На высоте шестого этажа

Часть I. Глава одиннадцатая

      Егор докурил очередную сигарету и со злостью затушил ее в банке о старые бычки. Кисть правой руки ныла от бесконечных мелких движений, которые приходилось совершать с пером планшета, и эта боль поднималась выше — в плечо и в шею. Проклятая черепица и несчетные, уходящие вдаль крыши домов на иллюстрации для форзаца вымораживали. И даже силуэту кошки на переднем плане никак не удавалось придать естественные очертания.
      Выпить хотелось невыносимо. Впервые так сильно за последние дни. Или даже за это время просто впервые — Егор никак не мог вспомнить, тянуло ли его к бутылке со вторника… или среды, а на дворе уже была пятница. Эти дни прошли словно в каком-то безумном мороке, без малейшего представления о времени, когда все казалось то бесконечно долгим, то отчаянно стремительным.
      Из-за стены, отделяющей Егорову квартиру от Вериной, доносился шум музыки и — периодически — трудноопределимый грохот, а сквозь обе двери наглухо закрытого балкона все равно слышались голоса и смех. Звуки были не то чтобы слишком громкие (Егор припомнил, что они и раньше, зимой, иногда раздавались, но он не придавал им значения), но раздражали невероятно.
      Не выдержав, он достал еще одну сигарету и снова закурил. Еще пара штук — и пачка будет прикончена — за вечер. В комнате кумар стоял уже такой, что можно было топор вешать. В горле першило, и не хватало воздуха. Егор то и дело задумывался о том, как быстро он привык к вечно открытому балкону и свежему ветру, прогуливавшемуся по квартире. А ведь раньше такие вещи его не заботили совершенно.
      Втягивая в легкие едкий до тошноты — после стольких выкуренных за раз сигарет — дым, он попытался различить среди доносившихся через стеклопакет голосов Верин — бесполезно, все сливалось в один сплошной дурацкий шум!
      У Веры сегодня были гости, она сообщила о них, вернувшись с работы, мол, в течение дня все списались, созвонились — и решили собраться. Егор не понимал такого. Как можно просто взять и завалиться к кому-то домой вот так, сообразив, что это нужно, за несколько часов? И вообще — он был совершенно не готов к такому повороту событий! С тех пор, как проснулся, он только и думал о том, что можно спросить у Веры, о чем поговорить. Он хотел хорошо подготовиться, чтобы вечером вышло пообщаться как можно дольше, без мучительных молчаливых пауз, чтобы получилось увлечь Веру так, чтобы она не захотела отговариваться какой-нибудь поклейкой обоев или прочими домашними делами, из-за которых ей вечно приходилось все прерывать. А в итоге он получил всего лишь пару ничего не значащих фраз, порцию еды на ужин и приглашение — Вера сказала, что Егор, если хочет, может присоединиться: выйти на балкон, пообщаться. Она даже пообещала его со всеми познакомить — вот еще счастье! Не хватало, чтобы на него пялились все, кому не лень! А с ними еще пришлось бы разговаривать, да еще и в рамках приличий! Егор, подумав об этом, брезгливо поморщился и, делая затяжку, закусил сигарету зубами так, что фильтр сплющился.
      Из всех, кто находился сейчас через стену, он хотел видеть лишь одного человека — Веру. Но, к сожалению, она шла только в комплекте с остальными, а это был уже перебор!
      Впрочем, они там наверняка не чаи гоняли, и если показать нос наружу, то, скорее всего, выпивки перепадет. Но даже бухло не было достаточным мотивом. Как-нибудь перетерпится, не стоит оно того, не стоит!
