Научи меня жить

Глава 13

Одна из самых больших загадок жизни состоит в том, 
что она мчится себе дальше, несмотря на то, что твой личный мир, 
твоя собственная маленькая персональная вселенная искривляется, 
перекручивается или даже разлетается мелкими осколками. 
Сегодня у тебя есть родители — завтра ты сирота. 
Сегодня у тебя есть своё место в бытии, 
свой путь — завтра ты плутаешь в дебрях. 
А солнце всё так же встаёт по утрам, и облака плывут в небе, 
и люди ходят в магазины за продуктами, и шумит вода в туалетах, 
и поднимаются и опускаются жалюзи. 
Тогда ты осознаёшь, что по большей части жизнь, 
вернее, безжалостный механизм бытия — существует помимо тебя. 
Ты для него не имеешь никакого значения — что ты есть, что тебя нет. 
Колесо будет катиться дальше и после того, как ты сорвался с края. 
Ты умер — а всё останется таким же, как было до твоей смерти.
(Лорен Оливер. Делириум)

Азкабан не зря считался одной из самых ужасных тюрем во всем магическом измерении. Даже Нурменгард, созданный Грин-де-Вальдом, сильно уступал своему собрату, хотя стоял вторым в списке мест, куда не хотелось бы попасть.
По истории, которую с упоением читала Гермиона, Азкабан стал известен волшебникам где-то с XV века, но далеко не сразу он использовался в качестве тюрьмы. До этого времени об Азкабане никто ничего не слышал, остров ни разу не наносился на географические карты, как колдунов, так и маглов. Полагают, что этот остров в Северном море, как и крепость, воздвигнутая на нём, были сотворены с помощью темной магии. А царившие на нем ужас и страх, дали жизнь не одному десятку дементоров, для которых остров был чуть ли не раем земным.
Многие волшебники предлагали уничтожить крепость, но так и не пришли к общему соглашению, посему тюрьма продолжала функционировать и в наши дни.
Окруженный со всех сторон океаном Азкабан представлял собой довольно-таки мрачное зрелище. Те, кто посещал тюрьму по долгу службы, старались как можно скорее закончить все дела и убраться от этого злачного места, высасывающего все положительные эмоции, после заставляя человека несколько дней страдать от головных болей и депрессивных мыслей.
Драко и Гермиона находились на самом нижнем ярусе, созданном для содержания самых отъявленных мерзавцев и убийц. Иными словами, здесь содержались одни из самых страшных преступников, наказанием для которых была только смерть. Выше они никогда не поднимались, только вниз — в океан, куда стражники сбрасывали мертвые тела, привязывая к их ногам тяжелые камни. Они становились пищей для водных обитателей, которые были не прочь полакомиться тем, что осталось от бывших узников.
На этаже находилась лестница, соединявшая его с верхним ярусом, но она пряталась так глубоко в нише, что не видно невооруженным взглядом. Вход в подвал закрыт каменной дверью с тяжелым замком, ключ от которого был только у начальника стражи. Стены, шершавые и неприятные на ощупь, все в капельках воды. Из-за холода и сырости воздух здесь спертый, поэтому узникам зачастую казалось, что им нечем дышать. Многие заключенные могли заснуть ночью и больше не проснуться, задыхаясь во сне. А может, этому способствовало и постоянное посещение дементоров, расследований никто не проводил. Мракоборцам было плевать, почему заключенные умирали, как мухи, особой потери никто не чувствовал. Камеры всегда были забиты под завязку, и недостатка в узниках никто не ощущал.
Чтобы представить всю картину нижнего яруса, где находились Драко и Гермиона, мало просто вообразить все немыслимые ужасы Азкабана, для этого у нормального человека не хватит воображения. Девушка часто пыталась представить, что собой представляет эта крепость, слушая рассказы сначала Хагрида, а потом Сириуса, единственных людей, побывавших в Азкабане и сумевших выбраться. Но она и помыслить не могла, что однажды сама окажется здесь в качестве заключенной, где единственной надеждой была лишь мысль выбраться на свежий воздух, там нет места боли и страху. 
