Наследница северных угодий

Глава 1

Утреннее солнце будит меня всегда первой в общей комнате на десять кроватей. Всё потому, что именно моя располагается у самого окна. Так что как только первые лучи светила появляются на небосводе, сразу же они проходятся по моему лицу, давая знать, что новый день начался.

Сегодня же всё было иначе. Тучи затянули до горизонта небо, пасмурно взирая на редких прохожих. Из приоткрытой форточки веет грозой, а деревья раскачиваются ветром так сильно, что редкими сучьями достаются до стекла, оттарабанивая лишь им известную песнь предстоящей бури. Именно она меня и разбудила.

Не открывая глаз, натягиваю одеяло повыше, до самого носа, пытаясь согреться. Весна едва наступила, но в приюте уже несколько лет не работает отопление, так что спасаться от холода только так и приходится: шерстяными покрывалами да вязаными свитерами, щедрой рукой спонсора подаренные воспитанникам на Новый год. Лучше бы с такой самоотверженностью занялись поломанными трубами и полопавшимися батареями, и то пользы было больше.

И всё-таки я покрываюсь мурашками, поэтому, поняв, что нагретая кровать не спасёт, выползаю из неё, становясь на заколевшие ноги, беру из тумбочки пакет с ванными принадлежностями и отправляюсь в душ. Пока нет других детей, могу потешить себя мыслью, что я дома, в семье, а не в забытом богами приюте, где на один кран приходится ещё тридцать девочек.

Тихо ступая по выкрашенному коричневой краской дощатому полу, добираюсь до двери, прикрываю её за собой с тихим скрипом - пора смазать петли, конечно же мне, как самой старшей в комнате, и только в коридоре обуваю тапки. Шлёпанье гулко разносится по пустому помещению, вытянутому на пару десятку метров вперед, будто причудливый пенал, эхом отдаваясь от стен, краска с которых кое-где уже обсыпалась, являя на свет плесень. За одной из дверей слышен разговор наших воспитательниц, приглушённый из-за войлока под дермантином, прямо как в советские времена. Впрочем, с тех пор в этом тоскливом месте потерянных детей и сломанных судеб ничего не изменилось.

Ванная комната для девочек на этаже со спальнями, прямо в конце коридора. Просторное помещение с зелёной плиткой, швы между которой залиты герметиком - воспитанники своими руками пытаются навести порядок, до которого директрисе, а уж тем более работникам детского дома, уже давным-давно дела нет. Переобуваюсь в резиновые сланцы, чувствую, как скользит подошва по мокрым полам. Приходится схватиться за поручни для инвалидов в попытке удержать равновесие, насквозь проржавевшие. Потрепанный махровый халат оставляю на крючке. Воздух сразу холодит голое тело, оставляя тысячи мурашек на тонкой бледной коже.

Вода из лейки температурой едва ли больше двадцати градусов сначала смывает любые хорошие мысли. И лишь спустя минуту она чуть теплеет. Тогда намыливаюсь простым детским мылом, оставляющим неприятный осадок на коже. Затем споласкиваюсь чистой водой, пахнущей хлоркой. Пусть и неидеально, но зато чувствую себя свежей и проснувшейся.

Сегодня мой день рождения. Впрочем, это не имеет никакого значения, ведь никому до такого события из моего окружения и дела нет. Как и мне. Их было уже пятнадцать, этот - шестнадцатый. И за эти долгие годы никто никогда мною не интересовался. Вначале, как и другие, я верила, что вот-вот, ещё один день, и за мной придёт моя мама, настоящая, которая подарила жизнь. Но годы шли, и я разглядела реальность. В ней нет места даже приемным родителям. Вот и в этот раз праздновать буду, как и всегда: в одиночестве, с грузом несбывшихся надежд, задувать свечу на заранее купленном кексе. Только это и могу себе позволить на скромные социальные выплаты.

Сушу волосы допотопным феном, мыслями пребывая где-то далеко-далеко, расчесываюсь, осторожно разбирая гребнем спутавшиеся пряди. Посеченные кончики сухой соломой ложатся поверх гладких локонов. Одеваюсь в свою лучшую одежду, можно сказать даже парадную: скромное платье в цветочек с юбкой воланом и аккуратным кружевным воротничком, который я связала крючком, однажды увлёкшись рукоделием.

На кухне, заставленной многолитровыми кастрюлями, в такой ранний час никого. Со своей полки в холодильнике беру маленький кекс, он едва занимает ладонь. Пока кипятится чайник, нахожу свечи, одну из них, льдисто-голубую, выбираю. Осторожно погружаю восковое основание в мякоть выпечки и, заварив простой пакетик «нескафе три в одном» кофе, зажигаю.

По традиции сажусь за столик у окна, чтобы встретить своё шестнадцатилетие. Погода стала ещё хуже, чем каких-то тридцать минут назад, уже вовсю хлещет дождь, стекая каплями по не совсем чистому стеклу. И загадываю желание.

«Не важно как, пожалуйста, пусть у меня появится семья! Клянусь, я сделаю всё, чтобы они меня полюбили. Боженька, Будда, хоть кто-нибудь, услышьте мою мольбу.» , - произношу эти стыдные слова в мыслях, клянясь сама себе, что это в последний раз, задуваю свечу и откусываю румяный бок кекса.

То ли он сам попал не в то горло, то ли я виновата, но чувствую, как выпечка застревает, не позволяя мне дышать. Силюсь вдохнуть, бью кулаком себя в грудь, но это не помогает. Свет перед глазами меркнет, падаю на пол, ударяясь спиной о стол, но в конвульсиях почти этого не чувствую. И, перед тем, как сознание меня окончательно покидает, мелькает мысль: «Надо было всё-таки этот чертов кекс запить кофе».