      Рисовалось совсем уж тяжко. Что и говорить о других вариантах с работой — они не шли совершенно. Егор то подолгу залипал, бездумно глядя в монитор и вертя в руках перо планшета, то, пересилив себя, прорисовывал по нескольку деталек в иллюстрации, то лез в интернет — бесцельно обновить открытые вкладки. Странички с фрилансерскими сайтами периодически подкидывали разнообразные и — изредка — интересные предложения. Страничка с почтовым ящиком наводила тоску — туда прилетал только спам и ни одного письма по делу. И не совсем по делу тоже: Сазонова, с которой можно было если не интересно пообщаться, так хоть обменяться колкостями и на это отвлечься, куда-то запропала. А самой оживленной была страничка, информирующая о состоянии банковского счета. Заказчики наконец-то переводили оплату, и если в течение недели перечисления были еще незначительные и редкие, то к выходным все будто внезапно опомнились. Крупные выплаты за дизайн сайтов должны были поступить еще только через неделю, но мелкими заказами, над которыми Егор корпел все последнее время, ему удалось набить неплохую сумму — хватит и рассчитаться с Верой, и купить немного продуктов. И если второе могло только порадовать, то первое ставило в тупик и заставляло все сжиматься внутри.
      Что делать дальше — с того момента, как он больше не будет Вере ничего должен? Каким будет их общение? И будет ли оно вообще? Они смогут и дальше вот так запросто разговаривать, каждый на своем балконе, курить вместе, может, пить чай? Или она получит обещанные деньги и больше не захочет видеться с ним?
      Иной раз Егору не верилось, что такое возможно, Верино отношение казалось искренним и добрым. А потом он вспоминал Свету, с которой его связывала далеко не неделя с небольшим знакомства, и связь их была в миллион раз ближе болтовни раз или два в день за сигаретой. Если уж из его жизни ушла она, то что помешает сделать это Вере, у которой он и без того висел грузом на шее?
      Порой в голову лезли мысли, что можно еще потянуть, не говорить, что нужная сумма уже набралась. Но тут Егор сам себя одергивал, понимая, что и так скрывал всю неделю, что у него появились деньги, хоть и небольшие, но все же. Пора было с этим заканчивать.
      Он с раздражением отодвинул планшет, добрался до тумбочки, помедлив, взял лежащий там альбом. Попытался сдуть покрывшую обложку толстым слоем пыль — она поднялась вверх душным облаком, Егор закашлялся. Продышавшись, зажал в зубах сигарету, которую до того держал в руке, и стряхнул пыль ладонью — кожа мгновенно окрасилась в темный цвет. Из кучи рисовальных принадлежностей выковырнул валявшийся отдельно, без коробки, акварельный карандаш с темно-серым грифелем. Открыл альбом на чистой странице, сделав затяжку, вытащил сигарету изо рта и со вздохом принялся за работу.
      Использовать для записок бумагу и карандаши, предназначенные для рисования, когда-то показалось бы Егору кощунством. Теперь же выбора не оставалось, а еще было попросту безразлично. Ну, или почти безразлично. Михалыч, отправляясь в магазин, никогда не брал список продуктов, он покупал все на свое усмотрение (и обычно не ошибался), либо, если возникали сомнения, звонил с мобильника Егору на домашний. Но в случае с Верой все же стоило записать заранее все, что требуется.
      Первым пунктом шли сигареты — из тех двух блоков, что она купила в среду, ушло меньше половины, но запастись на будущее стоило. Затем — как наиболее очевидное — чай и сахар. С крупами, макаронами и тушенкой было сложнее — требовалось прикинуть их количество, чтобы опять не остаться без еды, и сэкономить достаточно денег для покрытия долга перед Верой. Цены на все это Егор знал весьма приблизительно, несмотря на то, что Михалыч приносил все чеки из магазинов. Обычно точных подсчетов не требовалось — хватало примерных представлений о том, чего и сколько можно приобрести на определенную сумму. Да и большая часть денег все равно спускалась на бухло и сигареты.
      Теперь же Егор пожалел, что всегда так опрометчиво комкал и выбрасывал чеки, не вникая в содержание. Конечно, можно было покопаться в мусорных пакетах — авось бы и нашлась парочка, но вонь из них в последнее время шла такая отвратная, что даже приближаться не хотелось — не то что открывать и перетряхивать. К тому же в начале недели он запихнул туда все бутылки, что стояли под столом на кухне и были разбросаны по квартире. При виде них сильнее тянуло на выпивку — иной раз даже во рту пересыхало и руки начинали трястись — и потому Егор избавил себя от их вида — чтобы не мучиться. И это даже помогало — вплоть до сегодняшнего вечера.
      Так и не сумев определиться точно с ценами, он на всякий случай поменял все цифры — количество продуктов — в меньшую сторону и подписал сбоку, что брать все нужно самое дешевое.