Длинный коридор разветвлялся на камеры, разделенные стеной или железной решеткой, не дававшей ни капли личного пространства от соседа. Внутри каждой камеры находились туалет и умывальник с холодной водой с едва ощутимым запахом тины и солоноватым привкусом. Лежак в углу, на котором сложены: старый продавленный матрас и пара тонких одеял, пахнувших сыростью и грязью. Окна не предусматривались, да и странно, если бы они там были. На что узникам смотреть? Особенно если учесть, что они находились ниже уровня воды. 
Освещением служили лишь несколько тусклых факелов, размещенных в каменных сводах стен. Единственным плюсом такого неяркого света был лишь тот факт, что можно было справлять нужду, не боясь, что сосед станет подглядывать за тобой. Но эти мелочи волновали лишь первые несколько дней, потом узники ничего не стеснялись. К чему все это, если завтра тебя не станет?
Каждому заключенному полагался маленький кусочек мыла, едко пахнущий еловыми ветками, и линялое полотенце, видавшее не одно поколение узников. Кормили здесь не лучше, но это и не удивляло. Два раза в день по коридору проходил разносчик, гремя тяжелой тележкой, и раскладывал по жестяным тарелкам нечто отдаленно напоминавшее жидкую овсянку или что-то в этом роде. Пища была несоленой и прогорклой, словно повар просто забыл кастрюлю на плите, а спустя очень долгое время вспомнил, но было слишком поздно. Есть это можно было, только находясь в очень сильном состоянии голода, в любое другое время дрянная еда вряд ли полезет в глотку. Но со временем узники привыкали к скудной пище, понимая, что ничего более съедобного им не перепадет, поэтому довольствовались тем, что было.
Таков порядок Азкабана, не меняющийся ни разу за время своего существования. И, видимо, никогда не изменится. Волшебников, стоявших у власти, все устраивало, а чужое мнение мало их волновало. Поэтому средневековые устои еще не скоро исчезнут из волшебного мира.

Гермиона почувствовала их прежде, чем они появились в камере. Сначала пришел ледяной холод, вырывавший изо рта облачко пара и заставлявший продрогнуть до костей. Затем ужас и страх сковали и без того уже онемевшее тело. Она лежала с закрытыми глазами и молила о том, чтобы они не трогали ее. Обошли стороной. Ведь ее вины ни в чем не было.
— Ты убила нас, Гермиона, — произнес Джастин в голове Гермионы. — Убила без сожаления. Признай, что тебе понравилось это. 
— Нет, нет, нет, — бормотала Гермиона, мотая головой из стороны в сторону, — неправда. Я не хотела.
Девушка пыталась вызвать в голове какое-нибудь счастливое воспоминание, чтобы отогнать от себя дементоров, но не смогла ничего вспомнить. Вместо этого в сознании упорно стояли убитые ею же волшебники, а где-то на заднем фоне слышались предсмертные крики ее родителей. И Гермиона чувствовала, что они держат ее, словно под толщей холодной воды, не давая выплыть, вдохнуть свежего воздуха. Вместо этого был животный страх. Она боялась их и всего, что с ними связано.
— Ты убила меня, — шептала Кэтрин, делая шаг вперед, — жестоко и хладнокровно. Не проявила даже тени сомнения в правильности поступка. Ты хотела убить меня. Признай же, что я права.
— Ты такая же, как они, — присоединился Колин, склонив голову на бок, — ты убийца. Тебе нравится убивать. Ты бы с радостью повторила.
С громким криком Гермиона открыла глаза и уставилась на темную фигуру, парившую над ней. Дементор. И он был не один. В камере еще пятеро. Все находились поблизости, заставляя пленницу содрогаться от ужаса и страха, мучивших ее. Они смотрели на Гермиону, а затем развернулись и просочились сквозь решетку в коридор.
