На что способен страх

На что способен страх

Хлипкий, убогий мир, состоящий из мягких стен, –

Только в них и стучат, когда ты по корки выжат…

Быть может, только странный душевный теплообмен –

Это и есть здесь единственный способ выжить

Екатерина Ермолина

В северной деревне жизнь без привычки удручающе скудная и скучная.
Чтобы долго не рассказывать, что и как, скажу лишь, что радио и телевидение до тех мест, в которых происходили события, о которых идёт речь в этом повествовании, так и не добрались.
Естественно, что людям, живущим в российской глубинке, не до моды: что одежда, что обувь – без излишеств. Главное, чтобы удобно было носить: тепло, сухо и не жалко испачкать, потому, что дорог там нет и в помине.
Стоит пройти дождю, как короткое путешествие даже по центральной улице становится опасным предприятием.
Основные детали сельского гардероба – резиновые сапоги и ватник.
Но иногда мы выезжаем “в свет” – направляемся по разным причинам на автобусе в посёлок, и тогда приходится прихорашиваться. Правда, в парадной одежде мы выглядим тоже своеобразно: возможности деревенского быта весьма ограничены.
Недавно мы отправились в вояж по магазинам за мелкой хозяйственной надобностью.
Лизе, моей девушке с недавнего времени, в магазинной толчее неловко наступили на сапог, у которого сразу отлетел каблук и подмётка целиком.
В сапожной мастерской нам сказали, что случай безнадёжный.
Печально. На новую обувь денег не хватило.

Мы ещё только учились жить самостоятельно, накоплений не имели.

Я – начинающий зоотехник, она – продавец-практикант. Наши зарплаты были больше похожи на пособие по безработице, чем на средства, позволяющие что-то необходимое приобретать.
Пришлось завязать сапог куском ткани и ковылять в таком непрезентабельном виде.

За неимением сменной обуви – неприятность серьёзная.
Деньги на новые сапоги для подружки я занял, но среди недели организовать поездку не получилось. Ждали выходной.
Обулись в резиновые сапоги: не хотел лишний раз огорчать подругу. В принципе ничего особенного – никто внимания не обратил. Во всяком случае, косых взглядов я не заметил.
Переполненный до отказа проходящий мимо деревни автобус пришёл с опозданием. Мы с трудом втиснулись на заднюю площадку ПАЗика и подпрыгивали всю дорогу на каждой кочке.

На севере нет дорог, только направления движения.
Мы с Лизой тряслись в ужасно неудобных позах, время от времени врезались в низкий потолок салона, хотя росту оба невысокого.
Лицом к нам впритирку стояла худенькая рыжая девчонка лет пятнадцати.
Огненная грива распущенных волос рассыпалась по её плечам чуть не до пояса. Белоснежная кожа, усеянная сплошь конопухами, пухлые детские губки и настороженный отчего-то, совсем не детский взгляд.
Ребёнок как-то странно жался к нам с Лизой.

Возможно, в тесноте так казалось, но притиралась девчушка настолько плотно, что я чувствовал тепло её тела и запах.
Ничего, потерпим: привычные.

Наверно упасть боится, хотя в такой давке провалиться проблематично.
Девочка нервничала, маневрировала, пыталась пробраться к нам за спину .
Через некоторое время я начинаю понимать, почему: два взрослых мужика за её спиной похоже рукоблудят.
Присмотрелся внимательно к этим попутчикам: мрачные типы, жутковатые, зловещие.

Удивительно неприятные субъекты однозначно и явно из породы лагерных сидельцев: на всех пальцах наколки с перстнями, рты блестят золочёными фиксами, наглый блуждающий взгляд обшаривает силуэты пассажиров.
У одного из них рваный шрам через всю щёку, у другого отсутствовала нижняя часть уха. Оба на голову выше девчонки, хотя та нормального для её лет среднего роста.
Блатные перешёптывались, хищно скалились, возбуждённо гоготали, отпуская в адрес девочки вульгарные скабрёзности и нахально лапали за грудь, вызывая у той безотчетный страх и паническую растерянность.
Ребёнок взглядом просил взять под защиту, но пассажиры, в том числе и я, безмолвствовали, застенчиво отворачивая взгляды. Казалось, что невольные зрители даже дышат через раз.

Страшно всем.
Я незаметными движениями пытался отодвинуть девочку за свою спину.
Один из негодяев нагло ухватил её за руку, тянет к себе, улыбаясь во весь фиксатый рот, – куда ж ты рыжуха… от женихов, счастья не ведаешь. Мы к тебе с душой, с любовью пламенной. Нехорошо! Ты нам теперь по жизни должна. С нами и сойдёшь, когда скажем.
– Ну-ка поворотись… сиськи-то у тебя имеются, – шипел второй, пытаясь за ворот притянуть девочку к себе.

– Впрочем, без разницы, лишь бы дырки не заросли, да Пьеро?
– Давненько мы свежатинкой не угощались, соскучились по женской ласке. Похоже, повезло нам, братан, девка-то недёржаная. Да не трясись так. Это хорошо, что боишься, сговорчивей будешь.
– А ты, фраерок, – обратился он ко мне, – не лезь на рожон, если жить хочешь. Твоё дело – сторона. За своей тёлкой смотри, а то мы и её оприходуем. Стояка за осидку накопили – за месяц не истратить.
– Зовут-то тебя как, маруха, – уже не стесняясь, во весь голос спросил тот, кого назвали Пьеро, видно почуяли, что народ боится, – не Алёна, случаем? У меня до зоны такая классная Алёнушка была: ненасытная, тесная во всех местах, горячая, юркая. Какой мы с ней кардебалет исполняли.
– Да ты зенками-то не лупай, а то, неровён час, в один из них заточка прилетит, – снова обращается уголовник ко мне.

– Да ладно, шучу! Я парень весёлый, покладистый. Мне бы поржать. Отверни рыло, кому сказал.
– Так это… не услышал я твоего имени, подруга. Ещё раз спрошу, не ответишь – пожалеешь, что родилась. Ну же, повторить...
– Ирина, – заикаясь, дрожа всем телом, прошептала девочка.
– Громче!
– Ира.
– Ирочка… с очень мокрой дырочкой. Два раза повторять не собираюсь. Вопрос – ответ, усекла! Ничего, за неделю обломаем. Еж – птица гордая, не пнёшь – не полетит. Будешь послушной – не обидим.
Лиза начала нетерпеливо дёргать меня за руку, чувствуя горячее продолжение (северяне часто сталкиваются с хамским поведением сидельцев). Её лицо налилось кровью и страхом, глаза округлились.
Публика, демонстративно отвернувшись, уставилась в окна.