На грани безумия

Глава 1

Родной город встречает меня блеском молний и завесой дождя, скрывающего в потемневшей густоте очертания гигантов-небоскребов, возвышающихся над более старыми кирпичными домами, обступившими широкую улицу, сейчас почти пустую. Лишь при более близком расстоянии, буквально в парочку ярдов, я могу разглядеть движущиеся по встречке машины, все укутанные в плотный водный панцирь, стекающий по ним вниз, на асфальт, где дождевые ручьи пузырятся и пенятся, скапливаясь в ливневых стоках и забивая их бесконечными водоворотами.

По мере приближения к дому, я ощущаю, как на секунду мое сердце сжимается, а потом вновь каменеет, выравнивая ритм и возвращая привычное спокойствие. Всего четыре года, это немного, особенно когда твоя жизнь кипит и вулканирует, бьет больно и по больному, но одновременно закаляет, делая сильнее и увереннее. Я уехал из Питтсбурга никем, а возвращаюсь победителем, который, если все сложится, подомнет под себя "стальной город".

Все для тебя, милая, потому что ты стала моим главным мотиватором.

— Мистер Райт, вы желаете поехать в старый дом или новый?

Хороший вопрос, Мартинес, а вслух я отвечаю, что в новый, потому что в старом меня никто не ждет и он, как и десятки других домов, покинут последними жильцами, опасающимися, что трещины, избороздившие кирпичную кладку, когда-нибудь обрушат его, превратив когда-то живые стены в пыльные поломанные руины. Я пытаюсь выловить здание в дождевой пелене, вглядываясь в силуэты домов, но все, что я вижу, это темное размытое пятно с провалами окон. Уже через минуту оно остается позади и я расслабляюсь, откидываясь на сиденье и закрывая глаза.

Вспоминая тебя. Как банально, правда? Все это время жить лишь твоим образом, слышать отголоски новостей от Дэвида и знать, что ты взрослеешь, превращаясь из девочки-тинейджера во взрослую женщину. Взрослую ли... ведь тебе всего девятнадцать. Будет. В эту пятницу, поэтому я так торопился с контрактом, с делами, которые упорно удерживали меня в Вашингтоне, связывая по рукам и ногам и не давая стать ближе к тебе, моя яркая солнечная девочка. Именно такой я тебя помню: ты смеешься, так заливисто и громко, что я не могу не улыбнуться. Отвлекаюсь от разговора с Дэвидом и поворачиваю голову в сторону кухни, где ты помогаешь маме с готовкой.

Тебе пятнадцать, Шерон, и это делает мой интерес ненормальным, потому что я ровесник твоего брата и мне уже двадцать пять. Десять лет, которые сложно перешагнуть, особенно когда мой лучший друг — твой брат, особенно когда ты воспринимаешь меня как члена своей семьи и доверяешь так же, как доверяют родным и близким. Ты шепчешь свои секреты с горящим взглядом и легким румянцем на щеках, чуть ли не повисая на моем плече, а я думаю только о том, как близко мы сейчас, как горячо рядом с тобой, как приятен твой запах.

Я думаю о том, что хочу тебя, и стоит мне ослабить контроль, как я все испорчу — разорву тонкую нить доверия, натянутую между нами, потеряю друга, сломаю тебя, испорчу наше будущее, которое, я знаю, нас перемешает, вплетет друг в друга и станет общим. 

Поэтому я здесь, Шерон Хартин, уверенно выхожу из машины, под раскрытый тут же зонт, и быстрыми шагами иду к белоснежному особняку, купленному специально для нас. Для нашей будущей семьи. Для наших с тобой детей. Ты обустроишь его по собственному вкусу, а пока я прохожу мимо голых стен, через пустую пока гостиную, по дороге наверх скидываю с себя влажный пиджак и отдаю его в руки вышколенной до идеала служанки, молча поприветствовавшей приехавшего хозяина. Она видит меня впервые и ей не удается сдержать мелькнувшее в глазах любопытство, тут  же спрятанное под профессиональной выправкой.

— Прикажите накрывать на стол, мистер Райт? — говорит твердо и четко — ощутимый плюс. — Я Одри Лейтон, ваша горничная. 

Я коротко киваю, едва коснувшись ее взглядом, и продолжаю путь, пока она спешно спускается вниз и сворачивает в одну из комнат. Я же захожу в свою спальню и первым делом сажусь за стол, чтобы нетерпеливо открыть ноутбук и, выбрав нужную ссылку, перейти на твой профиль в Фейсбуке. Ты давно забросила его, но каждый раз как я нажимаю на заветную вкладку, я ожидаю увидеть что-то новое, а не фотографии трехлетней давности, которые изучил до мельчайших деталей. Вплоть до цвета бюстгальтера, лямка которого предательски выглядывает в вороте великоватой тебе футболки. Она сползает с твоего плеча и я готов продать душу дьяволу, чтобы прикоснуться к обнаженной коже, золотистой от загара, с веснушками, которые не видны на фото, но которые есть. Знаю. Потому что когда-то видел тебя не просто на экране монитора.

Моя маленькая солнечная девочка, я вернулся только ради тебя, веришь?.. Веришь ли в то, что все это время, находясь поблизости, в Вашингтоне, и добиваясь положения в обществе, я думал только о тебе, и даже когда проводил ночи с другими женщинами, вспоминал тебя? Их было много — ненужные лица, одинаковые тела, но ты... ты одна, и никто никогда не вырвет тебя из моей головы, из моего сердца, потому что ты глубоко, на самом дне, к которому нет дороги — сплошные лабиринты и обрывы. 

Знаешь, я сам в них потерялся.

Звонок телефона так некстати вторгается в тишину, и я недовольно морщусь, когда мне приходится отвлечься от экрана. Дэвид, черт бы его побрал, наверняка пронюхал, что я уже приехал.

— Здравствуй, друг, уже на месте? — его голос переполнен веселыми нотами, и где-то на заднем фоне слышится женское хихиканье, которое перерастает в недовольное бурчание, когда Дэвид, по-видимому, избавляется от назойливых приставаний.

— Да. Только приехал.

— И как тебе погодка? Думал, съездить с тобой за город, устроить вечеринку, но сам понимаешь, в такую погоду лучше сидеть дома. Так что приглашаю тебя к себе, оторвемся здесь. И если не сложно, друг, забери Шерон, я обещал за ней приехать, но у меня обстоятельства... Она спрашивала о тебе и будет рада тебя увидеть, все же ты долго не появлялся. Я позвоню ей, чтобы предупредить, и сразу же скину тебе место, где ее забрать.