— Как ты? — спросил девушку Малфой, откидывая челку со лба. — В первый раз всегда воспринимаешь их посещение, как нечто ужасное, но потом привыкаешь.
— Ты должен был предупредить меня, — дрожащим голосом произнесла Грейнджер, стараясь успокоиться. — Чтобы я была готова к этому.
— К этому нельзя подготовиться, — покачал головой парень, пристально оглядывая девушку. — Их посещения всегда ужасны и пробирают до ужаса, поэтому ты бы вместо того, чтобы отдохнуть и набраться сил, сидела бы и ждала.
— Я хотя бы знала, чего мне ждать от этих тварей, — возразила Гермиона, вытирая пот со лба. — Ты должен был сказать мне.
Малфой открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость по поводу того, что он никому ничего не должен, но вместо этого покачал головой и произнес тихо:
— Да, должен был, извини.
— Я видела Кэт и Колина, и Джастина, — произнесла Грейнджер, теребя уголок одеяла, — и у меня не было ни одного счастливого воспоминания, чтобы прогнать их. Еще никогда я не чувствовала себя настолько слабой, как сейчас.
— Знаешь, у меня тоже нет счастливых воспоминаний, — подтянув колени к подбородку, признал Драко, — и иногда мне кажется, что их никогда и не было. Вся моя жизнь сплошная иллюзия, мираж.
— И как же ты спасаешься от них? — поинтересовалась Гермиона, подавшись вперед. — Что помогает тебе справиться с ужасными видениями?
— Я просто представляю себе что-нибудь приятное, — после нескольких секунд раздумий ответил он. — Ведь если у меня чего-то нет, всегда можно придумать, что оно есть. Хороший способ сбежать от реальности.
— Почему-то мне кажется, что ты мне врешь, — прищурилась девушка. — Как-то смутно я себе представляю, что ты можешь предаваться пустым мечтам, сидя в камере Азкабана. 
— Скорее недоговариваю, — лениво произнес Малфой с мрачной ухмылкой. — Мы сидим в соседних камерах, но это не значит, что пришло время выворачивать душу наизнанку, признаваясь в тайных мыслях. Мы не друзья, Грейнджер, и я не твой герой. Вспоминай об этом хоть иногда, сбережешь нервы.
— Мы не друзья, — повторила Гермиона, а затем ее лицо озарила победная улыбка, когда она поняла смысл сказанного, — нет, Малфой, ты не прав. Ты убеждаешь сам себя в том, что между нами ничего нет. Но это не так. Нас связывает слишком многое, чтобы просто отмахнуться от этого, — она подползла вплотную к решетке, разделявшей их камеру. — Так что, сколько бы ты себя не убеждал в обратном, ничего уже не изменить.
— Иногда ты меня просто бесишь, — со смешком произнес Драко и отвернулся, показывая, что не горит желанием продолжать начатый разговор.
— Раньше я бесила тебя постоянно, — ухмыльнулась Гермиона, — прогресс есть.
Малфой не удостоил девушку ответом, категорически не желая поддерживать беседу, поэтому вскоре все попытки Грейнджер завязать диалог потерпели полное фиаско и постепенно сошли на нет. Воцарилось молчание, прерываемое лишь дыханием, которое в полной тишине казалось слишком громким.
