На высоте шестого этажа

Часть I. Глава восьмая

      Утро выдалось пасмурным. Егор долго не мог заставить себя подняться с дивана, под мерзкое пиликанье будильника отрешенно смотря на посеревшую от пыли и времени побелку на потолке. Уже перелезая в инвалидную коляску, машинально отметил, что постельное белье было не светлее. Когда он менял его в последний раз? Тогда, наверное, когда проблевался прямо на постель с перепою. А сколько месяцев назад — уже и не вспомнить, очень давно.
      Егор не был таким поборником чистоты, как его мать, при которой любые соринки исчезали в мусорном ведре, едва успев материализоваться. Правда, понял он это, лишь когда стал жить один. Поначалу было странно, что бездумно брошенные абы где вещи перестали обнаруживаться на своих законных, привычных местах. Егор мог подолгу искать их, вспоминая, где же в последний раз ими пользовался. Потом было время, когда он пытался подражать матери в педантичном ведении хозяйства, но без толку: не хватало ни терпения, ни умения организовать себя и время, зато раздражения и злости — хоть отбавляй!
      А еще все в квартире было неудобным до чертиков! Мать, привыкшая к устоявшемуся порядку во всем, ничего не хотела менять, невзирая на то, что Егор, оказавшись в инвалидной коляске, лишился многих возможностей: достать посуду из навесных шкафчиков в кухне или еду с верхних полок холодильника, узнать, кто звонит в дверь, взглянув в находящийся на высоте полутора метров глазок, и прочее. «Я сама все сделаю, — говорила она. — Ты мне только скажи, а я достану. Ну, куда тебе лезть в таком состоянии? Ты же сам не справишься!» Конечно, не справится! Ведь все как будто и делалось, чтобы это было так! Даже поручни в туалете и в ванной мать очень долго не хотела монтировать, несмотря на все настояния Димки и на всю ругань Егора, который в свои двадцать два оказался лишен возможности уединиться, справляя естественные потребности, — как ребенок маленький, ей-богу! Этот кошмар закончился только, когда она сорвала спину и не смогла больше тягать сына на себе. Димка на следующий же день приехал с инструментом и стальными трубами и сделал доступными для Егора хотя бы две комнаты в этом доме.
      Теперь же навесные шкафчики в кухне пустовали (как и верхние полки холодильника), а вся посуда была расставлена по нижним или по верху разделочного стола. Все необходимое держалось в пределах доступа, даже если такие пределы располагались на полу — там, где это не мешало передвижению. Даже тумбочку из коридора, из-за которой там вечно нельзя было нормально развернуться на коляске, Егор отправил гнить на балкон.
      Новый день преподнес новые сюрпризы — конечно, неприятные — закончился еще и чай. Два последних пакетика болтались на дне хлипкой коробочки. Егор проверил еще одну — закинутую в покрытую слоем то ли жира, то ли копоти вазочку для конфет, стоявшую на микроволновке — ничего. А ведь был уверен, что там еще полно чая. И какой черт дернул в свое время не выкинуть пустую коробку? Егор остервенело смял ее и закинул в мусорный пакет, который при этом покосился, накренился и упал, вывалив из себя часть содержимого. Пришлось собирать все, морщась от запаха и матюкаясь себе под нос.
      Все шло через пень-колоду! Даже снимая с плиты вскипевший чайник, Егор едва не перевернул его на себя. Ну, хоть не перевернул — и то счастье, ибо опыт ожогов горячим во время готовки у него имелся солидный. Мало того, что, находясь в инвалидной коляске, пользоваться удобно было лишь двумя ближайшими конфорками, так еще и заглянуть в кастрюлю или проследить, чтобы ничего не пригорело в сковородке — целая проблема.
      Помакав чайный пакетик в чашку с кипятком, Егор дождался, пока вода окрасится в коричневый. Пакетик он тут же вытащил и положил на блюдце, казавшееся относительно чистым, — еще пригодится: хватит, чтобы заварить пару чашек, а то и все три.
