Наставница

Наставница

- Вы в высшей степени неподготовлены к такой работе, и я категорически против вашей кандидатуры, - сквозь тонкую оправу очков на меня с нескрываемым презрением смотрела домоправительница семьи Аэрис. В первые минуты пребывания в огромном поместье я чувствовала робость, но теперь, когда меня так неприкрыто поливали помоями, я обрела странное равнодушие. Мне просто нужно было получить работу, и я собиралась добиться своего.

- Скажите, чем обусловлено ваше мнение? – наверняка, в тот момент на меня было страшно смотреть. Когда гнев заполнял всё мое сознание, а решимость достигала апогея, мои глаза разве что не метали молнии. Но, надо признать, домоправительница была не робкого десятка.

- Если вы желаете услышать очевидное, что ж, я для вас озвучу причины моей к вам неприязни. Во-первых, у вас нет опыта работы. Во-вторых, вы, даже не постеснявшись, как это полагается особе ваших лет, заявили, что являетесь бесприданницей, не имеющей ни гроша за душой, а, следовательно, понятия не имеете об этикете и правилах знатного дома, не умеете общаться с благородными людьми. Вы правда думаете, что вам доверят обучение близнецов Аэрис, которым в будущем суждено занять самое высокое положение в нашем обществе? Кого же вы из них сделаете? Конюхов? Или посудомоек? Ответьте же мне на вопрос, госпожа Лирс.

Я сделала глубокий вдох, чтобы не дать волю эмоциям, хотя получалось у меня, очевидно, плохо. Но последнее слово я всё-таки оставила себе.

- Правдивы сплетни народа о благородных домах. Неученая знать – ничего ни дать, ни взять. В следующий раз, когда к вам придёт человек, ничего не скрывающий о себе, готовый быть с вами честным, готовый трудиться во благо, а не во вред, подумайте дважды, прежде, чем выгонять его за то, что у него нет положения в обществе. Всего доброго, - я сделала безукоризненный книксен, чем весьма удивила домоправительницу, и, заливаясь краской от возмущения и огорчения, направилась к выходу из поместья. Слёзы негодования застилали глаза, и я даже не увидела лица проходящих мимо людей, просто рефлекторно поклонилась и ускорила шаг.

Сколько я ни пыталась убедить себя, что черная полоса в жизни когда-нибудь закончится, судьба продолжала упорно разрисовывать всё вокруг в темные тона. Луна Лирс – моё ненастоящее имя, которое я взяла после ухода из дома. После очередных отцовских побоев и истерик матери я не выдержала, и в возрасте семнадцати лет покинула лачугу своих бедных родителей, чтобы не быть им обузой. И вот уже восемь лет Луна Лирс, неприглядная девушка без отчего дома и гроша за душой, скитается в поисках пристанища.

Казалось бы, легко найти работу в огромном городе с тысячами особняков, в каждом из которых нужен огромный штат прислуги. Но даже простым слугой в нашем городе стать было невозможно без связей и взяток. Поэтому, скрепя сердце, я поспешила в таверну в бедном квартале, где подрабатывала вечерами и перебивалась случайным куском хлеба.

- Опять вырядилась, небось на работу устраиваться ходила? Ну и как, взяли? – с усмешкой спросила хозяйка таверны, неопрятная Зейда, протирая столы.

- И ничего я не вырядилась, - с сожалением сказала я, оглядывая своё единственное платье на выход, строгое, черное, из грубой ткани. Мне внезапно стало стыдно, что я, оборванка, поющая в таверне за ночлег, заявилась в этом ужасном платье в особняк одной из самых богатых семей и ещё осмелилась грубить домоправительнице.

- Не взяли, значится, - хихикнув, констатировала Зейда, поправляя свой необъятных размеров фартук,- пять минут тебе, сейчас народ начнёт подтягиваться.

Я, ничего не отвечая, ушла в свой маленький уголок, прятавшийся в застенке таверны. От одной мысли о том, что придется петь, я поморщилась. Настроение уж точно не певческое… Но делать нечего, жить – то нужно дальше. Крепясь из последних сил, я сняла строгое платье, сменив его на обычный крестьянский наряд – льняную юбку, рубаху и мягкий корсет. Связав волосы лентой, вышла из своего укрытия и принялась вместе с Зейдой готовить таверну к наплыву посетителей. Сколько женщина не пыталась разговорить меня, я не откликалась, ограничиваясь односложными ответами, и вскоре такая беседа наскучила хозяйке, тем более, пришли первые посетители, и она, сверкая желтозубой улыбкой, принялась их обслуживать, а мне одним взглядом дала понять, что пора начинать работу. Я заняла своё привычное место около подпорки посреди зала и начала петь. Странно, но вопреки сегодняшним переживаниям, голос лился изнутри с необычайной силой, и вскоре я увлеклась, постепенно забывая о недавней обиде.

Петь я любила с раннего детства, и у меня всегда хорошо получалось. После ухода из дома я не знала, как жить и где добывать себе пропитание, и направилась из пригорода в город, где просто ходила и пела на улицах. И это было едва ли не единственное занятие, которое увлекало меня больше, чем чтение книг. До таверны, куда я пришла год назад, умирая от холода и голода, я жила в городской библиотеке, и старый библиотекарь Онра, в котором я души не чаяла, ласково называл меня библиотечной мышкой. Онра учил меня, помогая из душевной доброты, делился со мной всеми книгами города, и не было лучше человека в моей жизни. Но год назад старик умер, на его место пришла его старшая дочь, которой содержанки были ни к чему. Я снова пела на улицах. Зейда, проходившая мимо меня, предложила мне спеть в ее таверне, мол, посетителям скучно бывает. Я согласилась и уже целый год развлекала пьяную толпу нелюбимыми песнями.

- Давай ещё!

- Давай, душевную затяни!

Из воспоминаний о старичке – библиотекаре меня вырвали пьяные возгласы завсегдатаев таверны, и я, повинуясь, запела песню, из-за которой и взяла себе своё имя – «Луна». В таверне стало тихо, только звук моего голоса наполнял небольшое помещение. Двери распахнулись, впуская нескольких посетителей, чьи лица были закрыты капюшонами.  Я не обратила на это особого внимания – за год уже привыкла и не прерывала песни. Как только прозвучали последние строки, пьяная толпа разразилась бурными аплодисментами, и Зейда, довольная наплывом разгоряченных лиц к стойке, кивнула мне в знак того, что я могу отдохнуть. Я с благодарностью улыбнулась и, аккуратно обходя столики, забилась в свой уголок, где никто не мог меня увидеть. Там я растянулась на кровати, невидящими глазами глядя в потолок. Но отдых мой был непродолжительным.