Гермиона достала из кармана расшитую бисером сумочку, которую члены Ордена не забрали, и вытащила потрепанную книжку. Тусклый свет не способствовал чтению, но девушке было все равно. Если ей суждено провести здесь долгие годы жизни, то какая разница, когда испортится ее зрение — сегодня или через год? Углубившись в чтение, Гермиона едва шевелила губами, водя пальцем по строчкам. Как бывало всегда, взявшись за книгу, девушка теряла любую связь с реальностью, слившись с переживаниями главных героев, уйдя с головой в вымышленный мир, созданный автором. Еще с детства, когда с ней никто не хотел дружить, чтение спасало, ни на секунду не оставляя в одиночестве. Книги стали ее друзьями, а персонажи помогали строить ее личность, с каждым разом закладывая небольшой кирпичик в ее сознании. Вот и сейчас Гермиона совершенно забыла, что находится в тюремной камере. Забыла, что лучшие друзья отвернулись от нее и бросили на растерзание дементоров, посчитав предательницей. Ее интересовало лишь то, что происходило в читаемой истории. На секунду Гермионе пришла в голову мысль, что это и есть ее спасение от дементоров. Она в любой момент может скрываться от них, думая о каком-нибудь литературном герое и представлять, что все это ее жизнь. 
«Ведь если у меня чего-то нет, всегда можно придумать, что оно есть. Хороший способ сбежать от реальности», — сказал Малфой, но девушка не сразу поняла смысл его слов.
— Знаешь, — оторвалась от книги Гермиона, — ты можешь делать вид, что меня здесь нет, но это не так. И ты это прекрасно знаешь. Между нами не все ладно, но мы не враги, пора признать это. Ты спас меня, а это не тот поступок, о котором можно забыть или отмахнуться. И, может, я слишком высокого мнения о своей персоне, но мне кажется, что моя жизнь тебе все же небезразлична. Иначе для чего все это? И не говори, что живая я полезнее, чем мертвая. Не полезнее, ты знал это с самого начала. Какой от меня прок, особенно если собственные друзья так легко отреклись, посчитав предательницей? 
— Чего ты хочешь услышать от меня, Грейнджер? — устало поинтересовался Малфой, поворачивая голову в сторону девушки и встречаясь с ней взглядом. — Тебе интересно, почему я спас тебя, хотя меня могли бы убить только за одну мысль об этом? Или хочешь знать, как именно я это провернул под носом у Темного Лорда? — Драко присел вплотную к решетке и схватился за нее пальцами. — А может, тебе хочется услышать, что я без ума от тебя и поэтому не смог смотреть, как тебя убивают? Скажи, какого ответа ты ждешь от меня. И я скажу тебе это. Может, хоть после этого ты оставишь меня в покое.
— Расскажи правду, — Гермиона захлопнула книжку и посмотрела на парня, — и, между прочим, Малфой, ты не можешь быть влюблен в кого-то кроме самого себя.
— Я смотрю, ты задумывалась над этим, — сквозь улыбку ответил он, — и для меня выводы оказались крайне неутешительными, раз ты пришла к тому, что влюбиться в кого-то для меня запредельно.
— А если серьезно, — отбросив ложное веселье, Гермиона слегка наклонилась вперед, упираясь ладонями в каменный пол. — Я хочу знать, как ты все это провернул. И что случилось с Добби после этого.
— Ты, правда, ничего не помнишь?
— Я периодически теряла сознание, чудо, что я вообще хоть что-то помню, — ответила Гермиона с мрачной улыбкой, — хотя очень долгое время память отказывалась сказать мне, как именно я выбралась из этого ада. Члены Ордена требовали от меня ответа, а последнее, что было в памяти, как я лечу в пропасть под пытками Темного Лорда.
— И когда же ты вспомнила? — поинтересовался Драко, разглядывая девушку.
— Незадолго до того, как ты снова спас меня, вытащив из дома Гиббсов, — закусив губу, ответила Гермиона после некоторого раздумья. — Это было похоже на разряд молнии. Воспоминания, как вспышки, просто заполняли мое сознание, но самое важное так и осталось за гранью. Только сегодня паззл сложился почти полностью, когда меня вдруг озарило, что я выдала тебе тайну местоположения штаб-квартиры Ордена.