      После чая захотелось есть. А есть было нечего. Вера накануне не дала ничего из продуктов про запас. И судить ее было сложно.
      Нет, она, конечно, та еще стерва! Но все же Егор зависел от нее, стоило думать, что делает. Да и вообще… он миллион раз прокрутил в памяти их ссору, и с каждым разом все меньше винил ее, и все больше себя. Ну, с чего, правда, ему вся эта паранойя так в голову втемяшилась?
      Вон, у Сазоновой в романе героиня тоже отлично разбирается в людях, но не благодаря каким-то суперспособностям, а только лишь ввиду богатого жизненного опыта, которому за тысячелетия существования сложно было не появиться. Егор усмехнулся, вспоминая, какой наивной девочкой была кошка-оборотень во флешбеках, относившихся к временам Древнего Египта. И как, ошибаясь и обжигаясь в каждой новой эпохе, она становилась умней и циничней. Ее жизнь сквозь призму веков очень напоминала обычную, человеческую. И пусть в тексте имелись обоснования в виде смертей и перерождений, объяснявшие схожесть в восприятии мира древним оборотнем и простыми людьми, Егору все же виделась в линии героини заурядная женская история в фантастической обертке. Хотя, это был тот редкий случай, когда ему нравился такой ход.
      Егор допил остатки чая и горько усмехнулся: заурядная история… А как тогда можно было назвать его жизнь? Чего он так испугался, когда решил, что Вера видит его насквозь? Там и видеть-то было нечего! В последние годы — особенно. Может, дело в стыде? Егор из дому-то выходить не хотел, чтобы его никто не видел… таким. А тут Вера мало, что имела возможность лицезреть его внешне, так еще и о внутреннем содержании свои выводы сделала.
      От таких мыслей выпить захотелось еще сильнее. Со вчерашнего вечера это чувство, раззадоренное Вериным легким пойлом, усилилось и не отпускало ни на минуту. Разве что спалось после дозы алкоголя все же крепко. В остальном было только жгучее раздражение — от всего вокруг и от себя в первую очередь. И стыд — тоже был.
      Егор снова позанимался на перекладине и поделал прочие упражнения, не зная, зачем больше: чтобы разогнать из ноющих мышц молочную кислоту или чтобы привести мозги в порядок.
      В ванной поплескал на лицо прохладной водой, смывая выступивший пот со лба. Подняв от раковины голову, встретился со своим отражением в овальном зеркале на полстены. Мать любила рассказывать, что в свое время достала его по большому блату. С некоторых пор Егор это зеркало возненавидел, как прочие в доме, но снять почему-то не решался. Да и вряд ли это получилось бы сделать в одиночку. От запущенной в сердцах (уже и не вспомнить из-за чего) несколько лет назад мыльницы левый нижний край у зеркала был сколот. В остальном оно оставалось неизменным всегда — сколько Егор себя помнил. Только отражение в нем менялось — не в лучшую сторону.
      Стараясь не смотреть самому себе в глаза — серые, с каким-то диковатым, отталкивающим взглядом — Егор пригладил влажные волосы. Нечесаные, они топорщились клоками, а все сильнее проступавшая седина делала их еще более жесткими на ощупь, чем обычно. Между низких бровей залегла пара глубоких морщин — Света нередко грозила, что это случится с ним, если будет часто хмуриться. Она оказалась права, хотя сейчас это уже не имело никакого значения. Егору было плевать, как он выглядит, и оценивать его со стороны тоже было некому.
      «Я терпеть не могу неопрятных мужиков», — прозвучали в голове слова Веры. Да насрать на ее мнение! Неопрятных…
      Егор все же сделал над собой усилие и встретился глаза в глаза со своим отражением. Да уж, зрелище не из приятных! Обросшее чудище с угрюмым взглядом в засаленной майке-алкоголичке — символичное название, да? Разве что мешки под глазами стали за последние дни меньше, чем обычно, да темные круги возле них посветлели. Зато борода отросла совсем уж длинной. Может, хоть ее привести в порядок?
