На одном подоконнике

На одном подоконнике

В нашем универе, конечно же, строго-настрого запрещено сидеть на подоконниках, но кого это останавливает? Вот Аля и сидит. Странная она сегодня: вся в черном, только волосы белеют. Сидит, ногами болтает, а глаза закрыты и голова подпирает стенку. Или стенка подпирает голову?
- Эй, тебе плохо? - аккуратно трогаю за плечо, мало ли что.

- А, что? Нет, Лиза, все нормально. Просто не выспалась! - Аля громко зевает, подтверждая свои слова. - Ты рано. - Она никогда не спрашивает, просто утверждает - это в ее стиле. И рябь по лицу - тоже обыденность в последнее время. У нее вообще вдруг все тело может сломаться. Лопатки начинают выпирать, шея вытягиваться, когда она в противовес всем правилам закидывает ноги на подоконник. Шпильки, ползущая юбка, изломанная фигура. Сережа шепнул мне однажды, что это даже сексуально. Ему виднее. Аля, видимо, тоже в это верит, потому и ломает так себя, когда в дверях мелькает тень.
- Привет, Лиза, - радостно. - Добрый вечер, если он добрый, - уже хмуро. Он такой, Мишка Львович, переменчивый. Зашел с улыбкой, а сейчас кривит губы. Бросает с размаха сумку на парту, садится, достает учебник… Зачем он ему сдался? Горбится весь. Ломается. Что же этим двум надо, чего им неймется?
- Привет. Я сейчас, - находиться в одной аудитории с ними почти то же самое, что между Сциллой и Харибдой. Такое напряжение никто не выдерживает, и я стремлюсь к выходу. По пути оборачиваюсь и вижу: Аля на подоконнике, вся угловатая, сама на себя непохожая. Смотрит в окно, будто плевала она на Мишку, будто одна сейчас в кабинете. Вот только видно мне еще кое-что: за окном темнота и свет в аудитории не дает рассмотреть улицу, зато позволяет незаметно направить взгляд на Львовича, отражающегося в стекле. И я выскальзываю от них, ведь до пары еще минут двадцать. А они все сидят. Черная изломанная ворона. Сгорбленный усталый лев.

Леська - бесспорная королева курса, ей просто судьбой было это предназначено: по паспорту - Царегородцева, для друзей просто - Царица. Стоит, опираясь на подоконник, и смеется беспечно, а впрочем, о чем ей переживать. Любимая дочь, лучшая ученица, признанная красавица. Окно открыто и волосы развеваются на ветру, заставляя непроизвольно Леськой любоваться.
- Знаете, я бы хотела быть птицей. Свободной такой. Ввысь, ввысь, разворот. Взмах крыльев, - Леся повернута к нам спиной, но мутное отражение на стекле дает понять - глаза у нее зажмурены, на губах улыбка блаженства, а по лицу скачут, бликуя, солнечные зайчики. Ласкают, щекочут.
- Свободной… будто ты за решеткой. Глупо, повторила бы лучше прошлую лекцию. Иван Павлович обещал сегодня устроить опрос, - староста Мила проходит мимо, обнимая обеими руками кипу книг. "Кого ей еще обнимать, только учебники", - шепчет мне на ухо Сережка. Я невольно прыскаю от смеха, за что немедленно получаю сердитый взгляд от Милки.
- Глупо? - Леся резко поворачивается, от чего ее темные густые волосы взлетают вверх. Гладит рукой подоконник, сама того не замечая. - Да, да, глупо, - и отходит. Мне даже ее немного жаль. Но вскоре все забыто. Слова о свободе, раскинутые руки, словно крылья. Вот только окно открыто и по белому подоконнику, щекоча его, кружит маленькое перо. В свободном полете.

- Саша? Эй, просыпайся, соня! - Леся нежно трясет Саню Милюкова, пытаясь разбудить. Тот отмахивается и пытается поспать подольше. Не думаю, что сон на подоконнике хорош, хотя, кто знает.
- Ага, сейчас, еще минутку! - Сашка - явно во сне дома, а не в аудитории университета.
- Через твою минутку пара начнется! - Леська склоняется к самому уху Милюкова и волна ее волос закрывает Сашкино лицо. И мне даже немного неловко стоять в дверях. "Между ними что-то есть, поверь мне", - как-то сказал мне Сережка, когда Саша кружил Леську на руках прямо по кабинету. Кажется, праздник какой-то был.
- Что? Где? Кто? - Саня подскакивает. Садится. Нелепо трет кулаками глаза - привычка у него такая после сна, детская. Сумка, служившая подушкой, падает на пол и Леся со смехом ее поднимает.
-Проснулся? Ты чего здесь? Я, конечно, понимаю, что подоконник - кровать удобная, но все же? - Саша хмурится, по лбу морщинка бежит. Видимо причины не ночевать дома и правда были.
- Предки... - Сашка вздыхает, Леська ободряюще треплет его по плечу. Не первый раз такое - у Шурика постоянные заморочки с родителями, Леся постоянно с ним рядом. Привычная картина для нашего курса.
- Спокойно, прорвемся. Пойдем кофе пить? - Царица, несмотря на свою миниатюрность, легко стаскивает Саню с подоконника, ведь он не сопротивляется.
- Ты же говорила минута до пары. Не успеем, - сомневается Милюков. Одной рукой пытается навести порядок на голове, оправляет рубашку, а второй… А вторую - не выдергивает из ладошки Царегородцевой.
- Пошутила, еще полчаса есть. Пойдем! - и они выскальзывают из аудитории, взявшись за руки, не замечая меня. Им сейчас, видать, ни до кого дела нет. Улыбаются. Летят по коридору. Смешные.