— Я вызвал Добби и приказал ему забрать тебя, — довольно-таки резко произнес Драко, прерывая бессвязный лепет Гермионы, которая и сама, казалось, запуталась в своих рассуждениях. — Только домовые эльфы могут свободно трансгрессировать там, где больше никто не может. И Добби был единственным, кто мог это сделать, ведь он так сильно привязан к тебе и твоим чертовым друзьям. Он сделал бы, что угодно ради вас. Даже возможная гибель не испугала. Гребаное самопожертвование. 
— Стоп, подожди секунду, — замахала руками Гермиона, пытаясь вникнуть в поток слов, но это у нее плохо получалось. — Я не могу понять, как именно ты связался с Добби, ведь он больше вам не служит. В смысле, Гарри ведь освободил его, а значит, и повиноваться твоим приказам не должен был.
— Господи, Грейнджер, иногда ты задаешь такие глупые вопросы для умной девушки, какой пытаешься казаться. Если бы ты знала, как устроен этот мир, не лезла бы со своими бредовыми идеями освободить домовых эльфов от служения волшебным семьям.
— Ты хочешь сказать — пожизненного рабства, — прищурилась девушка, — ведь за свой труд они не получают ни копейки.
— Они созданы для того, чтобы служить нам, — раздраженно произнес Малфой, — если бы им нужны были деньги, поверь, их платили бы. Я ведь не лезу в те области, о которых понятия не имею, так почему ты делаешь это? Сидела бы в своем магловском мире, как все нормальные люди, так нет же, волшебница, мать твою, выискалась. Защитница сирых и убогих.
— О, наконец-то, ты вспомнил об этом, — со злостью выпалила Гермиона, сжав руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. — А я все гадала, когда мы вернемся к моему магловскому происхождению. Моя грязная кровь всегда будет стоять между нами, да? Слишком чистенький для такой, как я? 
— Ты никогда не задумывалась, почему чистокровные волшебники так презирают маглов и маглорожденных волшебников? — вдруг совершенно спокойно поинтересовался Малфой, когда Гермиона уже приготовилась к затяжной перепалке. 
— Странный вопрос, Малфой, — растеряв боевой пыл, ответила девушка, — я очень часто думала над этим, когда ты звал меня грязнокровкой. Но так и не пришла ни к какому более или менее логичному выводу.
— Я тоже.
— Что? — переспросила Гермиона удивленно.
— Раньше это не приходило мне в голову, но потом я часами лежал на кровати в том домике и смотрел в потолок, думая, в чем же все-таки причина всей этой ненависти. И знаешь, что я понял? То, что никто этого не знает. Спроси любого чистокровного, взять хотя бы моего отца или Беллу, или даже Темного Лорда, но и они не ответят. Потому что тоже не знают. Смешно, не правда ли? 
— И кто же знает? — осторожно спросила Гермиона, наблюдая за развеселившимся собеседником. 
Настроение Малфоя ее пугало, уж слишком переменчивым оно было. Минуту назад он был зол, а сейчас веселился, хотя в его глазах была явная печаль. Или даже злость на тех, кого слизеринец раньше считал своими кумирами. Разочарование в них было одной из причин, почему он решил спасти Гермиону от смерти. Но это лишь ее догадки, истинных мотивов девушка не знала и даже предположить не могла.
— А кто первым отказался обучать маглорожденных волшебников магии? — вопросом на вопрос ответил парень таким тоном, словно принимал экзамен. 
— Салазар Слизерин.
— В точку! — щелкнул пальцами Малфой, — по легенде он считал, что маглы не достойны знаний, которые волшебники накапливали годами. Рассорившись с другими основателями, он построил в Хогвартсе Тайную комнату, поселил в ней василиска и покинул школу, предсказав, что однажды вернется его потомок и избавится от грязнокровок, так неугодных старому ворчуну.
— Его предсказание сбылось, — заметила Гермиона, — дважды. А еще его потомок развязал сначала первую, а затем и вторую магическую войну, убивая направо и налево. Думаю, Слизерин был бы рад такому повороту. 
