Нандо

Нандо

Целых четыре раза на безоблачном небе яркая округлая луна сменяла по-летнему жгучее солнце, прежде чем Михантор собрал, наконец, своё войско и отправился по следам врагов, вероломно напавших на Зарухай-кач. Четыря дня прошло с того момента, как десятки зарухайских женщин и детей были угнаны в рабство в Уклухан-ринц — поселение, расположенное в расширенной части ущелья Уклуханских гор. Натонзир не осмеливался даже и в мыслях осуждать вождя, но не прошло ни дня, когда бы Зельмарес не сказал ему: «С каждым днём их всё меньше и меньше».

— Но почему, Зельмарес? Разве не логично предположить, что если им нужны рабы, то они не будут колоть своими копьями налево и направо? Больше живых рабов — больше рабочих рук.

Зельмарес поднял голову, прекратив на какое-то время заточку запасного наконечника для своего копья, и печально улыбнулся, глядя на друга:

— Ты никогда не слышал обо львах-убийцах? Не удивлюсь, если наших людей уклуханцы намереваются использовать в качестве пищи для своих животных и для обучения их нападению на человека.

— Это всего лишь слухи! — воскликнул Натонзир, но тут же, повинуясь знаку старшего товарища, приглушил свой звонкий голос. — Да, говорят, что уклуханцы приручили львов, которых они ловят по всей округе охотничьими сетями. Но что толку верить всяким россказням, если в бою этих зверюг так никто и не видал?

Переубедить Зельмареса не получилось. Да у Натонзира и не было такой цели. Зельмарес был старше, мудрее, опытнее. Двадцать шесть лет против его двадцати одного года. А вот в душу Натонзира закрались первые сомнения в обдуманности действий Михантора да и вообще в успешном завершении этого похода. Неорганизованный сбор воинов в течение четырёх дней, поскольку ждали возвращения в Зарухай-кач одной большой охотничьей группы, и последовавший затем хаотичный поход не внушали уверенности. Даже разведчики не были сразу посланы по следу отходящего в свои владения неприятеля.

И вот, сейчас зарухайское воинство шло уже второй день в сторону ущелья и на исходе этого дня должно было выйти к подножию Уклуханских гор. И всё это время Зельмарес был мрачнее тучи. Один раз, не выдержав, он всё же пошёл к Михантору и попытался убедить его не соваться в ущелье, а как можно скорее выслать разведчиков исследовать горы. Где-то там, как раз с их, южной стороны, выходящей к Захурайской равнине, был переход. Надо было сделать это сразу же, как стало известно о нападении уклуханцев. Да что там! По-хорошему, переход нужно было исследовать неделю, месяц, год назад! Но Михантор месяцами продолжал верить лживым заверениям уклуханцев в дружбе.

Ко входу в ущелье вышли незадолго до заката. Ни одного уклуханца на пути — ни охотника, ни разведчика, ни воина. А ведь сразу же за тем сужением прохода, ограниченном с обеих сторон стенами отвесных скал, начиналось расширение ущелья, выходящее прямо к Уклухан-ринцу.

— Вперёд, мои воины! — скомандовал Михантор, и зарухайцы перешли в лёгкий бег с копьями наизготовку.

Натонзир тоже бежал. Сердце колотилось в его груди, и вид хмурого, сосредоточенного Зильмареса, бежавшего сбоку, не придавал молодому воину уверенности. Что-то здесь было не так.

Зарухайцы почти подбежали к самому узкому месту в ущелье, когда вдруг раздалось многоголосое рычание и из-за скал, максимально сузивших в этом месте проход, на людей начали выскакивать львы. Нет, это не были крупные, мускулистые животные с уверенной поступью и отважными прыжками. На войско Михантора высыпал десяток истощённых, озлобленных, плешивых кошек, что обычно зовутся царями зверей. Путь назад львам преграждали выстроившиеся в ощетинившуюся копьями линию уклуханцы — чуть смуглее белокожих зарухайцев, но с теми же пучками чёрных волос на головах и безбородыми лицами.

Не успели отзвучать по ущелью первые удивлённо-испуганные возгласы соплеменников Натонзира, как начался сущий ад: голодные, разъярённые львы бросались на людей Михантора, смыкали мощные челюсти на их шеях и телах и трясли отважных воинов, как тряпичные куклы. Защищавшиеся зарухайцы кололи львов копьями, били ножами. Те из зарухайцев, что двигались в арьергарде, вскинули свои луки, безуспешно целясь в прыгающих из стороны в сторону животных. Но ничто не могло уже исправить положение — поражение было предрешено.

— Назад! — услышал Натонзир голос своего вождя, но уже в следующую секунду набежавший на него в панике соплеменник толкнул юношу, и тот рухнул на землю. Боль в затылке, тьма и тишина.

* * *

Натонзир медленно открыл глаза и увидел вечернее небо — по всей видимости, прошло всего несколько минут с момента его падения. Юноша повернул голову и осмотрелся: повсюду лежали тела его мёртвых соратников, брошенные в пылу схватки и дальнейшего отступления луки и копья, где-то громко, тяжело, с присвистом дышал умирающий лев. Пройдёт всего минута-другая и уклуханцы выйдут из своего укрытия, чтобы добить раненых и собрать оружие. Те из выпущенных ими львов, кого не достали зарухайские копья и стрелы, покинули ущелье, вырвавшись, наконец, на свободу, — осмотр поля боя был теперь безопасен.

Натонзир с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, начал продвигаться назад, к выходу из ущелья. Голова кружилась, в затылке гудело, а спину покрывала вытекающая из раны на голове кровь, но юноша не смел ни остановиться, ни оглянуться — в любую секунду со стороны узкого, стеснённого скалами прохода могли показаться уклуханские лучники и оборвать его жизнь своими быстрыми стрелами.

Натонзир снова споткнулся, зацепившись нетвёрдой ногой за распростёртое на земле тело льва, и еле удержал равновесие. Ещё немного, выход из ущелья близок.

За спиной раздался низкий, утробный рык. Не удержавшись, Натонзир оглянулся: с трудом поднявшийся лев, через которого юноша только что переступил, приняв его за мёртвого, слабо плёлся следом, из его проколотого копьём межреберья тянулись вниз дорожки вишнёвой крови.

* * *

Той ночью лев расположился в нескольких десятках метров от места, где решил встать на ночёвку возвращавшийся в Зарухай-кач молодой воин. Чтобы отпугнуть льва, Натонзир развёл огонь, а на время сна устроился на переплетении веток одного из деревьев. И всё равно целую ночь от страха почти не смыкавший глаза воин слышал тяжёлое сопение и слабое рычание льва в высокой траве неподалёку.