На перекрестках подземелья

1 глава

- Ваша светлость, - голос командующего защитниками крепости хрипел, из раны на шее просачивалась кровь и напитывалась в белую камизу[1] тонкого льна, выглядывающую из-под темно синей шерстяной котты[2], - после нашей последней атаки, имперцы перешли на тактику рассыпного боя и внезапно ударили главными силами со всех четырех сторон замка. Мы отразили нападение, но наши силы на пределе, - седой мужчина в печали опустил голову, слова дались ему совсем не просто.

- Сколько осталось лучников, мой верный Бальтцель? – герцог воспаленным взглядом карих глаз смотрел на пламя свечи у кровати, по моложавому лицу тридцатипятилетнего мужчины, прокатилась волна отчаяния, - командующий дружиной замка Гандшрон не должен скрывать правду.

- Восемь, ваша светлость, - раненый Бальтцель стойко стоял навытяжку, сквозь белые шоссы,[3] вплотную обтягивающие ноги, явно прорисовывались ссадины и синяки. На легких кожаных сапогах виднелись потертости, от желания скрыть последствия боев. По бледному лицу было заметно, что силы, от потери крови, оставляли его, - трое у госпожи Катри. Святая женщина лечит их своими мазями и настойками и утверждает, что скоро они смогут занять свое место на башнях и стенах крепости.

- Выдели госпоже Катри три шоппена[4]спирта и пять шопеннов крепкого вина из малого винного подвала для раненных воинов, - герцог продолжал вдумчиво смотреть на свечку, его прямой нос за болезнь заострился, от губ остались тонкие, запекшиеся полосочки, - арбалетчики на всех башнях?

- Нет, ваша светлость, - Бальтцель тяжело вздохнул, на его черные глаза набежали непрошенные слезы, но он сдержался, закусив побелевшие губы, здоровой рукой крепче сжимая меч, - на левой надвратной башне держится Ватли, он смел и отважен, но у него повреждены ноги и левая рука, он не может стоять. Его отец поставил стул на стул, чтобы было удобнее и легче сыну наводить выстрел здоровой рукой. На правой надвратной башне няня ваших детей сражается, умная и ловкая женщина, настоящий воин. На северо-западной башне Кальен держится из последних сил, северо-восточная башня под моим личным прикрытием. Тяжелое положение на дальней южной башне, в живых никого не осталось. Я выслал к бастиону двух арбалетчиков из лазарета госпожи Катри. Здоровых воинов в замке практически не осталось.

- Копейщики? – снова задал вопрос герцог, и очередная волна горечи и безысходности заполнила его измотанную душу, - алебардисты?

- Не более двух на башню, - военачальник прокашлялся, - на стенах мечут пики в варваров женщины и старики. Копья и алебарды тяжелее, их сложили на башнях и бастионах до особого случая.

Герцог Альфред Гандшрон, чудом не погибший в последней вылазке, лежал на кровати в своих покоях. Из ран в плече и на груди кровь алыми пятнами проступала на скомканных простынях. Легкая шелковая камиза держалась на левом плече, с правого раненного плеча, порванная напополам, свисала на спину. Белые тонкие шоссы обтягивали бедра и голени, подчеркивая напряжение натруженных мышц. Кожаные коричневые пулены[5] с длинными носками стояли рядом с кроватью, хотя раны не давали герцогу свободно передвигаться.

Его супруга – кроткая Лизерли, без тени страха снимала набухшие от крови мазевые повязки, обмывала раны крепким вином, наносила мед с яичным желтком и снова перевязывала. Ее белая прозрачная камиза с вышивкой по горловине выглядывала из-под вишневого платья-роб[6] с декольте в форме треугольника, подбитого мехом соболя. Узкий лиф и рукава с манжетами подчеркивали стройную фигуру и красивые руки женщины. Высокий цилиндрический эннен [7]из сиреневой парчи, украшенный легкой вуалью до пола, удачно обрамлял чело, оттеняя незаурядную красоту тридцатилетней женщины. Всегда тихая и спокойная, герцогиня металась между раненным супругом, малолетними детьми и хозяйством осажденного замка. У защитников крепости, при виде небывалой стойкости невысокой и худенькой женщины, повышалось мужество. Никто из дружины не высказывал намерение сдаться, все были полны решимости стоять до конца.

- Замок надо спасти любой ценой, - герцог попытался приподняться, его лицо исказилось болью, но он опёрся на правую руку, резко поседевшие каштановые волосы рассыпались по плечам, закрывая высокий лоб, - Бальтцель - мой верный друг, - он обратился к военачальнику, - наши деды и отцы строили крепость. Мы обязаны ее спасти. Слышишь? – прохрипел герцог.

- Я день и ночь думаю об этом, ваша светлость, - Бальтцель опустил голову, - с середины лета мы держим оборону, подходит Рождество, снега кругом. Другие замки в нашем кантоне давно пали: Ольген, Зундштрель и Кенгрильд разграблены, разрушены и сожжены. Головы последних защитников выставлены на пиках над крепостными стенами.

Герцогиня при этих словах замерла, ее открытые голубые глаза наполнились слезами, пухлые губки сжались, красиво очерченные темные брови нахмурились. Но она справилась с собой, и продолжала наносить лечебную мазь на раны.

- Имперский сейм Нюрнберга пять лет назад создал армию Священной Римской Империи[8]. Император Сигизмунд Люксембургский клялся восстановить единство римской церкви и повысить престиж императора, - сжимая губы от негодования, добавил Альфред, - но не смог даже найти опору в имперских рыцарях, не то, что в городах. Пол видом Имперской армии[9] продолжают нападения кровожадные князьки. Специально стравливают города и богатеют на погромах и пожарищах. Походы имперцев и лжеимперцев с каждым разом ужесточаются. Дошли и до наших стен: грабят, убивают, разоряют, жгут.

- Вы правы, ваша светлость. Под нашими стенами стоят рыцари и Имперской Армии, и Императорской[10], и простые наемники, - медленно проговорил Бальтцель, - крестоносцы сэра Герхерта из Тюрингии. Он прославился особой жестокостью: пытки и казни пленных, пожарища и разорение захваченных городов, из защитников в живых не оставляет никого. Добычу почти всю оставляет себе, воинам достаются крохи. Под ним воюют самые кровожадные из императорской опалы[11]. По последним сведениям, подмоги они не ожидают. Это единственное, что нас спасает до сего момента.