Найти своё незыблемое

Найти своё незыблемое

У Мариам всё тело расчерчено сетью шрамов. Новых, ярко-красных, будто подсвеченных изнутри. Смотря на себя в зеркале, Шепард задаётся одним вопросом – кто глядит на неё из холодной прозрачной глади? Всё вроде бы тоже, но… Нет никаких отметин, принадлежавших прежней Шепард. Даже шрам на коленке убрали. Как и тот, что расчерчивал правую бровь. Ведя по ней пальцем, капитан зло щурится: «Цербер» стёр все прочие метки, вместо них наложив на неё свои клейма. Потому что «нет никого, кто бы подходил лучше вас, Шепард». А её спросили? Как же осточертели сражения, соратники, сменяющие один другого… Так, что не за кого уцепиться, чтобы удержаться на краю пропасти. Страшно позвонить матери, сообщить – жива. Мариам умрёт, если, посмотрев на неё, Хана спросит: «Кто вы?» Потому что Шепард сама не знает, кто она.

«Омега» в точности олицетворяет то, что творится в душе женщины. Она влюбляется в эту станцию, где каждый сам за себя. Где единственным законом является свобода. Делать, что хочешь. Идти, куда хочешь. Быть, кем хочешь. Когда выбора в очередной раз нет, она всё-таки принимает единственно верное решение. «Хищник» всё также прекрасно ложится в ладонь, а биотика сильна, как и прежде. В этот раз, получив второй (или первый?) шанс, Мариам постарается найти то, что прочно удержит её в мире. Якорь нужен, как никогда – дальше будет лишь хуже, и без чего-то незыблемого, неизменного, почва из-под ног уйдёт очень и очень скоро. Тогда что-то страшное, притаившееся в самых глубинах сознания, поглотит её без остатка.

Архангел стаскивает шлем, и Мариам улыбается. В первый раз с момента своего возрождения.

– Шепард, ты чертовски вовремя. Веселье в самом разгаре, не составишь компанию одному обворожительному турианцу?

– Который настолько заноза в заднице, что банды «Омеги» объединились против него? – смеётся, принимая винтовку из рук. Врагов на подступах много, но когда это останавливало? – Заделался в Архангелы, Гаррус? Смотри, чтобы не нашёлся тот, кто ощиплет пёрышки!

Смех у него всё тот же – вибрирующий, прокатывающийся по коже электрическим разрядом. Шепард мельком думает, что нашла своё «незыблемое», когда чувствует за своей спиной присутствие друга. «Хищник» успевает раскалиться от бессчётного количества выстрелов, и «Богомол» вторит ему, снимая подобравшихся слишком близко врагов. Что и говорить, они – отличная команда.

В медотсеке пахнет лекарствами. И успокаивающим чаем, насилу всунутым доктором Чаквас в руки. Потому что капитан уже на грани истерики: слова об удачной операции просто не доходят до неё. Мариам всё ещё чудится нереально синяя кровь турианца на своих руках. Её разводы будто проникли под кожу, навсегда оставшись под ней. Женщина меряет шагами помещение, остановившись, чтобы залпом опрокинуть в себя чай. И доктор выдыхает с облегчением – скоро отпустит.

Не отпускает. До того момента, пока Вакариан не открывает глаз. Ничего не видя расфокусированным зрением, он когтистой лапой шарит по кровати, почти наверняка ища оружие. Мариам ловит его ладонь, поражаясь тому, насколько она горячая. Они много говорят обо всём: сущая нелепица сменяется шутками, а после – тем, что бередит душу. У капитана талант выводить людей (и не только) на откровенность. А ещё у неё страх перед тем, кто она есть. Но Гаррус уверенно называет её «Шепард», и становится… легче. Она верит турианцу. И тем же днём, после того, как доктор всё-таки выкуривает её из медотсека, звонит матери. Шепард-старшая не верит своим глазам, видя мёртвую дочь на экране видеосвязи. И срывающимся голосом просит прилететь на Землю, если будет возможность. Могила на местном кладбище, привычная к каждодневным посещениям, будет забыта. Ведь Мариам жива.