоторые опровергали максималистские версии либералов с их неокрепшими умами и объясняли все эти чрезвычайно странные происшествия непременно влиянием возвышающейся в километрах пяти телевизионной антенны или «башни», на подсветку которой N. N по вечерам засматривался.

В остальное же время бегал он вниз и вверх по лестнице от и до пятого этажа по разным своим обыкновенным причинам. Несмотря на все приятные или неприятные обстоятельства его всё вполне устраивало — жить в этой тесноватой отслаивавшейся пригоревшей и везде поскрипывающей, но уютной квартирке. Да и удивляться тут нечему: он был тогда ещё совсем ребенком.