      Кромсать ее ножницами, как обычно, Егор на сей раз не захотел — все равно не выйдет ровно. Он поискал бритвенный станок, тот обнаружился среди тюбиков с шампунями и гелями в навесной металлической корзинке на стене — с напрочь заржавевшим лезвием. Где были запасные насадки, да и были ли вообще, Егор, конечно, уже не мог вспомнить.
      Оперевшись о стиральную машинку, он приподнялся на руках, чтобы дотянуться до навесного шкафчика. Пришлось переносить весь вес на правую и упираться плечом в стену, чтобы левой распахнуть створки и достать коробку с машинкой для стрижки волос. Ее купила мать вскоре после того, как Егор вернулся домой из больницы и стало ясно, что с походами в парикмахерскую теперь покончено. Пришлось немного повозиться, чтобы вспомнить, как пользоваться машинкой. Но Егор справился, и вскоре под бодрое жужжание снятые с лица клоки волос полетели на пожелтевшую и заляпанную неизвестно чем раковину.
      Даже безо всяких насадок машинка сбривала растительность не полностью, оставляя небольшую щетину. Но и с учетом этого было трудно узнать себя в зеркале. Будто из отражения смотрел человек из далекого прошлого — и все же уже не тот.
      С выбритой мордой лохматые длинные волосы стали казаться совсем уж неуместными. Этакий привет из исторических романов. Или из фэнтезятины.
      Помедлив, Егор все-таки покопался в коробке из-под машинки для стрижки и выбрал из насадок ту, которая позволяла оставить пару сантиметров длины. Нацепил ее на режущий блок. Напряженно вздохнул, решаясь. Приподнял одной рукой волосы на затылке, а другой нажал кнопку включения и поднес машинку к шее.
      Спустя несколько минут в волосах было все: раковина, пол, инвалидная коляска и сам Егор. Он пытался стряхивать их с себя — бесполезно. Они липли к коже и втыкались в майку, намертво там зацепляясь и противно покалывая. На штанах волос тоже хватало, но там они хотя бы не чувствовались. Кое-как пособирав, что мог, вокруг, Егор понял, что придется мыться и менять одежду — иначе никак.
      Пока в ванну набиралась вода, Егор запаковывал обратно в коробку машинку для стрижки. Взглядов в зеркало он все так же старался избегать, но под конец пересилил себя. Вместо лохматого чудища оттуда теперь выглядывал вполне себе человек. Постаревший в сравнении с тем, каким себя Егор помнил раньше, с сединой в русых волосах, с похудевшим лицом и истончившейся кожей, но все же еще довольно молодой. В чем-то, наверное, даже поинтереснее, чем прежде. Он никогда не считал себя особо привлекательным — вот Димка, тот да, всегда был хорош собой — но теперь стал ближе чертами к тем мужикам, которые обычно нравятся женщинам. Вот только ни за какой внешностью инвалидную коляску скрыть было невозможно!
      Прежде, чем залезть в ванну, Егор несколько раз перепроверил температуру воды — и рукой, и сгибом локтя — и проследил, чтобы из крана не капало горячим. В этом моменте лучше перестраховаться, чем потом обнаружить на себе ожоги. Он слышал много историй, когда в подобных ситуациях спасала спастика — рефлекторные сокращения мышц в парализованной конечности, при которых болевой сигнал не доходил до головного мозга, но все же направлялся куда надо в спинном. Но это был не его случай.
      Забраться в ванну, не ударившись ни обо что и не устроив потоп расплескавшейся через бортики водой, было непростой задачей даже с учетом поручней и многолетней практики. Хотя с практикой тоже частенько не срасталось. Когда мылся в последний раз, Егор припоминал с трудом, хотя это явно было позже последней смены постельного белья. Оно и заметно: тюбиков со всяческими гелями было навалом — это добро, в отличие от еды, заканчиваться не собиралось! Михалыч периодически натаскивал его, скупая по разным акциям, когда ходил в магазин за продуктами.
