Не Было Печали

Не Было Печали

СТАНИСЛАВ МАЛОЗЁМОВ

НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ

Рассказ

- Тебе надо срочно пойти к колдунье Розе. Есть у меня её телефон. Запишу тебя на сеанс. Сама к ней два раза ходила. Она чудеса творит. От любой напасти избавляет, - сказала Володе Шепелеву  хозяйка квартиры тётя Валя, у которой он снимал комнату.

Так она решила после того, как Шепелева  снова сильно побили по дороге с работы. Куртку-ветровку сняли новенькую и  шестьдесят рублей забрали вместе с кошельком, в котором ещё и фотография любимой хранилась. Она, правда, Володю бросила почти год назад, но любимой быть не перестала.  Он от неожиданного расставания натурально очень расстроился, купил билет на поезд и уехал из родимого Новосибирска в Алма-Ату, где не знал никого и никогда не был. Но фотографию не выбросил, а, наоборот, часто открывал кошелёк,  вглядывался в её губы, которые успел за три месяца любви раз пять поцеловать. И всегда при  мазохистском этом самоистязании фотоснимком сентиментальные слезинки выдавливались из уголков серых маленьких  Володиных глаз. На работе в редакции газеты ему уже справили солидный тридцатилетний юбилей и желали много всякого. Удач в жизни и творчестве - в первую очередь. Но как до тридцати не замечала его среди людей удача, так и после юбилея не сподобилась.

- Пойдёшь к Розе-то? - тётя Валя ваткой, смоченной в перекиси водорода, протёрла Володе треснувшую до крови  кожу на скуле и ссадину возле локтя. - Надо же проклятье снять с тебя. Это ж, гадство, не жизнь, когда ни за что бьют тебя всегда и всюду. Да и другие пакости-горести липнут к тебе как ровно ты магнит, а они иголки острые. Любой бы сдурел уже и в психушку слёг, а ты вон только лыбишься растерянно и всхлипываешь как девочка. Хоть и мужик, прости, Господи.

- Звоните. А берёт она дорого? - Володя Шепелев сел на стул, подтянул к себе коленки и обнял их руками. - Деньги-то мои вчера все отобрали. А зарплата через две недели.

- Денег дам, - хозяйка достала из бюстгальтера  полиэтиленовый пакетик с аккуратно согнутыми «десятками и пятёрками». - Вот пил бы ты шибко - другое дело. На эту дрянь никому не займу. Ты молодец. Почти трезвенник. Поддаешь, но с ног не валишься и под заборами не ночуешь. Возьми вот пять рублей. Отдашь, когда сможешь. Надо же выручать хорошего человека. Нашептал кто-то на тебя, Владимир. Заговорённый ты на беды и невзгоды. Постаралась какая-то бесовская тварь явная. Перешел ты, Володя, дорожку какой-то сволочи.

- Но, похоже, ещё и не родился я,  а прогневил Создателя прямо в утробе маминой, - вслух подумал Вова. - Но у него же не спросишь - чем именно. Нет, спросить-то можно. Ответа только не дождешься. Связь с  властителем судьбы односторонняя у всех. Его просишь, молишь, каешься, а в ответ тишина. Так, наверное, и должно быть. Кто мы и кто Создатель, чтобы с каждым беседовать и каждому его паутины распутывать, в которых  он застрял сдуру или закономерно? Несовместимые мы с ним величины.

   Ну, так ведь  Володя сроду и не просил его ни о чём, не жалобился. Жил как получалось. Сам он был совсем небольшой, метр шестьдесят ростом, худенький, без мускулов. У него были тонкие слабые ноги, сутулая спина и такое выражение лица, будто он потерялся где-то давно уже, а теперь даже сам себя найти не может. Нижняя губа опала вниз, обнажая прокуренные зубы и создавала нелепую улыбку. Под носом, маленьким и широким росли  тонкие, слишком редкие усики. На голове чёрный волос вылез так же редко и сквозь него светилась розовая кожа, прикрывающая череп. Глаза Вова имел серые, подтянутые ближе к носу, и глядели они  на белый свет смущенно, почти  что виновато. Кого он мог поругать за такой нескладный облик свой, на кого обидеться? Не на родителей же. Они сделали всё, что смогли. Больше к Володе прямого отношения не имел никто. Ну, да ладно.  Не в лице дело и не в мускулах. Вон сколько огромных красавцев мучается в неудавшихся жизнях. И сколько уродцев счастливы до неприличия! Что-то другое не доделало судьбу Шепелева  до нормальной благосклонной. А что - как угадаешь?

 С утра колдунья Роза посадила Вову на табуретку спиной к себе и минут пять изучала его сзади.

- Есть на тебе порча, сынок, - лениво сказала она. - Вернее - ты сам сплошная порча, а только душа твоя чистая, нетронутая сатаной. Напасть мы за пять сеансов уберём. И будешь ты удачливым, а беды от тебя отскакивать будут как  капли дождика от зонта. Порчу сниму да и установлю тебе ещё крепкую защиту, непробиваемую никакой силой нечистой. За три дополнительных рубля.

 Она поставила перед Вовой  другую табуретку. На ней стоял подсвечник с пятью свечами, а ещё прозрачный, отливающий голубым из середины своей стеклянный шар, моток пряжи на веретене и большая солонка с крупной серой солью, торчащей конусом и не рассыпающейся.

- Сейчас у нас семьдесят девятый год, - вспомнила колдунья. – Значит, возраст  твой - тридцать один. В глазах написано. Из тридцати одного злобный навет сатанинский носишь ты, парень, двадцать лет кряду. Это я по ногтям вижу. Двадцать годочков без  единой остановки валятся на тебя, сынок, неудачи да горемычные события.

Володя кивнул. Всё примерно так и было.

Она зажгла все свечи и поставила на Володину голову солонку. А в руку дала веретено.

Сматывай пряжу до конца на пол, а потом обратно намотай и вслух говори: «Колодец глубок, достань до дна, клубок! Да подними с него горстку счастья моего!»

Шепелев размотал пряжу, смотал обратно, слова не перепутал. Колдунья взяла подсвечник, запалила кончики  и стала водить горящими стеариновыми палочками над солью. При этом она постоянно шептала на неизвестном языке и  как бы плевала в разные стороны. После того, как свечи оплавились до половины, она резко сняла солонку, побежала к тазу с водой возле окна, высыпала в таз соль и бросила в воду свечи. Запах погасших внезапно свеч лез Шепелеву в нос и от этого почему-то в голове стало так ясно, что он легко  вспомнил сразу всё длинное произведение Пушкина «Сказка о Золотом петушке», которое никогда наизусть не учил:
Негде, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
Жил-был славный царь Дадон.
С молоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел…