Наташкин Новый год

Наташкин Новый год

Наташа сидела под перевязочным кабинетом, пытаясь удержать от хулиганства Федюню, но и не дать ему понять, что сейчас страшный дядя опять полезет к его животику смотреть швы. Сидевшая рядом девчонка отвечала на её вопросы: нет, родители далеко, приехать не могут; да, отдыхать приехала, в лагерь; да вот, сбила коленку и загноилось – отправили в больницу; нет, вожатые не приезжаю; нет, и вообще никто из лагеря.

А в мысли рвались воспоминания из детства, про эту же больницу…

***

Наташка стояла возле окна в столовой и смотрела на улицу. Вокруг здания больницы ещё не убрали как следует строительный мусор и весь большой и просторный двор, до самой улицы, выглядел как свалка. Спасал только снег, который скромным покрывальцем прикрывал всё это безобразие и сглаживал неприятные впечатления. По улице весело шли люди. Может им и не было весело, но Наташке так казалось. Ведь все шли довольно быстро, несли кто большие сумки, а кто и ёлку, спелёнатую, словно очень длинный младенец. Иногда проезжали автобусы, сворачивая на улицу, ведущую в центр. Где-то там, по этой улице и потом направо минут пятнадцать на автобусе №7 был её дом. Или, может, это уже не её дом…

Наташке хотелось кричать и бить кулаками по стеклу. Но она молча смотрела на улицу через окно столовой и всё ждала, что покажется мама. Папу она не ждала. «Было бы нелепо», - говорила в таких ситуациях мама. Сестру тоже не ждала – хоть она и старше на два года, но такой ссыкухи ещё поискать. Наташке, младшей, самой приходилось и в магазины ходить, и в сберкассу - за квартиру платить. И даже из-за мусора, который сестра отказывалась выносить, бывало, ссорились до драки. Но зато Ленка в свои тринадцать могла сварить борщ или суп, сварганить какую-никакую кашу и, если мама задерживалась на работе, вполне по-человечески покормить себя и младшую сестру.

Наташка ещё полюбовалась бы скромным пейзажем из большого окна больничной столовой, тётка, которая раздавала еду, выглянула из своего окошка и рыкнула, чтобы девчонка уходила.

Уходить не хотелось. Во-первых, здесь было видно, кто шел ко входу в больницу, и поэтому был шанс увидеть маму, если вдруг она всё же придёт. А во-вторых, хоть рамы окна здесь были тоже алюминиевые, как и в палате, здесь было теплее. Окна палаты выходили на другую сторону, на море, и оттуда постоянно дул ветер, леденил и выстужал воздух, не взирая на преграду из стёкол и металла. И не так был страшен холод, хоть и ничего приятного в нем, конечно, не было, как то, что Наташке не хотелось снова заболеть. Но Наташка всё же ушла: совсем не хотелось выслушивать злые слова, и так лёзы где-то на поверхности.

Она обязательно болела зимой по несколько раз – гайморит стал её постоянным спутником, и не оставлял её на протяжении вот уже тёх лет. И каждый год она хотя бы один раз лежала в лор-отделении. И её уже знали врачи и медсёстры. С одной стороны это было хорошо – люди были приветливее, но с другой - такая известность её не радовала, ведь в больнице много ли радости? А уж тем более сейчас…

Наташка лежала уже неделю, и последние пять дней мама не приходила. Никто не приходил. Вообще никто. За окном люди готовились к новому году, а она даже не знала, заберут ли её из больницы. И даже подумать было страшно кто и почему может вместо мамы за ней прийти.

Когда вчера вечером постовая медсестра выдала ей стеклянную баночку и прочитала лекцию о правильном сборе мочи, Наташка поняла, что завтра утром возьмут ещё и кровь, а значит, скоро выпишут. Радость всколыхнулась в голове, как покрывало, которым мама застилала свою большую кровать. Но радость мгновенно была вытеснена ужасом – как она пойдёт домой? У неё здесь нет теплой одежды, и денег у неё тоже никаких с собой не было. Да и отпустят ли её одну?

После обеда зашла медсестра и, уточнив её фамилию, объявила, точно какая-то ведущая концерта, что сегодня её выписывают и за ней приедут, чтобы отвезти домой.

У Наташки всё внутри смешалось, что-то толкалось в груди и горле и мешало говорить, и она с трудом выдавила из себя:

- Мама?

- Что? – медсестре недовольно сморщилась.

- Мама заберёт?

- Ну откуда я знаю? – в голосе сквозило раздражение, и Наташка, чтобы не поддаться чувству вины от этого тона, наклонила голову, как будто шла против ветра, и продолжала пристально смотреть на тетку в белом тесноватом халате. – Мне позвонили и сказали, что тебя заберут домой, часов около пяти. Мама, не мама, ничего сказано не было! – И почти уже выйдя из палаты, бросила через плечо. - Не забудь из холодильника продукты свои забрать!

Наташка тихой мышкой обошла шумную группу медсестёр и санитарок, наряжавших в коридоре ёлку. И опять оказалась возле окна столовой. Ей не хотелось смотреть ни на нарядную ёлочку, ни видеть того, как её наряжают, радуясь и сыпля шутками. Эти люди даже не знали, что никаких её продуктов вот уже шесть дней не было в холодильнике. Кто бы ей их принёс?! И хоть каждое утро медсестры проверяли, чтобы даты на продуктах соответствовали дню календаря, ни одна не заметила, что Наташкиных продуктов там не было.

Через окно был виден быстро сереющий день. Людей было немного. Вот проехал троллейбус. Там, в освещенном салоне пассажиров было много. И Наташке так отчетливо представилось, что все они едут к себе домой, и там в тепле будут есть борщ, а на второе – картошку пюре с котлетой!.. Или может, будет селедка. К картошке пюре селедка хорошо естся. Хотя она, конечно, лучше с картошкой в штанах. Особенно когда картошины ещё горячие, и чтобы не обжечь руки при обдирании шкурки, приходится накалывать их на вилку. Перед глазами ярким образом встала розовая картошинка, с которой медленно слезает кусочек шкурки. И было даже видно, как легкий парок идёт вверх. Наташка нервно сглотнула и потёрла ноющий живот. Тайком обернулась – не стоит ли случайно забытая корзиночка с хлебом на каком-нибудь столике? Нет, везде чистота и порядок. Наташка снова уставилась в окно.