      Выдавливая шампунь из упаковки на ладонь, Егор смотрел на свои ноги под водой и морщился от отвращения: кости, обтянутые кожей, без намека на мышцы, некогда такими трудами приобретавшиеся на тренировках — еще один минус отсутствия спастики, заставлявшей мышцы хоть как-то работать. Такая часть внешности уж точно никакой женщине бы не пришлась по душе.
      О том, во что переодеться, стоило бы подумать заранее, чтобы не мерзнуть голым в инвалидной коляске перед открытыми створками шкафа. Чистые штаны нашлись быстро. А вот насчет верха Егор долго ломал голову, перебирая шмотки одну за другой.
      Он начал впервые задумываться о том, что надеть, когда стал встречаться со Светой. Хотя как задумываться… в этом вопросе решение было за ней, он лишь соглашался, во всем на нее полагаясь. В общем-то, с детских времен, когда одевала его мать, мало что изменилось. Разве что пришлось ходить по магазинам и прозябать в примерочных под чутким Светиным руководством, а не довольствоваться тем, что мать приносила с работы, выбирая на глаз.
      Теперь же помочь было некому. Да и выбрать особо не из чего — тоже. Все варианты с майками-алкоголичками Егор отмел сразу. А футболки имелись в ассортименте: рваные, полинявшие и с до безобразия растянутым от многочисленных стирок воротом. Рубашки и свитера казались неуместными. Дело принимало дурные обороты.
      Почти совсем отчаявшись, Егор нашел довольно сносную на вид серую футболку в глубине самой высокой полки, до которой смог дотянуться, и успокоился. Так, по крайней мере, показалось поначалу. Но уже через пару часов, в течение которых бросал взгляды то в сторону балкона, то в сторону грязной ветровки, в которой там появлялся, он снова полез в шкаф.
      Нужно было что-то теплое и… приличное. Водолазка, некогда любимая, не налезла, треща по швам. За все эти годы в плечах Егор стал явно шире. Оно и неудивительно, когда руки служат еще и вместо ног, принимая всю нагрузку на себя. После долгих мучений выбор пал на черный свитер на молнии — достаточно неброский, но нормально сидевший — насколько Егор мог оценить.
      За всеми этими заботами о чувстве голода он забыл совершенно. А вот выпить все так же хотелось, даже, пожалуй, сильнее обычного — почти невыносимо. Работать не получалось вовсе — тряслись руки, и все сжималось в груди так, что порой не получалось даже дышать. Сигареты он выкурил все, что были, практически одну за другой. Раз десять заварил себе чай, пока оба чайных пакетика не перестали хоть как-то окрашивать воду.
      Егор прислушивался ко всем звукам, доносившимся через открытую балконную дверь, ожидая и боясь одновременно, что какой-нибудь из них оповестит о приходе Веры. Он уже миллион раз прокрутил в мыслях предстоящий разговор, но все равно не знал, что сказать и как она на это отреагирует. С каждой минутой ожидание все больше сводило с ума.
      Когда он услышал, как хлопнула дверь на ее балконе, стало еще хуже. Он замер, будучи не в состоянии ни на что решиться. С трудом пересилив себя, взял со стола Верин стакан и крутанул колеса коляски.
      Вера курила на своем балконе, но заглядывать на Егоров, как обычно, услышав грохот, сопровождавший его появление, очевидно не собиралась. Егор подождал с минуту, поеживаясь от прохладного ветра, и, набрав в грудь воздуху, осторожно позвал ее.
      Вера перегнулась через перила и посмотрела на него — со строго поджатыми губами и ледяным взглядом. Но уже через мгновение ее брови поползли вверх в изумлении, а на губах заиграла улыбка. Еще немного — и она рассмеялась, задорно и так заразительно, что Егор рассмеялся с ней вместе, не понимая, что все это может значить, и даже немного побаиваясь, но не в силах удержаться.
      — Ну уж нет! — сквозь смех сказала она. — Ты, конечно, как хочешь, но я бросать курить не собираюсь!