— Да, верно, — согласился парень, пристально рассматривая соседку, что той стало не по себе от такого внимания, — но это не ответ на мой вопрос. То, что Слизерин не доверял маглам, не дает никакого представления, почему мы не должны доверять им. Рождаясь в чистокровной семье, каждый ребенок слышит, что маглорожденные не достойны нашего внимания. Мы должны презирать их, потому что выше их по происхождению. Но кто это сказал? В чем смысл?
— Мне кажется, ты слишком много времени провел в одиночестве, иначе бы не искал смысл там, где его нет. — заявила Гермиона тихо, — вы считаете маглов примитивными созданиями, а себя мните чуть ли не богами, потому что можете взмахнуть волшебной палочкой и разрешить любую проблему. Но так ли это на самом деле? Может, маглы и живут без волшебства, но это не значит, что они что-то потеряли. Вместо этого они создали много вещей, которые волшебникам и не снились. Ведь если говорить начистоту, вы до сих пор живете по каким-то средневековым устоям. Перья? Вы это серьезно? Метлы? Вы хоть имеете представление о самолетах, созданных для более удобного перелета? Да если выпустить вас в обычный мир, вы будете, словно потерянные дети, не знающие в какую сторону двигаться. Волшебники, — она произнесла это как ругательство, — да что вы представляете собой без своей магии? 
— Возможно, мне стоило посещать магловедение в школе, — с иронией произнес Малфой, — тогда не пришлось бы провести столько бессонных ночей над столь очевидными для тебя вопросами.
Они снова замолчали, не зная, что еще добавить. Гермиона смотрела на Малфоя, который, казалось, избегал девушки, поэтому старался смотреть куда угодно, но только не на нее.
— Но мы отошли от темы, — вдруг произнесла Гермиона, тем самым заставив Драко обратить на нее внимание.
Ответом ей был недоуменный взгляд, которым одарил ее собеседник.
— Мое спасение, — пояснила она, наматывая короткий локон на палец. — Мы говорили о том, как ты смог вызвать Добби, если он перестал служить вам, будучи освобожденным. 
— Эльфы призваны служить нам, — наконец, ответил Малфой, продолжая буравить девушку взглядом. — Они не могут быть свободными. Поттер все так же несведущ в магических законах, как и несколько лет назад, если всерьез полагает, что носок, хитростью вложенный меж страниц дневника и отданный домовику, может освободить его. Чтобы вы там не себе не воображали, но Добби продолжал быть нашим слугой и после того, как устроился в Хогвартс. Вот если бы Дамблдор провел магический обряд, то все связи с прошлой семьей были бы потеряны, но тогда он бы вряд ли мог получать плату за свой труд. Таковы магические законы, Грейнджер.
— Но если все так, как ты говоришь, почему вы не вернули домовика обратно?
— А ты бы стала возвращать того, кто предал тебя? — усмехнулся парень. — Добби уходил из дома без разрешения, нарушал приказы хозяев, а потом и вовсе напал на моего отца, защищая Поттера. Вряд ли после этого кому-то нужен такой ненадежный слуга.
— Малфои так просто отказались от своего имущества? — недоверчиво поинтересовалась Гермиона, — что-то плохо в это верится. Ты недоговариваешь. 
— Тогда у нас были другие домовики, поэтому потеря одного, не стала большой утратой. Они должны служить верой и правдой, а не разгуливать неизвестно где, предупреждая твоих врагов об опасности. 
— Ну, так убили бы за предательство, — заметила Гермиона, подавшись вперед, чтобы видеть реакцию Малфоя на свои слова. — Вполне в духе чистокровных волшебников. Зачем же отпускать?
— Ну, извини, что не оправдали твоих ожиданий, — засмеялся Малфой, заставив девушку нахмуриться. — Какими бы монстрами ты нас не считала, это не значит, что мы такие и есть. 