- Отойдите! Не приближайтесь. Царица, стой, где стоишь! Милюков, только попробуй! - вы даже представить себе не можете, как это страшно - чья-то истерика на подоконнике у открытого окна, под которым пять этажей. Я жмусь к Сережке, не пуская его к истерящему Игорю. Он обнимает меня крепче, не давая приблизиться к окну. Все столпились кругом. Такое с нами впервые - никогда раньше никто из нас не пытался решить проблему таким способом.
- Я брошусь! Все равно смысла нет, - я всегда догадывалась, что первым из нас сдадут нервы у Семенова. Что-то в нем было надрывное еще до влюбленности в Альку. Последнее и вовсе сорвало все клапаны здравого смысла.
-Игорь, успокойся. Чего ты добиваешься? - Милка, как обычно, во главе нас. Истинная староста и, хоть я ее и недолюбливаю, невозможно не признать ее ума и умения сохранять спокойствие в нестандартных ситуациях.
-Будто непонятно чего! Алю ему подай. На блюдце с голубой каемочкой! Слезай! - Сашка злится и упорно пинает свою сумку, вероятно, представляя на ее месте бедолагу Семенова. Не поздоровится тому, когда спустится. Если спустится... мамочки.
- Милюков, хватит! Игорь, ты сейчас слезешь, и мы все спокойно обсудим. Ты же понимаешь, что это не выход! - Мила медленно, но решительно приближается к Игорю, судорожно вцепившемуся в ручку открытого настежь окна.
- Сейчас все будет в порядке, - расслабленно шепчет мне Сережка и, обернувшись, я понимаю почему: решительным шагом аудиторию от двери к окну пересекает Аля. Губы сжаты так, что рот, кажется, совсем исчез с ее лица. Глаза сверкают. Узнаю настоящую Воронихину до проблем с Львовичем. Толпа, облегченно вздохнув, расступается в стороны. Только Милка отходит неохотно, сердито вздернув подбородок. Алька пробирается вплотную к подоконнику, бросив где-то по пути сумку, пару секунд смотрит на притихшего Семенова снизу вверх. А после совершает невозможное - подтягивается на руках, оказывается на подоконнике рядом с Игорем и открывает второе окно.
- Черт, черт, черт! - хватается за голову Сашка. В его плечо утыкается Леська. Мила роняет учебники, которые по привычке держала в руках. А Алька стоит, как ни в чем не бывало, у открытого окна пятого этажа, посматривает вниз и нахально так спрашивает:
- Ну? Что замолк, Семенов, а то так кричал, что даже на первом этаже было слышно. Удивляюсь, что преподаватели еще не сбежались. Так что, будем прыгать? Поверь у меня причин для этого не меньше.
- Алька, дура, что творишь? - не выдерживаю я, за что получаю успокаивающий шепот Сережки и предупреждающий взгляд Али: "Не вмешивайся".
Мишка на то и носит прозвище Лев, что умеет появляться незаметно и решать проблемы бесшумно. Стаскивает (на облегчение толпы) все еще не пришедшего в себя Игоря. Ловит самостоятельно спрыгнувшую Альку. Оборачивается к лежащему на полу Игорю. Хватает за грудки. Ставит на ноги и со словами: "Лежачих ведь не бьют" точным ударом в челюсть сваливает Семенова с ног опять. Затем возвращается к внимательно наблюдающей за происходящим Воронихиной, берет за плечи и сильно встряхивает:
- Дура, он же мог тебя за собой утянуть, если бы прыгнул. Какого черта ты на этот подоконник полезла? Что у тебя вместо мозгов?
- Не ори на меня! Будто тебе дело до меня хоть такой, хоть в виде лепешки на асфальте есть, - Алька вырывается и, неожиданно для всех, залепляет Львовичу звонкую пощечину. И выбегает из кабинета. Мишка, потирает щеку, подхватывает свою сумку с парты, поднимает сумку Али с пола и выходит вслед за Воронихиной.
Я оборачиваюсь на всхлипы и поражаюсь: ревет Игорь, сплевывая кровь, уткнувшись в плечо Милки, обнимающей его и шепчущей что-то утешающее ему на ухо. Неужели? Хотя, Мила все же девушка, а не кусок камня.
- Ребята, что здесь происходит? - Петр Ильич появляется на пороге неожиданно, а мы совсем и забыли, что учебный процесс еще идет. Мы молчим, ведь сказать: "Извините, нам совсем не до учебы" - как-то неприлично. И мы молчим.

А подоконник и вправду удобный, не зря его все наши так любят. И Сережка у меня самый лучший: с родителями не ссорится, из окна выброситься не грозится, на меня не кричит. Сидит тут со мной, облокотившись на закрытое окно, одна рука за головой, другая меня обнимает. А я в порыве влюбленной мечтательности рисую пальцем на окне сердечко. Оно держится пару секунд, а потом плывет тонкими струями по стеклу. Сережка негромко смеется мне в затылок. Я вглядываюсь в темноту за окном и вижу их всех: изломанную Алю, сгорбленного Мишку; зажмурившуюся от удовольствия Лесю, спящего Сашку; рыдающего Игоря, спокойную Милку; свое плывущее сердечко, которое я вновь вырисовываю; меня и Сережку.
- Знаешь, говорят будет ремонт. Все сменят. Даже этот подоконник.
- Правда? Жалко его. Он столько видел. Этакая карта памяти.
- Будет другая, эта, боюсь, уже переполнена - столько было. Кроме того, он же неживой.
- Неживой, но все равно жалко. Карту памяти хоть оставить себе можно. А подоконник выкинут на помойку.
- А мы его выкрадем!
- Хорошо.
- Что хорошо?
- Все хорошо.
Все хорошо…