Назовите ураган ее именем

Назовите ураган ее именем

Песня

Созвездию Близнецов

1.

Ветер. В-е-т-е-р. Парам. Парам. Пам. Ночь. Н-о-ч-ь. Дочь.

Белая девочка, чистая душа.

В древние времена такую сожгли бы на костре. И правильно — это сделало бы ее сильней. Но она родилась в век, когда охота на ведьм перестала приносить доход.

Доход приносила еда, вода и война. Ветер тоже приносил доход, когда вращал лопасти ветряных станций. Была такая работа — ловить ветер и отправлять его светом в дома. Этим и занимался тот, кто поймал дочь ураганного ветра.

2.

Он нашел ее на рассвете. Она сидела в третьей лопасти и не шевелилась, накрытая золотой сетью электрического поля. Глаза ее были большие и влажные.

Капли росы стекали с его ботинок, к-а-п, к-а-п-л-и.

— Сиди тихо. Я уберу сеть, — сказал он и замер на месте. Такая тьма настала, что видел он только яркие всполохи искр вокруг нее. Звуки исчезли тоже. И ветер, совсем исчез ветер.

— Это ты сделала? — спросил он.

Она молчала. Искры отскакивали от ее золотых волос и падали на траву.

— Прекрати, или я убью тебя, — услышал он сам себя. Услышал как его собственные слова падали на ботинки как камешки. Т-о-к, т-о-к… Одно из его слов попало ей в грудь. Она вздрогнула и закрыла глаза. Вернулись звуки. Откуда-то донесся вал ломающихся деревьев и высокой волны.

— Прекрати! — продираясь сквозь искры, которые оставляли ожоги на его коже, он схватил ее за руку. Рука ее тонкая и теплая отозвалась на его прикосновение лаской, телесным шепотом. Он немного разжал пальцы и сказал мягко:

— Я не причиню тебе вреда. Убери ураган. Он кого-то сейчас убивает…

Она открыла глаза и посмотрела в темноту его расширенных зрачков, в самую глубину его собственной ночи. Там крик совиный разносился над голыми ветвями заснеженного леса, л-е-с-а. Са-са. Л-и-с-а. Лиса появилась, рыжая и горячая, как костер на поляне… Он весь задрожал и отпустил ее руку.

— Мне нужно уйти, чтобы отключить сеть, — сказал он.

— Подожди меня немного, — сказал он.

— Я скоро вернусь, — сказал он, но уже совсем тихо и безнадежно.

Она смотрела сквозь искры, как он уходит, останавливается, оборачивается и уходит снова. Когда он вернулся, его встретила залитая утренним солнцем трава и пустота там, где совсем недавно была она.

3.

Если бы ее не было никогда, он смог бы и дальше жить так, как жил. Но она была.

О ней напоминали ветры, костры и ночи. Казалось, она приходила в его постель, как только он засыпал, и уходила до того, как он просыпался. Оставляла вместо себя разгорающийся рассвет и играющие с ветром верхушки деревьев. Себя не оставляла.

Каждый день он ходил к пустоте третьей лопасти так, как ходят на молитву в храм. Иногда он приносил что-то.

Рваный ботинок и шерстяной полосатый носок, который связала его бабушка.

Бутылку горькой настойки.

Ржавый нож.

Книгу о перелетных птицах.

Ароматную свечу из настоящего пчелиного воска.

Клубок тополиного пуха, найденный по пути.

Один раз он даже написал записку — “Куда ты пропала?” — и прикрепил ее с внешней стороны лопасти, чтобы она снова не попала в сети, если вдруг придет читать. Если вдруг придет…

Так продолжалось бессчетное число дней, пока однажды он не сжал ее руку в своей руке за мгновение до того, как петушиный крик заставил его проснуться.

4.

Он поймал ее снова, о, боги. О, б-о-г-и.

— Не уходи, — тише шепота, одними губами сказал он. — 가지 마.

Она прильнула к нему так неожиданно и так горячо, что он перестал дышать. Стук сердца как музыка шаманских барабанов отдавался в пространстве. Б-о-м, б-о-м... Она его поцеловала.

Где-то там за окном пели первые голоса рассвета, просыпались люди. Только это было неважно. Она налетала на него как ветер, как вода, как пламя. Потом отдалялась и смеялась радостно, когда он вновь ловил ее, вновь ее любил. Ее золотые волосы метались, разбрасывали искры и зажигали звезды внутри него и во всем мире вокруг. Все клетки его тела превратились в это золото. Он стал таким целым, каким себя никогда не помнил. Или так было когда-то, о, б-о-г-и?..

Они заснули вместе, окруженные радугой и щебетом внешнего мира. Он обнимал ее крепко. Он привязал бы ее к себе веревками, если бы знал, что это поможет.

— Почему ты никогда ничего не оставляешь мне? — хотел спросить он, когда проснулся один в залитой светом кровати. Только в этот раз было иначе. В этот раз она оставила ему радость.

5.

Любовь моя. Радость моя. Птица белая моя. Так он ее называл.

Он хотел, чтобы она осталась с ним. В этом его доме, в этой его спальне, в этом пространстве защитных стен, которые он построил — кирпич за кирпичом, балка за балкой до самой крыши. Чтобы она заполнила его светом и взмахами своей красной испанской юбки — т-а-к, т-а-к, т-а-к.

— Останься со мной, — говорил он.

— Ты умрешь, если я останусь, — отвечали ее глаза, в которых замерла его смерть. Взмах испанской юбки, т-а-к, т-а-к, т-а-к.

6.

Год прошел. Он видел ее лишь раз.

7.

Еще один прошел. Он прикасался к ней дважды. Т-а-к, т-а-к, т-а-к…

8.

Третий год. Одиночество.

9.

В первую ночь четвертого года он открыл глаза и увидел ее рядом. Она смотрела на него, плакала и говорила что-то на незнакомом языке. Он заплакал тоже — в ее глазах больше не было смерти.

Она вытирала его слезы и пела странные тягучие слова. У него замерло сердце — он впервые услышал, как она произнесла его имя. Тихо, чуть иначе, именно так, как он слышал его в своих снах в этот последний одинокий год. Потом она обняла его и сказала то, что он так давно хотел знать —