      Закончив, Егор выдрал лист из альбома и сложил пополам.
      Спать он лег пораньше — все равно работа не клеилась. Стараясь не слушать звуки, доносящиеся из-за стены, покурил еще и в постели, чего не делал обычно: все же степень трезвости зачастую оставляла желать лучшего, а устроить пожар по пьяному недосмотру не хотелось совершенно. Ладно бы речь шла только о нем, Егоре, но фантазия касательно таких вещей разыгрывалась не на шутку, рисуя картины горящего дома и задыхавшихся в дыму соседей (так-то на них он плевать хотел, но смерти все же не желал). Или же все шло по более циничному пути, и он говорил себе, что по закону подлости наверняка не сдохнет и останется еще и с живописными ожогами в комплекте к инвалидной коляске.
      Когда после очередной затяжки пепел с сигареты упал на подушку и пришлось сбивать его рукой, Егор понял, что не зря все эти годы осторожничал. На белой, хранящей легкий, едва уловимый запах стирального порошка наволочке осталась круглая дырка с темными краями. Стоило только сменить постельное белье — и на тебе!
      Всю ночь не спалось. Он отключился, только когда уже рассвело, всего на час с небольшим — до звонка будильника, мерзким звоном разорвавшего небытие. С утра все валилось из рук: и физкультурой позанимался через силу, хотя мышцы на пятый день уже не болели — привыкли к регулярной нагрузке, на кухне чуть не обварился кипятком, наливая его из чайника в чашку (впрочем, все же обварился — кожа на ноге, куда плеснулась горячая вода, покраснела, но при отсутствии чувствительности было все равно), в коридоре колесом коляски выщербил очередной кусок от угла в повороте между кухней и комнатой — там, на высоте примерно полуметра, и без того имелась глубокая выемка с ободранными по краям обоями и осыпающимся из середины цементом.
      Долго не хотел залезать в ванну и мыться, но все же переборол себя — Вера ведь не любит неопрятных мужиков. Даже достал машинку для стрижки и укоротил отросшую с понедельника щетину на морде. Если уж сегодня всему суждено решиться, так пусть хоть у Веры будет поменьше поводов для раздражения.
      Ближе к полудню Егора уже заметно потряхивало. Он пытался говорить себе, что всего лишь отдаст долг — ничего больше, что это не повод прекращать общение. Но страх все равно лез из глубины сознания, только усиливаясь со временем и игнорируя все разумные доводы.
      Когда он услышал, как хлопнула на Верином балконе дверь (обе своих он, как поднялся с постели, распахнул настежь), он рванул было наружу, но потом опомнился, вернулся к компьютерному столу и захватил список продуктов и банковскую карту. Уже возле порога опомнился снова и снова вернулся — уже к тумбочке — и серым акварельным карандашом подписал на бумаге размашистым, выделявшимся на фоне записанных вчера букв почерком пин-код от карты.
      На улице было пасмурно и прохладно. После по-летнему жаркой среды ранняя весна все же взяла свое — буквально на следующий день.
      — Привет, — без особого энтузиазма сказала Вера, выглянув из-за листа ДСП.
      Она стояла, закутанная в бежевую пуховую кофту, облокотившись о перила и подперев голову одной рукой. В пальцах другой зажата была дымящаяся сигарета с длинным серым хоботом пепла, повисшим на конце. Курилось Вере явно не очень. Картину довершал расфокусированный взгляд, который она медленно перевела с Егора на затянутое темными облаками небо. Последствия вчерашних возлияний были налицо. Кому как не Егору было узнать их.
      Он поздоровался и подкатил коляску так, чтобы оказаться поближе к ограждению, надеясь, что если им будет лучше видно друг друга, то и разговор пойдет проще.
      — Ты опять без сигарет? Дать тебе? — спросила Вера, снова глянув в его сторону.
      — Нет, — он мотнул головой. — Я здесь не ради курева.
      Теперь она посмотрела на него внимательно, со сквозящим во взгляде недоумением.
