Наизнанку

Наизнанку

Радуга появилась из ниоткуда. Просто в толпе, на спине, обтянутой белой футболкой, заиграла переливчатая тень. Алекс оглянулся: откуда это? Справа маячило что-то... кто-то? Будто мутное зеркало, будто жар от раскаленного асфальта. Показалось, наверное.
 Он пожал плечами и продолжил неспешно идти вперед. Радуга заплясала на месте, затем перепрыгнула на цветастое платье, а потом замелькала впереди, словно пытаясь убежать подальше из душного города. Сейчас бы рвануть вслед за нею – уехать к реке, туда, где тянет прохладой, где к разваливающимся мосткам протоптана дорожка...
 — Ты уснул, что ли? — В мечты, наполненные летней негой, вторгся звонкий голос Кати. — Слышишь меня?
 — Слышу, слышу. Ты говорила о...
 — О Лизке! Совсем от рук отбилась, мама с нею не справляется. Представляешь, что она учудила недавно? Я вот такой не была! А мама звонит и рассказывает, что она...
 Катин голос вновь удалился, затих – в уши словно ваты набили. Алекс дёрнул головой и краем глаза заметил, как мимо скользнула прозрачная – стеклянная – хрустальная фигурка. Она прошла сквозь толпу, сопровождаемая искорками и солнечными зайчиками, пересекла площадь и растаяла в брызгах фонтана.

  Работа надоела хуже горькой редьки, а в открытые окна безостановочно и постоянно лился веселый шум. Там, в заоконье, щебетали птахи и девушки, одинаково легкомысленные и воздушные; басовито гудели автомобили, наверняка спешившие к морю; смеялись и плакали дети на игровой площадке. Алекс ловил себя на том, что иногда подолгу стоит посреди кабинета, всматриваясь в живые картины.
 Мысли текли неспешно, неторопливо, и он подчинялся их ритму, застывал в созерцательной неподвижности.
 Еще год назад у него не было времени на пустяки: перекусить бутербродом по пути от метро – и работать, работать, работать... Тогда взгляды, иногда бросаемые в окно, лишь раздражали его. Чертовы бездельники. Круглый год по улицам шатаются, привыкли перекладывать проблемы на плечи других. Наблюдая за людьми – высокая фигура за стеклом – Алекс сочувствовал их семьям, их незримым добытчикам, муравьям, обеспечивающим беззаботных стрекоз. Страшно было признаться, что он просто завидовал суете и лихорадочной живости прохожих.
 А сейчас он завидовал лишь коллегам, уже умчавшимся отдыхать, и подсчитывал оставшиеся до отпуска дни. 
 Коротко звякнул телефон: Катя просила купить продуктов. Алекс вздохнул и сел за стол – может, успеет уйти пораньше.
По белой стене за его спиной мелькнула радужная тень.

 — И что теперь будем делать? — Катя сидела на стуле, подобрав под себя ноги. Острые локти и коленки, короткие – едва по плечи – волосы. Взъерошенный воробей. 
 — Поедем в отпуск. Будем лежать на солнышке, греться, потом купаться и снова греться. Я буду спать в шезлонге, а ты, как послушная жена, приносить мне коктейли.
 Она хмыкнула и подняла бровь. Левую, пересеченную тонким шрамом.
 — А потом?
 Алекс постарался принять серьезный вид, загнал дурацкую счастливую улыбку подальше и сказал:
 — А потом вернемся домой. Я буду ходить на работу, а ты... Ты тоже будешь ходить.
 — Ну я же серьезно! 
 На балконе что-то зашуршало. Алекс бросил быстрый взгляд – ничего. Катя требовательно смотрела на него, ожидала ответа. В руке она крепко сжимала тест. 
 — Ну если серьезно, — передразнил он ее, — то будем жить. Сделаем ремонт, купим кроватку, коляску и встанем в очередь на детсад. Как думаешь, успеем? Или надо прямо сейчас бежать записываться?
 — Дурак ты! — возмутилась Катя и стукнула его в бок. 
 — Я умный. У меня и справка есть!
 Они шумели еще долго, то шутливо бранясь, то строя планы на годы вперед, а на балконе стояла прозрачная хрустальная фигура и смотрела на них.

 На следующее же утро Алекс увидел ее сразу же, как проснулся. Она стояла прямо над ним, у изголовья кровати, неподвижная как статуя. Он не сдержался, вскрикнул сдавленно.
 Катя приподняла голову с подушки, прищурила сонные глаза.
 — Что? Что такое?
 Алекс двинул рукой – хрустальное тело, искрящееся на солнце, оказалось бесплотным, текучим, как вода или ветер. 
 — А ты ничего не видишь?
 — Не, — зевнула Катя и перевернулась на другой бок. — Я еще посплю, ладно?
 В ванной она маячила у него за плечом – в зеркале плыла дымка. Алекс позвонил в больницу из кухни, записался на первый же прием к терапевту. 
 Фигура ходила за ним следом, не оставляя одного ни на секунду. Кружила по кабинету врача, сидела на аппарате МРТ, ппарилав автобусе под потолком.
 Алекс пытался не обращать на нее внимания. Отводил взгляд в сторону, но зря. Он пытался разобраться в себе, но малодушно отступал перед плохими, черными, вязкими мыслями. Галлюцинации не появляются просто так. Это симптом и плохой симптом. А вдруг у него... Нет, лучше не думать, не произносить даже в мыслях! Он же и жил всего ничего, почти ничего не успел. А если?.. 
 Все валилось из рук: половину дня Алекс просто смотрел в окно и не видел ничего, кроме радуги на стекле.
 Ночью, когда он стоял на балконе и рассматривал небо, фигура придвинулась к нему и шепнула:
 — Скоро.

 Врач уверил, что все с ним в порядке, с таким здоровьем в космос лететь можно, и Алекс решил, что от добра добра не ищут. Подумаешь, личный глюк. Вон некоторые дети друзей придумывают – и ничего. А тут просто хрустальная фигурка. Весьма изящная, как оказалось. С каждым днем он видел её все четче и четче. Размытые очертания постепенно превращались в девушку с красивым отстраненным лицом, от которой веяло холодом. Она сопровождала его повсюду, но больше не заговаривала. Не ответила ни на единый вопрос.
 Странно, но он даже привык к молчаливой соседке. Привык к радужному свету, сопровождавшему его постоянно; к порывам холодного ветра и звону хрустальному. Иногда, когда радужные отблески играли на лицах коллег или случайных прохожих, ему виделись в их глубинах тени. Он склонял голову набок – тени исчезали. Порой случалось наоборот – тени проступали еще глубже, спускались с лица на тело, обвивая человека, как змеи.
 Однажды утром он засмотрелся на паренька, стоявшего на другой стороне улицы, – темные тени проступили у того сквозь кожу, очертили глазницы, обвели нос контуром. На груди, посреди белой футболки, бурлил, колыхался радужный ком. Спустя минуту, когда светофор мигнул, паренек шагнул на дорогу, нелепо, по-птичьи взмахнул руками и медленно осел на асфальт, теряя краски, становясь то прозрачным, то молочно-белым.
 Алекс отвернулся от поднявшейся суматохи, ушел. А сам весь день вглядывался в чужие лица – нет ли на них теней?