На линии огня

На линии огня

Ветер врывался в барак сквозь черные провалы окон. Пленники сдвинули деревянные щиты и жадно глотали воздух, наполненный весенней свежестью.

– Живи! Пожалуйста…

– Зачем?

Ее голос прошелестел тихим неразборчивым эхом. Свет трех лун освещал изуродованное тело: бритый череп, рассеченную бровь, заплывшие щеки, растрескавшиеся губы… Мешок костей, обтянутый кожей, в давно обветшавшей лагерной робе с опознавательными нашивками. Они единственные сохранили прежний вид: перечеркнутое изображение голубой луны – знак «низшей» расы. Мертвые изумрудные глаза девушки безразлично смотрели на доски.

С разных сторон раздавались приглушенные всхлипы, кашель, стоны. Узников не разделяли на мужчин и женщин, все валялись вместе. Ветер доносил тихие щелчки и крики: испытывали автоматизированную машину для расстрела. Больше нет нужды в сложных ритуалах: каменные пули вытягивали энергию жизни до последней капли.

До войны Алесса никогда не считала себя богатой. Оказалось, у нее было все. Дом, гнездо: родители и трое братьев… Вечерами, по старой традиции, они собирались на веранде провожать уходящий день. На запах вишневых пирогов слетались бабочки, садились на потолок и стены, образуя сложные узоры. При свете сотен разноцветных фосфорицирующих крылышек, мама резала пирог, отец рассказывал о новостях и планах. А потом они все вместе мечтали под перезвон струн гитары: средний из братьев – Вася грезил музыкой. Алесса обладала даром лекаря и перспективой трудоустройства в любом из регионов Империи. До войны девушка могла назвать множество вещей, которыми не обладало их гнездо, представляющее средний класс, но только теперь поняла, что все они были попросту не нужны. Мусор, шелуха.

Три года. Отступление, работа в тылу, передовая, лагерь. Она вымоталась, погасла и не находила сил жить дальше. Не за что зацепиться, не за что держаться. Одна ненависть, но и ее стало слишком мало.

Земли Империи тянулись от края до края. Богатые, неизведанные: стометровые деревья-исполины с фиолетовой листвой, каменные подземные города, горы, чьи вершины на закате отсвечивают золотом… А на далеком-далеком краю начиналось такое же бесконечное королевство, правитель которого отдал приказ начать войну.

Отец и братья ушли на фронт, их провожали обережными песнями. Через день три цветка нимфеи в водоеме засохли безо всякой причины. Тайные знаки умели читать лишь старшие женщины. Мать угасла за месяц. Рядом с мертвым телом, обретая дар взывающей, Алесса поняла: трое из их гнезда никогда не вернутся домой.

Войска Империи отступали, шла эвакуация. Последний вечер сидела девушка на берегу родового пруда. Над головой шелестели треугольные фиолетовые листья. Пруд без дерева – словно тело без души. Корни стометрового великана обеззараживали и придавали воде особый вкус. Алесса ждала, когда в цветки нимфеи вернутся птенцы. Крошечные птицы богини Водной стихии прятали свои яйца в бутоны королевы озер; днем птенцов грело солнце, а ночью цветки уходили под воду – питаться жизненной силой. Солнечный диск скрылся за горизонтом, но птенцы так и не прилетели – это означало одно: они выросли и теперь свободны. Девушка смахнула набежавшие слезы. Отрезала по плечи длинные рыжие волосы и бросила в пруд – в жертву богине. Коса несколько минут плавала на поверхности, словно полутораметровая змея, и неспешно ушла на дно. С тех пор дом она не видела.

 Каждый день приходили сводки о новых захваченных областях, потом связь прервалась: у магов не хватало сил питать почтовые передатчики-медальоны. Вместо них возникла громоздкая и неторопливая бумажная почта.

Письма, что выпадали из рук. Похоронки, одна за другой…

Простая, без привычного антуража, комнатка жрицы богини Хранительницы времени.

– Скажите, может быть, они живы? Может, это ошибка?

– Слишком много крови и смерти, милая. Весь фронт скрыт. Я ничего не могу тебе ответить.

В письмах к единственному оставшемуся в живых брату она не написала ничего о постигших их потерях. Не смогла. Вот только ответ не приходил. Три месяца… четыре… пять… Алесса не смогла больше ждать. Она пошла навстречу огню и пороху, надеясь отыскать Васю. Потом пришел еще один конверт, и девушка осталась одна во всем мире.

«Остановись, девочка, тебе еще жить и жить!» Только толку с тех слов? Она бросалась в самое пекло, чтобы к тем, кто ждет, как ждала она сама, домой кто-то вернулся…

Медали за отвагу, плен, лагерь.

Жить? Зачем? Какой в этом смысл здесь? Да и болезнь уже проникла слишком глубоко.

– Живи, пожалуйста!

– Зачем? – снова повторила Алесса. На этот раз Яков услышал.

– Я люблю тебя.

– Меня?

Она засмеялась. Отчаянно, с судорожными вздохами и всхлипами, и все никак не могла остановиться. Мужчина молча сидел рядом на полу.

По крыше барака неспешно прохаживались ночные чудища, те, что питаются болью и страхом. Невидимые и неслышимые для большинства смертных. Вот уж кому война пошла впрок, так открыто и вольготно эти твари давно не жили.

–  Так много вкусной еды. Что с нами будет, когда все закончится?

– Закончится? Никогда!

– Где Клари? Такая сочная девчонка-взывающая скоро будет улетать. Он ведь чует смерть.

– Клари объелся на годы вперед.

– Когда это его останавливало? – хохотнул собеседник, сыто потягиваясь.

– Значит она будет жить.

– Не думаю, ей не за что держаться. У нее ничего нет. Сейчас девочка тянется к тем, кто ее бросил. Она тянется к мертвым. Такая сладкая… Жаль – эта еда не для нас.

– Тебе мало? – вопрос прозвучал неожиданно зло.