      — Вер, я хотел попросить тебя кое о чем, — отрывисто начал Егор. — Вот здесь моя банковская карта и список продуктов. Пин-код записан вот тут. Купи мне все по списку, пожалуйста. А оставшиеся деньги с карты сними — они твои. Если посчитаешь, что этого мало, я отдам тебе еще, как только деньги снова появятся.
      Вера почему-то медлила забирать записульки, которые он ей протягивал. Что было сейчас в ее взгляде, Егор силился понять, но не мог. Наконец она хлопнула ресницами и, очевидно, вспомнив про сигарету, стряхнула с нее пепел и затянулась.
      — Давай, — сказала она, выпуская облачко дыма. И взяла из его рук карту и список продуктов, развернула лист бумаги, близоруко прищурившись, пробежала глазами.
      — У тебя нет чая и сахара? — деловито спросила она. Егор кивнул. — Давно?
      — Н-ну, где-то с начала недели, — нехотя признался он.
      — Почему ты мне не сказал? — Вера строго посмотрела на него. — Я бы дала тебе.
      Егор, и без того глядевший на нее исподлобья, вовсе отвел взгляд.
      — Этого не требовалось. Я почти не пью чай. Того, что я пил с тобой, мне хватало.
      Он зябко поежился. Ветра не было, но прохлада пробирала до костей. Накинуть поверх свитера еще что-нибудь сейчас бы не помешало.
      Вера помолчала немного и снова задала вопрос:
      — Тут про все, включая тушенку, написано, что брать нужно самое дешевое. Ты уверен?
      Егор кивнул, на мгновение заставив себя поднять на нее взгляд — чтобы выглядело убедительнее.
      — Но дешевые крупы и макароны ужасно развариваются, а на тушенке вообще нельзя экономить, иначе это будет один жир и вода, — мягко возразила она.
      Егор вздохнул.
      — Ладно. Тушенку можешь выбрать на свой вкус.
      Тот самый жир и вода, о которых она говорила, несколько раз — когда Михалыч ошибался с выбором — попадались под гордым именем тушенки. Стоили они ненамного меньше качественного продукта, но толку от них не было никакого, разве что придать запах мяса какой-нибудь еде.
      — Хорошо. Я чуть попозже схожу в магазин и все тебе принесу, — сказала Вера.
      И что, это было все? Как нужно было понимать эти слова — применительно к дальнейшему общению. С другой стороны, а что Вера должна была сказать? Произнести торжественную речь на прощание? Или заверить, что возвращенные долги ничего не значат и она хочет и дальше общаться с Егором — просто так? Странным было бы и то, и другое. Хотя, конечно, во втором случае Егор наплевал бы на все странности и наконец вздохнул спокойно.
      — У тебя есть грязная посуда? — спросил он. Долги долгами, но, если он даст Вере понять, что может быть полезен и дальше, может, это добавит лишних плюсов в ее глазах?
      — Ее очень много после вчерашнего. — Она покачала головой.
      Слишком уклончивый ответ. Может, действительно не хотела больше связываться с Егором?
      — А у меня очень много свободного времени, — решительно заверил он.
      Вера улыбнулась. Ямочки на ее щеках притягивали взгляд — как и обычно.
      — Тогда сейчас принесу. Сам напросился!
      Она ушла к себе на кухню, а Егор выдохнул с некоторым облегчением. Вероятно, то, что Вера разрешила ему помыть посуду, было хорошим знаком.
      К тому же мать ему с детства говорила, что люди ничего никогда просто так не делают, за любое добро надо платить. Так, может, сегодняшняя гора чистых тарелок послужит неким авансом? С другой стороны, ведь теперь Егора больше не требовалось кормить, вообще ничего не требовалось такого, что связано было бы с расходами, а еще Вера, в отличие от старых соседей, не была против того, чтобы он появлялся на балконе. Может, не так и сложно будет невзначай устраивать все так, чтобы они дальше могли просто курить вместе и разговаривать.
      Посуды в этот раз, конечно, было побольше обычного, но не сказать, что сильно много — только стаканов, чашек и тарелок прибавилось. А если Вера преувеличила не просто так — хотела, чтобы он отступился?