— Говорит тот, в чьем доме меня больше недели пытали, а затем и вовсе хотели убить. Скажи еще, что вы все агнцы божьи. 
— К счастью, нет. Но я все же спас тебя, сама не устаешь повторять это.
— Но мне до сих пор не ясны мотивы, — продолжила разговор Гермиона.
— Как будто они тебе нужны.
— Я просто хочу понять…
— Иногда знание идет только во вред, — произнес Малфой. — Тебе ли не знать. Хотя о чем я говорю? Ты ведь мисс Всезнайка, которая только и делает, что лезет не в свое дело.
Гермиона прищурилась, собираясь ответить колкостью, но Малфой не позволил ей этого сделать. Его речь звучала быстро, словно ему хотелось поскорее покончить с этим разговором. 
— Но давай для начала разберемся до конца, раз уж начали. Я вызвал Добби и приказал ему явиться за тобой в Малфой-мэнор в назначенное время. Что он и сделал. Ты была на грани смерти, когда вы трансгрессировали. Потом я улучил момент и отправился за вами, где обнаружил тебя в полуобморочном состоянии и мертвого Добби, которого поразил кинжал Беллатрисы. Не заметил, когда она метнула его в вас. Так или иначе, но доставить тебя в штаб-квартиру пришлось мне ввиду смерти домовика. Оставив тебя на крыльце без сознания, я вернулся за телом Добби, а затем трансгрессировал обратно в поместье, где и похоронил его в саду матери. Надеюсь, она никогда не узнает об этом.
— Как-то все слишком гладко выходит, — нахмурилась Гермиона, комкая пальцами край одеяла. — Я не верю, что все было так просто, как ты говоришь. 
— Я просто упустил пару деталей, чтобы ускорить рассказ, — пожал плечами парень, — но, тем не менее, все было именно так.
— Значит, я виновата еще и в смерти Добби? — тихо спросила девушка, до крови закусывая губу.
— Он знал, на что идет, — ответил Драко, — но мне жаль, что все так получилось. 
Они снова замолчали. Гермиона кусала губы и думала, что Малфой в чем-то оказался прав, и знание действительно не всегда полезно. Теперь на ее плечах лежала еще одна смерть, как будто раньше их было мало. Она никогда не сможет отмыться от этого. Они всегда будут на ее совести.
— Не стоит винить себя, — тихо произнес Малфой, что сначала девушке показалось, что она ослышалась, — будь у тебя шанс все изменить, я уверен, ты поступила бы иначе, но его не было. Их все равно убили бы, но для начала пришлось бы пройти через такие муки, какие мало кому под силу выдержать. Твои родители тому пример.
— Они хотели начать новую жизнь, — Гермиона не выдержала упоминания о родителях и дала волю эмоциям, которые сдерживала все это время, — без воспоминаний обо мне и магии. Возможно, даже были счастливы, ожидая ребенка, но из-за меня их убили. И не говори, что я не виновата в этом, потому что это ложь. Не будь меня, они сейчас жили бы в свое удовольствие. А вместо этого получили мучительную смерть от рук сумасшедшей волшебницы. Это меня хотели сломать, заставить отказаться от собственных убеждений, сделав послушной марионеткой, научившейся убивать. Родители стали тем рычагом, подтолкнувшим меня к этому. Я убийца, Драко, и от этого не убежать. И хочешь, открою тебе самый жуткий секрет, в котором боюсь признаться даже себе? Мне понравилось убивать. Это ощущение власти над чужой жизнью, которую можно отнять в любой момент. Я ненавижу зеркала, потому что вижу в них отражение своей гнилой души. Я вижу эти безумные глаза, в которых есть что-то от прежней Гермионы, убивавшей на потеху Лорду. И от этого не убежать, не спрятаться. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Или уже сошла. Знаешь, каково это бояться себя? Может, ты зря спас меня? Может, мне стоило умереть, чтобы искупить свои грехи?