      — Что? — опешил Егор. И тут же понял, к чему это было. Вера ведь заявила, что терпеть не может неопрятных мужиков, после его пассажа про курящих баб. Баш на баш не выйдет, вот что она имела в виду. — А-а, нет… я совсем не из-за этого… — начал оправдываться он, но понял, что не может подобрать слов. — Я не хотел… Прости… что помотал тебе нервы вчера.
      Егор почувствовал, как заливаются краской его уши и щеки и как вспотели ладони, которыми он сжимал подлокотники инвалидной коляски.
      — Я же психолог. У меня нет никаких нервов, — сухо ответила Вера. Больше она не смеялась.
      Хотя бы немного слепяще-яркого солнца последних дней сейчас пришлось бы так кстати, но нет: небо было полностью затянуто облаками, а макушки лысых, безлистных деревьев сгибались от порывов ветра.
      — Вер… — выдавил Егор. Он не знал, куда деть глаза, но все же заставил себя поднять на нее взгляд. Смотрелся сейчас, небось, как побитый пес. Впрочем, чем он был лучше? — Вер, я не… Я просто осел!
      — Бывает иногда, — невесело усмехнулась она. — Я вижу, ты мне стакан решил вернуть?
      — А, да… — Егор протянул ей стакан и засмущался еще больше — руки сильно дрожали, и Вера не могла не заметить этого.
      — Курить будешь? — спросила она. И он не понял, что было в ее голосе — спокойствие или холодность?
      — Да… то есть… — Егор помнил, как подолгу обижалась на него Света и как приходилось вымаливать ее прощение всеми возможными способами. Как быть с Верой, он не понимал. Чего она от него хотела? — Вер, ты только не подумай, что я это из-за курева или еды… нет, на самом деле…
      — Егор, — Вера устало закатила глаза, — да успокойся уже! Ты накосячил — ты извинился. Я твои извинения приняла. И не надо делать из случившегося трагедию. Все хорошо, правда, — улыбнулась она.
      Поставив стакан где-то у себя на балконе, она протянула ему пачку сигарет и зажигалку. Егор взял их, дрожащими руками вытряхнул сигарету и прикурил — не с первой попытки. Все было как-то не так, неправильно. Разве можно было так легко простить все его взбрыки и грубости?
      — Ты, наверное, голодный? — спросила Вера.
      Он осторожно покосился на нее, делая долгожданную затяжку и ощущая, как начинает немного расслаблять всасываемый легкими никотин. Он не знал, что ответить.
      — Минут через двадцать рыба запечется, — сказала Вера, затушивая свою сигарету. — Поставила ее в духовку сразу, как домой пришла. Даже переодеться не успела. Подождешь?
      — Конечно, — кивнул Егор. Она еще спрашивала! Разве он имел право хоть как-то на эту тему возникать?
      Он посмотрел на Веру — на сей раз внимательней. На ней была строгая синяя блузка с рукавами чуть ниже локтя. Этот цвет шел ей — как и многим брюнеткам. Видеть на ней что-то вместо привычного цветастого махрового халата было странно, но интересно. Одетая так, она действительно смахивала на преподавателя… или на офисного служащего — в общем, кого-то совсем не походившего на растрепанную домохозяйку.
      — Ладно, пойду я все-таки переоденусь, — вздохнув, объявила Вера.
      — Не надо… — вырвалось у Егора раньше, чем он успел подумать. — Ой, прости! Я… хотел сказать, что тебе так идет и вообще…
      От стыда прикрыв глаза, он уронил голову на раскрытую ладонь. Мать вашу, что он нес?! Дело было, конечно, не в одежде, вовсе нет! Ему просто на мгновенье стало страшно, что Вера уйдет и это их перемирие разрушится.
      — Э-эм… — Вера снова рассмеялась. — Такой внезапный комплимент! Что ж, вернемся ко вчерашнему — откровенность за откровенность. Ты тоже отлично смотришься вот так: выбритый, подстриженный и в чистой одежде. Гораздо симпатичней. Хотя меня и раньше твоя внешность не смущала. И прости, если обидела тебя.