      Егор изобрел особо эффективную схему мытья и очень удивлялся, как не додумался до такого раньше. Прежде он возился с каждой тарелочкой — или чем там еще — отдельно, натирая губкой до чистоты. Но вчера почему-то решил сначала намылить часть посуды, а затем — когда на губке почти кончилось моющее средство — уже смывать. Процесс пошел быстрее, и результат радовал сияющим блеском, достигать которого больше не требовалось кучей усилий и утомительных действий.
      От некоторых стаканов и кружек явственно пахло алкоголем. У Егора даже в висках застучало. Он поторопился сунуть посуду под воду, чтобы перебить аромат, но дело уже было сделано — желание выпить, немного подотпустившее с утра, вспыхнуло с новой силой. Да еще и с такой, что казалось, будто все внутри на куски разрывает — мучительно и медленно.
      Пришлось бросать все и закуривать, чтобы хоть немного привести в порядок мозги. Егор поймал себя на том, что, когда составлял список продуктов для Веры, ему и в голову не пришло записать что-то из бухла, хотя, случись такое еще в начале недели, он бы внес туда бутылку-другую водки, не задумываясь. Теперь же стало чрезвычайно важно сохранить в Вериных глазах хоть какое-то подобие лица. По всему выходило, что о его проблемах с алкоголем она должна была если не знать наверняка (от каких-нибудь соседей, к примеру), то хотя бы догадываться — в первые дни их знакомства его внешний вид говорил сам за себя. От таких мыслей становилось не по себе, но изменить что-либо все равно не представлялось возможным. Оставалось только надеяться, что удастся скрыть хотя бы степень того, насколько все серьезно.
      Закончив с мытьем, Егор высушил руки и грудь полотенцем — он зачем-то достал его на днях из шкафа, в котором рылся в очередной раз, подыскивая сменную одежду, хотя со смерти матери не пользовался на кухне такими вещами, обычно вытирая мокрые руки о майку или штаны. Штаны, кстати, в этот раз он все-таки уляпал — придется их менять. Ну, хоть футболка в порядке.
      Егор успел даже сесть за компьютер и немного порисовать — довел до ума силуэт кошки и разделался-таки с ненавистной черепицей — когда услышал, что Вера зовет его. Он заметался, не зная, что лучше сделать: побыстрее появиться на балконе или все же отправиться сначала на кухню и захватить с собой часть посуды. Поддавшись нетерпению, все-таки выбрал первое.
      — Вот, возьми, я все купила.
      Двумя руками Вера перекинула через перегородку и перила пакет с продуктами. Егор принял его, поставив на пол, рядом с колесом инвалидной коляски.
      — Спасибо, — коротко сказал он, гадая, чем все закончится.
      — Ах, еще карточка! — спохватилась Вера и умчалась к себе на кухню.
      Егор раздвинул ручки целлофанового пакета в стороны и заглянул внутрь. Тушенка там и впрямь была хорошая — доводилось пробовать такую. Макароны высшей категории — той, что из твердых сортов пшеницы. Пропаренный рис. Неплохая на вид гречка. По производителям Егор ориентировался так себе, но, кажется, они были из тех, кто совмещал в продукции сравнительно невысокую цену и хорошее качество. А чай так и вовсе был не из дешевых.
      — Держи. — Вера, вернувшись, протянула ему карточку. — И вот еще чек.
      Егор коротко глянул на значащуюся внизу тонкой вощеной бумажки цифру — она была больше, чем он предполагал. А как быть с деньгами, которые он должен Вере? Он ведь прикинул сумму весьма условно. Так ей хватило или нет? И если нет, то что делать? Как спросить о таком?
      Он посмотрел на Веру. Никаких подсказок она не давала. Просто стояла, чуть свесившись через перила, и выжидательно смотрела.
      — Сейчас принесу тебе посуду, — сказал наконец Егор. Вопросы, связанные с финансами, были все же слишком сложными. И он понятия не имел, как о них следует говорить. Может, она сама скажет, если нужно будет еще денег?
      Но Вера молчала. Забрала всю посуду, разделенную на несколько партий, чтобы можно было дотащить и не разгрохать — и не сказала ни слова про деньги. А Егор так и не решился обмолвиться о них сам.
      На кухне он запихнул продукты в шкафчик возле плиты, даже не вытащив из пакета — разберется, когда надумает готовить. Сейчас никакого аппетита не было и в помине, хотя не ел он со вчерашнего дня.
