Нам говорили...

Нам говорили...

Ветер. Тугой и горячий, плотным вихрем дул в лицо, испаряя слезы. Пахло гарью и раскаленным металлом. Вокруг летела вырванная трава, пылающие ветки фруктовых деревьев с красными яблоками, обломки изгороди.

Изольда стояла и смотрела на спускающиеся темно-зеленые глыбы кораблей. Они приземлялись в паре километров от нее, затеняя свет солнца. Даже на таком расстоянии чувствовалась их колоссальная, тупая мощь. Ревущие почти на грани боли огненные столпы, вырывающиеся из чудовищных жерл планетарных двигателей, словно поступь богов, мгновенно прерывали всякую надежду на спасение из этого ада. То, что не успевало превратиться в пыль сразу, разлеталось, словно брызги, по всей округе.

Пышное недавно, свадебное платье теперь выглядело совсем печально. Еще вчера цвета первых подснежников, сегодня оно только грезило чистотой. Корсет съехал в сторону, а поперек живота, словно рваная рана, зияла дыра. Пышные рукава смялись ремнем снайперской винтовки, закинутой за спину. Кисейный подол - символ торжества - пришлось оборвать, чтобы не мешал.

Вчера они с Крисом посетили свадебный салон в соседнем городе, и купили за безумные деньги это шикарное платье, пахнущее счастьем. Вечером им предстояло ступить на теплую дорожку из лепестков роз, ведущую к алтарю, под восторженные взгляды родни и перешептывание подружек. И не потому, что им говорили - так правильно. Нет. Они оба этого страстно желали. Ещё вчера она задыхалась от счастья, даже всплакнула от переполнявших ее чувств. Сегодня же ее душили слезы отчаяния.

Всего пару минут назад там, в долине, благоденствовала своей неспешной жизнью деревушка. Стучал небольшой кузнечный горн отца, в хлеву мирно жевали силос коровы, по улочкам стайками порхали пыльные облака щебечущей ребятни. Крис, мой милый Крис, невысокий, черноволосый механик с крупными, вечно потрескавшимися от работы руками и неизменной замасленной тряпкой, заткнутой за пояс. Тебя больше нет. Нигде.

Она не плакала. Нет. Слезы просто текли по худым щекам, смывая пепел разрушенной жизни. Похоже, что из всей деревни выжила только она. Ее спасло лишь желание в последний раз прогуляться к озеру, посмотреть на себя незамужнюю.

Да, их предупреждали. Враг, коварный враг давно точил империалистические зубы на нашу мирную, свободную страну. Поэтому все от мала до велика обязаны были раз в полгода проходить полевые учения в лагерях, расположенных на границе. Там они стреляли из всех видов оружия и изучали тактику. Иногда наши бравые военные захватывали в плен очередного разведчика, им позволялось потренироваться в уничтожении живой мишени. Однажды, она даже сама пристрелила лживого империалиста из пистолета, хотя тот и врал ей в лицо, просил отпустить к семье. Двуличная собака. На занятиях, которые проводились штабными офицерами с выбритыми до синевы щеками, нам говорили, что противник живет в казармах, а пополнять население ходят в женские. Раз в год. Она помнила, как это возмутило ее до глубины души. Как так можно? Поэтому спусковой крючок нажала без колебаний.

Около полугода назад Крис, мой милый, улыбчивый, с искрящимся взором Крис, выследил и запорол ножом очередного империалистического разведчика. Винтовку, как трофей, спрятал недалеко от деревни, в горах. Они пару раз ходили туда, и вместе дурачились, представляя себе многочисленные подвиги на территории врага. Это было правильно. Нам говорили.

И вот сегодня оружие возмездия висело у нее на плече. В магазине всего один патрон, но, если им правильно рапорядиться, можно приостановить вторжение.

Конечно, были варианты. Уйти, добраться до ближайшей военной базы, благо она находилась буквально в десятке километров отсюда. Но... Из лагеря и так видели, что произошло, а пока она будет туда добираться, ее может догнать враг. Ужас холодным ручейком пополз по рукам от такой мысли. Знала, что делают с хорошенькими пленницами эти империалисты. Нам говорили.

Нет.

Лучше умереть.

И ещё. Крис, мой милый, добродушный Крис, ты всегда их ненавидел. Но тебя больше нет, и твоя мечта жёсткой поступью пройти по вражьим городам, огнем и мечом выпалывая их извращённые устои, так и не осуществилась.

Решившись, легла на влажную после недавнего дождя землю, терпкий аромат разнотравья, особенно густой под яростно палящим в знойный полдень солнцем, принял ее в свои объятья. С усилием водрузила винтовку на небольшой поросший зеленым пушистым мхом камень перед собой. Это ее бруствер. Он защитит ее от первых пуль в ее сторону. Рука привычно легла на цевье, плотно придвинула окуляр оптического прицела к правому глазу. Вдохнула приятный запах оружейного масла – запах мести. Клик, клак – дослала патрон в патронник. Приклад твердо и привычно уперся в плечо, тонкий, почти прозрачный палец вжался в спусковой крючок.

Она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что после первого выстрела у нее будет не более минуты. Ее выследят и уничтожат.

В окуляре прицела была видна суета на околице разрушенной деревни. Солдаты бегали, устанавливали брустверы, копали окопы, строили блиндажи и затаскивали туда оборудование.

Двое в темно-зеленых касках с ярко-красными крестами были ближе всего к ее позиции. Медслужба? Ее это мало волновало. Сейчас и здесь законы войны не работали. Тем более, что перед ней враг. Они перевязывали кого-то дергающегося, не в военной форме. Неужели есть выжившие в этом аду?

Она присмотрелась, насколько позволял прицел, и едва не закричала. Крис, мой милый Крис, смуглолицый мой герой. Только сейчас лицо твое залито кровью, половины правой ноги нет, и рука как-то странно торчит в сторону, но ты дышишь, ты кричишь, я вижу. И они, наши враги, спасают тебе жизнь! Один из них достал что-то из поясной сумки и резким движением воткнул в бедро Крису.