      — Нет, не обидела, — тихо ответил Егор. — Все в порядке.
      Услышать такие слова было странно и очень приятно. И совершенно непонятно, как на них реагировать.
      Егор собрался с духом и посмотрел на Веру — сквозь пальцы. От ее всегдашнего пристального взгляда было не по себе — как и обычно. Да еще этот проклятый ветер — мурашки шли по коже, и трясло непонятно от чего: от холода или от нервов.
      — Если уж мы вернулись ко вчерашнему… давай я попробую еще раз — с предположениями на твой счет, — сказал Егор, подняв голову.
      Вера закусила нижнюю губу и строго посмотрела на него.
      — А ты уверен, что стоит?
      Ни черта он был не уверен! Просто не хотелось ее отпускать, а какими ее еще можно было занять разговорами, не знал.
      — Да, — выдохнул он.
      Вера облокотилась о перила, подперев ладонью щеку. Егор внимательно оглядел ее с головы до пояса — насколько было видно из-за листа ДСП — решая, за что бы зацепиться.
      — Ногти, — наконец сказал он.
      — Что ногти? — удивленно поморщилась Вера.
      — Короткие и… ухоженные, — помедлив, продолжил Егор.
      Она вытянула перед собой руку и внимательно посмотрела на свои остриженные почти до основания ногти, накрашенные светлым лаком.
      — Допустим, — кивнула она. — Что из этого?
      Что — Егор понятия не имел. Он ухватился за самое нейтральное, то, чем бы точно не умудрился оскорбить.
      Он сделал последнюю затяжку от скуренной до фильтра сигареты и заставил себя пораскинуть мозгами.
      — Ты делаешь много работы по дому, — начал он. На этот счет трудно было ошибиться, это следовало из всего, что он знал о Вере. — Но стараешься следить за собой. — А вот по поводу этого уверенности не было, Егор слишком плохо разбирался в женских штучках, чтобы делать какие-либо выводы.
      — Все? — уточнила Вера.
      Он кивнул. Неубедительно вышло, да.
      — Может так, — сказала она, склонив набок голову, ее волосы при этом затрепетали на ветру. — А может, у меня просто ломкие ногти, которые не отрастают длинными. А крашу я их… да просто — из любви к искусству!
      Егор посмотрел в ее хитро, по-кошачьи, прищуренные глаза, пытаясь понять, какой вариант правильный, но так и не сумел. Он вертел в пальцах окурок, как всегда не зная, куда его деть. Вера молча протянула свою пепельницу, и Егор так же молча закинул его туда. Кажется, общаться без слов у них выходило лучше.
      — Хочешь еще поиграть или остановимся? — спросила она.
      Егор оценивающе посмотрел на нее: нет, вроде не издевалась. Стоило сдаться — дурацкая была затея. Но тут в голову пришла мысль, заставившая поджать губы, чтобы скрыть глупую улыбку.
      — Последняя попытка, — объявил он Вере.
      — Дерзай, — улыбнулась она.
      — Гречишный мед, — на выдохе произнес Егор.
      — Что?
      — Ты любишь гречишный мед, — медленно пояснил он, с каждым сказанным словом отчетливее осознавая, какую чушь несет.
      Вера замерла, пристально глядя на него. Егор почувствовал, как взмокла спина. Под холодным ветром это было особенно неприятно и заставило ссутулиться сильнее обычного.
      — Гречишный — мой любимый, — наконец сказала она. — Как ты это угадал?
      Егор понял, что не в состоянии прятать ту самую глупую, да еще и довольную улыбочку — и потому рассмеялся, чтобы не выглядеть совсем уж идиотом.
      — Я просто ткнул пальцем в небо, — ответил он.
      Вера тоже рассмеялась.
      — Если так, то интуиция у тебя работает явно лучше логики, — сказала она.
      — Ну, хоть что-то у меня еще работает, — проворчал Егор, с улыбкой глядя в ее теплые медовые глаза.