      Оказавшись за компьютером, долго и бесцельно пялился в монитор. Из головы не выходили мысли о том, что теперь ждало его с Верой. Наконец Егор заставил себя взять в руки мышку и попытался настроиться на рабочий лад. Обновил все открытые вкладки — просто по привычке (и еще в смутной надежде, что пришло какое-нибудь письмо от Сазоновой, пусть даже совсем бессмысленное — хоть отвлечет — но нет). Заглянул на банковскую страничку — вдруг кто-то еще из заказчиков перевел оплату. И обомлел.
      На его счете была — точнее, оставалась — все еще неплохая сумма. Она равнялась как раз тому, что получилось бы за вычетом значившейся в принесенном Верой чеке цифры.
      Выходит, она ничего не стала снимать — для себя.
      Егора бросило в холодный пот. Что это все могло значить?
      Он схватил карточку, валявшуюся здесь же, возле монитора, и решительно крутанул колеса инвалидной коляски в сторону балкона.
      — Вера! Ве-ер! — громко, едва сдерживая клокочущую то ли злость, то ли панику, закричал он, перевесившись через перила и заглянув за лист ДСП.
      Не прошло и минуты, как она распахнула полуприкрытую дверь, ведущую в спальню и возникла на пороге.
      — Что случилось?
      — Деньги, — с претензией бросил Егор. — Те, что полагались тебе. Ты не сняла их.
      — Да, не сняла, — подтвердила Вера. Она подошла к ограждению и облокотилась о перила.
      — Почему? — Он сам удивился тому, насколько жестко прозвучал этот вопрос.
      Кажется, Вера смутилась. Она опустила глаза и задумчиво облизнула губы. От этого быстрого, ничего, казалось бы, не значащего жеста у Егора на мгновение перехватило дыхание.
      — Егор, я не могу так, — тихо сказала она. — Ну, как я могу забирать у тебя твои деньги? У тебя их и так мало. Твоя пенсия…
      — Это не пенсия, — резко оборвал он. — Это моя зарплата. По крайней мере, у вас, у здоровых, это так называется. И я не так плохо зарабатываю, как тебе может показаться. А пенсию по инвалидности я вообще не получаю.
      Егор чувствовал, как его начинает колотить от злости. Вера закусила нижнюю губу и осторожно посматривала в его сторону.
      И тут до него начало доходить… Получается, она не стала забирать то, что ей причиталось, потому что не хотела, чтобы он опять остался без средств к существованию? Это означало, что она больше не хочет заморачиваться с тем, чтобы кормить его, если потребуется? Или что-то иное? Егор никак не мог сформулировать, что именно, но это казалось чем-то очень греющим душу.
      — Вер… ты должна взять эти деньги, — почти прося, проговорил он.
      Она отвела взгляд и запахнула сильнее полы своей пуховой кофты и натянула рукава до самых пальцев — было зябко. А потом снова посмотрела на Егора.
      — Хорошо. Я возьму их, — наконец сказала она. Он опять не сумел понять, что было в ее взгляде. Он боялся ложно принять это за уважение. И очень не хотел, чтобы это оказалось чем-то похожим на жалость.
      Вера протянула руку, и он отдал ей банковскую карту.
      — Только у меня одно условие, — помедлив, сказала она.
      Егору это не понравилось, но он все же уточнил:
      — Какое?
      — Если я буду готовить для себя, мы будем есть вместе. — В ее медовых глазах плясали хитрые огоньки.
      На какое-то время он потерял дар речи. Нет, он не рассчитывал на такое. Даже близко не рассчитывал. Почему Вера должна кормить его, если за это не будет ничего получать? Это не укладывалось ни в какую логику!
      Но это было так приятно!
      — Хорошо, — осторожно произнес он, пытаясь сдержать глупую, довольную улыбку. — Но я не буду сидеть у тебя не шее. Ты будешь брать мою банковскую карту и покупать продукты — на мои деньги. Это мое условие, — сказал он уже достаточно твердо. — И еще: я буду и дальше мыть тебе посуду.
      Вера внимательно посмотрела на него. Показалось, будто она не верит в услышанное. А потом она улыбнулась, и ямочки на ее щеках сказали о том, что все хорошо, прежде, чем она ответила:
      — Идет. Но я не обещаю, что готовить буду так же часто.
