На слуху

На слуху

* * * * * *

Я, как шутил иногда Женек, никогда не мог в своей жизни пожаловаться на отсутствие проблем. Однако проблемы эти были почти всегда связаны с эмоционально-личной сферой, а еще точнее, с моей дурной башкой. Сестрица, походив к психологу за бешеные бабки и прочитав парочку скачанных из интернета книжек типа «Двести простых способов исправить все», как-то в телефонном разговоре с удовольствием заявила мне:

- У тебя, братец, смещена самооценка. В личной жизни ты считаешь, что ничьей любви не заслуживаешь, а на работе, наоборот, думаешь, что у тебя что угодно получится.

- Так ведь это правда, - возразил ей я. - Профессиональная сфера — это то место, где я знаю, что и как делать, в отличие от личной, вот и все. И нечего мне приписывать какой-то там перелом самооценки со смещением...

Однако и на мою профессиональную уверенность встречалась проруха, и однажды произошел эпизод, который поверг меня самого в уныние и заставил крепко задуматься: возможно, еще не поздно сдать полномочия и пойти работать в ближайший «Макдональдс», который будет мне в самый раз по развитию.

День, когда это все случилось, с самого утра с полным правом мог носить название «роковой». Суетня и нервотрепка преследовали меня с той секунды, когда я переступил порог отделения. Все куда-то убегали, но перед побегом чего-то срочно от меня хотели, а я в ответ убегал от них или вяло отлаивался. В качестве апофеоза чудесного денька как раз за минуту до выхода с работы (мне нужно было забрать Нинку с Олегом из детсада, поскольку Ксюшка болела), меня выловил взъерошенный и охрипший Вовочка и прогнусил, что я должен в семь встретиться с нашим штатным осведомителем по тягомотному делу, связанному с наркотиками. Мы должны были пересечься на пустыре за чертой города, осведомитель меня в лицо не знал, но ему надо сказать кодовые слова.

С оными словами мне сунули бумажку: я глянул на них и забыл еще раньше, чем закончил читать. Как всегда, что-то придурошное и неестественное, из разряда «розовый слон дудит в колокол по четвергам». Ладно, по бумажке и прочту.

Решив это, я покивал Вовочке, помахал ему же и побежал в направлении детского садика, поскольку времени у меня осталось, учитывая порядочные концы, которые надо было сделать, хрен да маленько.

Но, как всегда, когда в дело вмешивался детский садик, все оказалось не так просто. Провожать моих детишек вышла какая-то из воспитательниц, имени которой я изначально не запомнил, чтобы не грузить голову лишней информацией, а про себя называл ее Шмакодявкой из-за субтильного телосложения и писклявого голоса. Пока я впихивал детей в толстую осеннюю одежду, она торчала рядом и верещала какую-то ересь про поделки из веточек, травки и прочего мусора, которые надо будет куда-то там принести.

- Ладно-ладно, хорошо, принесем, - согласился я, не вслушиваясь. - Мы пошли.

- Еще нужно разучить песню на день матери! - перегородила мне дорогу Шмакодявка. - Нина пообещала, но не выучила, а Олежек выучил, но стесняется выступать, вы с ним потренируйтесь...

- Хорошо, потренируемся, - я с тоской посмотрел на недоступную входную дверь, потом перевел взгляд на Шмакодявку и стал прикидывать, как отодвинуть ее с дороги, не нарвавшись на скандал. Шмакодявка, как заведенная, бубнила:

- А еще нужно сдать деньги, потому что дополнительные расходы, и Марина Анатольевна сказала, что...

- Нате, - сказал я, не дослушав, и, поковырявшись в кармане, вложил ей в руку три тысячи. - Мы пошли.

- Так только две тысячи пятьсот надо, подождите, я разменяю...

- Нет-нет, оставьте себе на чай! - гаркнул я тоном, уже идущим вразрез с моим радушным предложением. - Честное слово, мы опаздываем! До свидания!

Из детсада, который впору было переименовывать в детзасад, все же удалось вырваться без скандала, и это радовало меня до тех пор, пока Олег, которого я тащил в левой руке, вдруг не начал пробуксовывать, зачем-то приседая на корточки. Я, не тратя слов, просто поддернул его вверх. Он издал противный скрипуче-ноющий звук и повис на мне всей тяжестью, как гиря, завопив:

- Ну стооой! Ну стооой же!

- Нет, нам надо домой, - отрезал я. - Некогда, потом постоишь.

- Ну паааап, - заныл Олег в пять раз противнее, чем до этого. - Ну лииистики же... собраааать! Для букетикааа! Завтра принести! Ты сааам сказааааал!

- Я не сказал, мне некогда, обойдутся они там без твоего букетика.

- Как без букетика?! - встревожилась Нинка в другой моей руке и тоже провисла. - Пап, сказали всем букетики сделать, из листиков, давай мы наберем!

- Не сегодня, у меня времени нет.

- Ну паааап! - взвыл Олег визгливым голосом юной пилы. - Ну даай!

Ну буке-е-етик же!

- Обойде-е-е-ешься! - в тон ему взвыл я. - Я сказал, нет времени. Чего непонятного?!

- Ты же обеща-а-ал! - завопили уже два голоса. Я молча продолжал идти вперед, почти волоком перемещая наследников. Наше движение сопровождали равномерные звуки «а-а-а-а» и «ы-ы-ы-ы», зверские всхлипывания и периодический визг. Нинка просто сердито орала, но хотя бы переставляла ноги, а вот Олег попытался было упасть на землю в знак протеста, но я просек его намерение и тычком в спину придал ему хорошего ускорения, с которым он, как ракета, благополучно влетел в дверь подъезда. Нинка, как более старшая и разумная, посмотрев на это, прекратила вопить и вошла куда надо сама.

Но все равно, конечно, в квартиру детишечки явились, утопая в соплях и гундося уже с порога длинные неразборчивые жалобы. На шум выбежала встревоженная Ксюшка с блестящими глазами, закутанная шерстяным шарфом.

- Что такое, что случилось? - выговорила она сквозь кашель.

Олег выпрямился, как повстанец перед расстрелом на небезызвестной картине. Он перестал рыдать, и его влажные глаза лишь выражали ужасное горе и отчаяние, достойное жертвы фашистского режима. Нацелив на меня палец, сынуля очень раздельно произнес: