Насмешка судьбы

Насмешка судьбы

Ваня всегда был немного странный. Мама так и говорила: «Он у нас странный» - всякий раз чуточку краснея.

Ванина странность заключалась в умении внезапно замирать в себе при самых неожиданных и неподходящих для этого обстоятельствах. Такое замирание могло продолжаться от нескольких секунд до двух или даже трех минут. И что именно в это время так пристально рассматривал в себе Ваня, выяснить было совершенно невозможно. Мама быстро перестала допытываться – просто покорно пережидала эти Ванины «уходы». 

А с папой вопрос был неясным. Ваня рано перестал помнить папу. В памяти остались только широкая грудь в пестром жилете, вздымающаяся от крика, и портфель-дипломат, который еще долго кочевал по укромным местам квартиры после того, как за папой раз и навсегда захлопнулась дверь.

С того дня Ваня стал чередовать свои замирания, с таким же - отрешенным от всего мира - рисованием. Он выводил ручкой на клетчатых тетрадных листах что-то совершенно непонятное и удивительное. Витиеватые узорчатые деревья перерастали в изогнутые дома, а дома тонкими завитушками разлетались в разные стороны. Животные, люди, машины – все были сложносочиненными и мелко-отточенными на Ваниных рисунках.

Школу Ваня не любил, потому что школа не любила Ванины замирания. Друзья частенько посмеивались над его странностями, но втихую уважали. Хотя ни один из них не признался бы в этом другому. 

Так Ваня и пробирался по жизни сквозь заросли своих диковинных чернильных деревьев, пока не встретил Леру. Она тоже была со странностями – не могла усидеть дома, если дождь, а по ночам вязала крючком какие-то нелепые корзинки. Но главное – Лера полюбила Ванины странности. Она тайком рассматривала узоры на его картинках и вздыхала о том, что Ваня не стал художником. 

Однажды они сильно рассорились, и Ваня тут же замер в себе – не достучаться! Лера в слезах выбежала на улицу, но спустя полчаса, охладившись под хлопьями мокрого снега, вернулась обратно. Ваня рисовал скособоченный лес, а среди деревьев сверкал дикими глазами одинокий волк. Лера молча взяла ручку из Ваниных пальцев и пририсовала рядом еще одного волка – как сумела.

- Ты не один, - объяснила она просто.

С тех пор и потекла их семейная жизнь – легкая и ясная, как рисунок первоклассника. Ваня работал инженером, был почти счастлив и даже перестал замирать. Только временами накопившееся раздражение заставляло хватать ручку и выводить затейливые завитушки.

Спустя год в семье появился первенец – Миша. Он был весь – квинтэссенция любви и красоты. Казалось, что мальчик взял все самое лучшее от обоих родителей. Школы раннего развития, кружки и секции обрушились на одаренного Мишу – и везде ему не было равных.

Но годам к шести сначала редко, а потом все чаще Миша начал «зависать». Он вдруг переставал слышать то, что говорили ему воспитатели, тренеры и родители. Переставал думать о том, о чем следовало думать в тот самый момент. А вместо этого начинал сочинять технологические линии по производству каких-то удивительных вещей. Например, съедобной скакалки, ложки-трансформера, варенья-всех-на-свете-вкусов или межгалактического космолета. 

Вместо букв и цифр в прописи Миша начинал тонкими линиями вырисовывать схемы превращений всевозможных материалов в разнообразные чудесные штуки. Воспитатели выпадали в осадок и жаловались родителям. Лера в ответ смущенно улыбалась и тихонько гладила Мишу по голове. А Ваня… Ване приходилось труднее всего.

Ваня не мог, просто физически не мог выносить Мишины «зависания». Он старался выдернуть с корнем эту невыносимую особенность сына, не жалея для этого ни сил, ни слов.

Тот день выдался сложным для Вани. Он метался посреди работы с чувством безнадежного одиночества и полной несовместимости со всеми окружавшими людьми. И в результате вернулся домой совершенно истощенный. 

После ужина, решив порадовать себя успехами сына, стал расспрашивать Мишу о том, как прошли занятия по подготовке к школе. Мальчик звонким голоском делился новыми учебными открытиями, но в какой-то момент забуксовал. Потерял мысль и затих. Голубые глаза смотрели внутрь, в тот мир, который был не виден никому, кроме Миши.

И Ваню взорвало. Он кричал на сына, пытаясь вернуть его в действительность, тормошил его за плечи. До тех пор, пока судорожно всхлипывающего мальчика не вырвала из его рук жена. Лера унесла Мишу в кроватку и долго пыталась объятиями и поцелуями унять его ритмичную икоту.

Стоя под дверью детской, Ваня пытался сообразить, что это с ним произошло. В растерянности прошел в кухню и застал там маму. Мама курила в форточку и ее профиль на фоне осенней черноты нес в себе какой-то неясный приговор.

- Мама, ты куришь?! – ошеломленно спросил Ваня.

И только сейчас заметил, что мамина рука дрожит, сбрасывая пепел на блюдечко.

- Курю, - мама с силой затянулась и повернула к Ване напряженное лицо.

- Я курю, чтобы сдержаться и не сказать сейчас Лере то, что мне очень хочется ей сказать. Потому, что, если я дам ей этот совет, боюсь, что она им воспользуется.

- О чем ты, мам? 

Ване казалось, что его сердце решило поселиться в горле. Во всяком случае стучало оно именно там, сильно мешая дышать и глотать.

- Много лет назад в такой же ситуации я защитила своего ребенка от его отца. Я сделала выбор в пользу своего сына. Чтобы он, спустя эти годы, точно так же уничтожал своего сына. Вот так насмешка судьбы!