Настя

Настя

Все персонажи и события вымышленны и являются плодом фантазии автора, частичные или полные совпадения с реальными людьми и событиями лишь отражение сложности жизни и схожестии человеческих судеб.

Шел 1941 год. Германские войска, вторгшиеся на территорию Советского Союза, наступали. Шла спешная эвакуация заводов из Украины. Мама Насти была инженером и подлежала эвакуации на Урал. В вагоне было душно. Люди сидели на полу, в проходах, на полках - как мешки переполненного амбара, а свисавшие ноги, обмотанные портянками и обутые в калоши, ботинки и даже плетеные лапти походили на дремучий лес, в котором уже не осталось таинственности или загадочности, но была угрюмая мрачность, запах застарелой прелости и старческой усталости.

Настя ничего этого казалось не замечала. Ей не досталось места у окна, она сидела в середине плацкартного вогона на второй полке возле прохода и увлеченно занималась любимым делом – рассматривала альбом семейных фотокарточек. Ей было 7 лет. Отец был комиссован на фронт, а она с мамой ехала в далекую Сибирь спасаясь от войны.

Одна фотография была особо любимой, фотокарточка с портретом её матери в свадебном платье. Мама была в нем особенно красива, и напоминала добрую фею из сказки про Золушку. Настя взяла ее в руки:

- Мама, когда я вырасту я всегда буду свадебное платье носить! – мама подняла на нее уставшие глаза.

- Будешь, моя хорошая. Кончится война, ты вырастешь, и будет день, когда ты наденешь его и будешь носить, – голос мамы был тихий и очень грусный. Она сильно переживала за мужа: после прощания на вокзале при отправке на фронт от него небыло никаких вестей, он еще не знал об их эвакуации, да и она сама не знала ничего кроме того, что их везут на урал.

- Я не хочу носить один день! Я хочу его всегда носить!

Ответить ей мама не успела, или успела да никто не расслышал. Вагон взбрыкнул, как молодой мерин и начал заваливаться на левый бок. Люди посыпались с полок как переспелые яблоки с веток, все что то кричали.Кто то подхватил Настю и через разбитое окно выволок на улицу… потом наступила Ночь.

Ночь была тяжелой и какой то вязкой, она не хотела заканчиваться. Настя видела страшные бесформенные образы. Она не смогла бы их описать, даже если бы сильно захотела. Но напротив, она не хотела их описывать,хотела быть как можно дальше от них. Они пугали ее. Держали ее глаза, держали руки и ноги. Ночь пыталась подобраться к сердцу и сжать его ледяными рукавами,перепеленать его и намертво стянуть. Настя отбивалась как могла, все время звала маму, кричала, плакала. Потом все кончилось.

Когда Настя открыла глаза над ней стояла добрая фея в белом платье, не таком как было у мамы, но все равно в белом.

- Как ты себя чувствуешь? – спросила фея.

- Я… не знаю. Я хочу к маме! Где моя мама?!

- Я не знаю где твоя мама. Ваш поезд разбомбили. Ты была ранена. Сейчас ты в госпитале. – сердце Насти сжалось, словно Ночь добралась до нее и ледяными клещами сдавила его.

- Вот это было у тебя в руках когда солдаты привезли тебя. –медсестра протянула ей фотокарточку матери в свадебном платье.

После госпиталя Настю определили в приют на Оловянной улице,дом 19. Ее ранение быстро заживало, чего нельзя было сказать о сердце. Ночь отступила, но всегда была неподалеку, Настя чувствовала ее, чувствовала по ледяным сквознякам, которые пролетали от слов взрослых, чувствовала, когда ела кашу, сваренную совсем не так, как у мамы. Единственным спасением было найти маму. Она могла прогнать Ночь, могла прижать к себе и пожалеть. Могла дать чувство безопасности, которое исчезло вместе со взбрыкнувшим вагоном. Мама была нужна, чтобы дальше жить. Мамы рядом небыло.

Под приют власти отдали двухэтажный особняк и комната в которой жила Настя с остальными двадцатью девочками находилась на втором этаже,ее кровать стояла возле углового окна. Каждый вечер вместо маминого поцелуюя на ночь, девочка доставала единственную фотокарточку, вглядывалась в знакомые черты и молилась: - Мамочка, милая, найди меня! Я тут. Я в приюте. Я жду тебя.Пожалуйста, мама, забери меня!

Прошла зима, наступила весна 1942-го. Здесь в тылу казалось ничего не напоминало о войне, кроме сводок по радио, да тревожных взрослых разговоров. Руководство приюта готовилось к празднованию первомая, поэтому директор распорядилась привести территорию в порядок. Дети убирали прошлогодние листья и ветки, а дядя Степан Аркадьевич, учитель, комисованный из-за контузии и работавший теперь в приюте,красил маслянной краской лавочки в зеленый цвет. Настя захотела попить и побежала в приют. Возле своих вещей она увидела новенького, который рылся в шкафчике, ища, чем поживиться. На глазах у Насти он взял драгоценную фотографию и начал рассматривать.

- Отдай, сейчас же! - Потребовала Настя и потянулась, чтобы отобрать.

- А вот шиш тебе! Принеси мне чего нибудь поесть, может и отдам! – заявил тот.

- Нет! Отдай, отдай! – Настя безуспешно пыталась дотянуться до заветного клочка бумаги.

- Если не выкупишь, я ее выброшу! – заявил мальчишка и,запрыгнув на подоконник, высунул руку в окно, держа фото двумя пальцами.

- Да отдай же, отдай! – Она прыгала, пытаясь достать его руку из окна.

В этот момент случилось страшное: фотография выскользнула из руки и поднимаемая ветром понеслась в скверик, разбитый во дворе приюта. Не чувствуя под собой ног от ужаса, девочка выскочила из дома и понеслась в сквер.Фотокарточка лежала на свежеокрашенной скамейке, прилипнув глянцевой стороной к одной из досок. Вне себя от горя, Настя взяла фото, но вместо привычных и любимых черт на нее смотрела отвратительная зеленая клякса из полузасохшей маслянистой краски.Сколько ни старалась она исправить фотографию, как ни терла ее пальцами, сколько ни слюнила – краска упорно не желала уступать, даже напротив – подленько размазывалась по остальной поверхности пачкая свадебное платье мамы .