— Ради Бога, — взмолился Малфой, — не говори больше при мне этой ерунды. Знаешь, сидеть в Азкабане не лучшее времяпрепровождение, но уж, коль я оказался здесь с тобой, давай мы не будем рассуждать, кто больше достоин смерти за свои злодеяния. Уж поверь, на мне грехов куда больше и твое спасение их вряд ли окупит, но я ведь не рыдаю перед тобой, что мне стоит умереть, чтобы однажды обо мне сказали хоть одно хорошее слово. Поэтому все, что нам остается, сидеть здесь и ждать своей участи, но я не хочу омрачать свои последние дни мыслями о том, что я чертов Пожиратель, убивавший грязнокровок по приказу Лорда. И тебе не советую, иначе я брошу в тебя камень.
И Гермиона засмеялась, громко и пронзительно, не в силах справиться с подступившей истерикой. Малфой сидел молча, ожидая, пока эмоции девушки утихнут, чтобы произнести:
— И пусть это прозвучит пафосно, но я рад, что сумел спасти твою жизнь. Жаль, что из-за меня ты оказалась здесь, но всего я предвидеть не мог.
— Рано или поздно, но я бы все равно оказалась здесь, — тихо сказала Гермиона, обнимая колени руками. — В тот день, когда я попала в плен, все изменилось. Ты, я, мои друзья. Мы оказалась совершенно другими под давлением обстоятельств. На Гарри возложена слишком большая ответственность, потому что ему приходится отвечать за жизни волшебников, доверившихся ему. Может, какое-то время он и искал способ спасти меня, но рано или поздно оставил эту затею. Будь я на его месте, разве поступила бы иначе? Он — Избранный, а я всего лишь обычная волшебница, прочитавшая не одну сотню книг. Ты — Драко Малфой — так долго презиравший меня за происхождение, дружбу с Поттером и Уизли, ум, но, тем не менее, пришел на выручку. Я не знаю, как долго ты сомневался, стою ли я подобных жертв, прежде чем сделал это. И знаешь, я ни секунды не колебалась, когда решила спасти тебя. Просто потому, что ты… кхм… не должен находиться здесь.
— Что-то подсказывает мне, что ты собиралась сказать нечто другое, — с усмешкой заметил Малфой, слегка прищурившись.
— Помнится, ты сказал, что если мы сидим в соседних камерах, это не значит, что пришло время выворачивать душу наизнанку, признаваясь в тайных мыслях. — без запинки процитировала Гермиона, ругая себя, что едва не призналась Малфою в том, что он ей небезразличен.
— Я и правда, так сказал? — в стальных глазах парня появились искорки веселья, — да, ладно, кто запоминает слова собеседника, чтобы потом прикрываться ими в собственных целях? 
— Иногда ты меня просто бесишь, — фыркнула Гермиона и засмеялась, когда на лице Малфоя появилось недоуменное выражение, а потом он возмущенно произнес:
— Ты что запомнила все мои слова? Издеваешься?
— Немного, — сквозь смех выдавила Грейнджер, впервые за последнее время он был искренним и заразительным, поэтому вскоре Малфой смеялся вместе с ней, думая о том, что давно он не чувствовал себя настолько живым, как в этот самый момент. Возможно, это станет его счастливым воспоминанием, когда придет пора защищаться от дементоров.
Они веселились еще некоторое время, стараясь не думать о том, что будет, когда все это закончится. Ведь смех не может длиться вечно, и, рано или поздно, им придется вернуться в суровую реальность, где веселью нет места. Но сейчас у них были эти несколько минут, чтобы представить, что все наладится, и жизнь даст им шанс на нормальное будущее, где не будет войны и страха за жизни близких. И время не имело значения, важно лишь то, что ждет впереди. Однажды их жертвы окупятся с лихвой, а счастливых моментов станет больше. И неважно, что это всего лишь ложь и самовнушение. Хоть на секунду им хотелось представить, что все возможно.