На три - я

На три - я

Он привязывает меня к себе, чтобы не отвязаться, закрепиться хоть как-то, задержаться в моих руках, в моем теле, пусить в него корни. Ему страшно это небытие, неопределенность, конечность, он только начал взрослеть и думать о будущем.

Я не вижу нашу разнцу в возрасте, я даже старше, хоть это и не так. Он - затянувшийся подросток, ему вечно 17, а я - старуха, мне  25 или 70, морщины покрыли мое лицо, но он по-прежнему хочет только меня, хоть и боится признаться в этом самому себе.

- Давай найдем тебе бабу?

- Зачем?

- Это будет смешно. Мне будет где развернуться, порадуем сплетников.

- Как ты себе это представляешь? "Здравствуй, милая, мы сейчас идем к моей подруге. Я с ней сплю иногда и буду по-прежнему спать в будущем. Что значит - "а как же я"? С тобой я буду стречаться. Прекрати кричать, сама подумай, не бросать же мне хорошо человека из-за таких мелочей".Как-то так, да?

Смех летит по проводам, искрится в свете выключенных рождественских гирлянд. Улыбка в трубке передает что-то невозможное, несобираемое, неоформившееся.

- Ты невыносим.

Его слова, его тело опутывают меня первыми заморозками, парализуют волю. Потом, быть может, я буду чувствовать себя несчастной, грязной, выпотрошенной, но сейчас "дай последней нежностью выстелить твой уходящий шаг".

***

Он не ищет меня на улицах ночого города. Я всегда там, где меня оставили - это ровная, хорошо изолированная от мира площадка, куда не попадают воздух, люди, жизнь.

Я шагаю по путынным ночным улицам мокрого городя по пути от него домой, выйдя из такси уже через остановку - зачем ему об этом знать? Хотя все равно скажу.

Я шагаю, мокрые отблески фонарей под ногами оттеняются блюзом в моей голове, пальцы выстукивают замысловатую дробь по витой цепочке на сумке. Город подзатих, но люди все еще встречаются на улицах - парочки или компании.

Что интересно: а ведь город тоже разделяет людей, дарит каждому свое время в разные периоды.

Утро - злое раскаянье для всех, когда реальность еще не постучалась в уши, когда шаги проваливаются в темноту и даже шагомер не фиксирует их смену. Утро - время, которого нет, потому что никого нет, на самом деле. Есть только программа, робот, автопилот.

День - жизнь для себя, время индивидуалистов. Днем все проблемы и мысли взрывают сознание. Сложно чувствовать себя одиноким, когда кто-то внутри все время говорит.

Лишь ночь расставляет всех по углам, выпуская на свои улицы тех, кто боится собственной сути. Только влюбленные, взявшись за естество, меряют друга друга ногами, пропускаются сквозь дороги. Только компании, где нет "я", но есть "мы" и дым туманов - или сигарет, ночь еще не решила, что ей сегодня надеть - есть только коллективный разум, только песни, только гитара в сухощавых пальцах.

И снова утро - злое раскаянье.

***

Он привязывает меня в себя и, кажется, если б волосы были столь длины, сплел бы общую косу, продолжая ратовать за день. Только ни утром, ни днем его без меня нет.

Время тянется березовой кровью между отметками на часах, между зарубками на руках, морщинками-шрамами на губах. Его нет, пока он просыпаетя, пьет свой утренний кофе с котом на коленях, лениво игнорирует телек, привычно отжимается  от перекладины, пропуская себя к постели. Его нет в переполненной маршрутке, в гулких морских стенах старого завода, в заклеенных на скорую руку стеклах, любопытных взглядах коллег.

Иногда он вырисовывается в реальности благодаря мерному жужжанию моих букв в своем телефоне, или по нашим средам, подхватывая куртку и наспех загоняя стужу под свитер, пересчитывая подошвами ботинок ступеньки, обтекаясь ветром на встречу ко мне. Но это редко, и коллеги удивляются, узнав, что за тем столом кто-то есть.

Его нет в уставших маршрутках, грязных сумерках, соном ужине, пересудах домашних, рокоте волн компьютера. Он начинается в отсчитывании пауз между гудками мобильного - раз-вечность, два-вечность, три-я.

Он остается ждать в невесомости, небытие, пока не случится - на три - я.