      Егор все же не сумел совладать с собой, и его губы расплылись в ответной улыбке.
      И тут до него снова запоздало дошел смысл ее слов.
      — То есть раньше ты готовила так часто ради меня? — дрогнувшим голосом уточнил он.
      — Н-ну… — замялась Вера. Она двумя руками отвела за уши пряди волос, падавшие на лицо, и Егор, как завороженный, проследил за коротким быстрым движением ее тонких пальцев. — Понимаешь, готовка — сродни искусству. Некий художественный образ, который рождается как плод вдохновения. И пока этот плод существует только в вакууме, только в реальности создателя — это всего лишь поделка. А когда он оказывается доступен для других людей и открывается для оценок извне — то становится художественным произведением. Так что, можешь считать, что с твоей помощью все это время я тешила свое самолюбие.
      Егор изумленно сморгнул и открыл рот. Но так и не нашелся, что сказать. В Вериных словах явно крылась ловушка, очень хитро завернутое оправдание — жалости, вероятно, — но как поспорить с этим, он не знал. Выходило даже так, будто он льстил Вере, принимая от нее еду.
      Нет, определенно, таких бесед, как с ней, у Егора не было ни с кем и никогда. За те несколько дней, что они говорили мирно, без его упреков и раздутых на пустом месте конфликтов, он уже успел это смутно осознать. А теперь понял точно. И он не знал, это она была такой особенной или просто он сам настолько мало общался с людьми — всегда — что не имел подобного опыта.
      Нет, он дружил с тем же Димкой с юности, со своего прихода в секцию каратэ, где они и познакомились, но Димка всегда был как-то проще, приземленнее во всех суждениях и взглядах. Егор знал про Свету все — ну, или почти — когда они встречались, и даже полагал, что много чего знал о ней и впоследствии. Но их разговоры никогда не сворачивали в сторону с вполне знакомой обыденной стези. А Михалыч… да, с ним можно было пообщаться по душам, но его философия была простой, она была о жизни рядового мужика, замотанного тяжелой работой на заводе, претензиями жены и необходимостью зарабатывать деньги, чтобы худо-бедно поднять на ноги двоих детей.
      А чтобы вот так запросто говорить о вещах, про которые Егор раньше только в книжках читал, услышать необычные мнения, взглянуть на что-то с новой, совершенно неожиданной стороны — нет, такого раньше не случалось. Но это было так увлекательно!
      — Кстати, насчет посуды, — лукаво улыбнувшись, сказала Вера. — Я очень рада твоему предложению. Я терпеть не могу мыть ее.
      — Зато мне это нравится, — заверил ее Егор. Нет, это было не совсем правдой. Точнее, даже не было ей вовсе — до последних дней. Но делать хоть немного проще жизнь человека, который заботится о тебе, было настолько приятно, что придавало этому дурацкому занятию особый смысл.
      — Надо же! — изумилась Вера, приподняв свои остро изломленные брови. — Никогда бы не подумала, что кто-то от такого может получать удовольствие. Хотя, конечно, я слышала, что Агата Кристи за этим делом придумывала свои запутанные истории про убийства, но всегда полагала, что это тоже не от хорошей жизни.
      — Она представляла, в каких муках умирают те, кто эту посуду запачкал? — развеселившись от ощущения легкости, с какой начал идти разговор, предположил Егор.
      — А вдруг? — рассмеялась Вера. — И, кстати, — добавила она. — Я сегодня еще не завтракала, хотя по времени уже давно пора было бы пообедать. Да и ты, видимо, тоже. Мне лень готовить разносолы, но в холодильнике валяется упаковка яиц. Могу сделать яичницу-глазунью или омлет. Тебе что нравится больше?
      Егор крепко сцепил пальцы на руках и с силой потер ладонь одной большим пальцем другой, пытаясь прийти в себя — почти как ущипнуть себя, чтобы понять, что все не сон, что все реально. И ощутил, как медленно, расслабляя все мышцы и нервы, спадает напряжение вчерашнего вечера, дурацкой бессонной ночи и всего сегодняшнего нелепого дня.