Не было счастья, так несчастье помогло..

Глава 30

Наша первая зима на Семине оказалась короткой, но страшно бурной. 

    Если местная осень порадовала нас просто дождем в течение месяца, то зимой чертов дождь превратился в ледяные иглы. 

    Как? А просто! С неба непрерывным потоком падали тонкие, длинные и острые палочки льда. 

    Они втыкались в почву с нежным звоном и тут же крошились от удара, разбрасывая мелкие острые осколки по сторонам.

    В первые дни такого кошмара мы получили множество ран и ранок, и сразу же оказались практически заперты в домиках.  

    Никто больше не мог выйти во двор, а точнее, никто и не хотел выходить из под крыши, потому что острые хрупкие льдинки никого не щадили. 

    Да, осколок небесной стрелы в теле быстро таял, и нужды в его вынимании из плоти как бы и не было, но как же это все было больно! 

    Больно и очень кроваво! 

    Запасы тростникового порошка мы практически извели, причем очень быстро и уже боялись остаться ни с чем.

    Наш виноградник оказался скошенным почти под корень, деревца в горшках тоже. 

   Крыши домиков были похожи на дикообразов, ощетинившихся огромными тонкими остриями.

   При всем при этом была нулевая температура, и лед довольно быстро таял. И это было хорошо, потому что мы боялись, что крыши не выдержат веса льда!

   Народ пытался выскакивать из дома под одеялами, но даже одеяла пробивались довольно быстро прозрачными остриями.

   Хотя под одеялом или под толстой циновкой до домика соседа все же можно было успеть добежать без больших порезов на руках и плечах.

   Но наш умница Амьер не был бы Амьером, если бы не нашел выход из ситуации. 

   Плетеная тростниковая дверь была сверху проложена остатками пленки и поверх всего этого был выложен тонкий слой глины.

    Переносная крыша была готова! Ну и что, что под ней могло только два человека поместиться, главное, что народ мог заняться делом. Да хотя бы добраться до кухни и еду сварить! 

   Или раздать народу сушеное мясо, что бы дома до ума его довели и было что есть.

   Тем более, что к этому времени уже все домики давно обзавелись маленькими очагами, так что при нужде с голоду никто бы не умер. 

   А уж чай местный или кофе, так это для нас теперь проще простого! Глиняный чайник взяла, травы с чаем в него сыпанула, воды налила и на огонь! И пей себе на здоровье!

   Ко мне в домик еще до зимы переселилась рыжая Соня, одногодка моя, чей сын незадолго до этого сошелся с мамой-одиночкой, ну той, которая с двумя детьми, и у которой младшей дитенке как раз восемь месяцев исполнилось. 

   Соня и сама рано замуж выскочила, в пятнадцать у нее этот сын уже был, и сынок по стопам мамки пошел. 

   Ну почти пошел. 

   Ему двадцать, а даме его сердца двадцать три. 

    И в приданое у нее двое детей погодков, мальчик полутора лет и девочка крохотушка.

    Может это Соне и не нравилось, но на безрыбье и рак рыба, а уж выбор невест у нас мизерный настолько, что и к самой Соне мужики свататься уже раз десять подходили. 

   И даже ко мне клинья подбивали, хотя я совершенно замуж не хочу. 

   Нафиг, нафиг, был у меня такой опыт, оказался черным, как кошка в черной комнате, и больше я в брак ни ногой! 

   И вообще, хорошее дело браком не назовут! Цитата известная конечно, и даже пошлая, но вполне к месту, знаете ли!

   Вот и пришлось Соне оставлять молодым свой домик, а самой ко мне под крышу проситься.  

   Ну а мне то что, мне только веселее с ней. 

   Она такая хохотушка, эта Соня!

   Еще с нами живут три щенка от Розетты, им уже почти шесть месяцев, и мамка им не нужна давно. 

   Ну и в довесок к ним получили мы Джексона, самого младшего и самого слабого, десятого щенка от Адамовской овчарки.

   Когда он родился, через пару часов после всех остальных братьев и сестер, он был таким крошечным и слабым, что голову поднять сам не мог. 

   Вера его к мамочкиному соску “прикручивала”, и придерживала, пока это крохотное недоразумение сосать пыталось. 

   Потом как то так получилось, что Вера его себе забрала, кормила кашами, бульоном, и выросло такое чудило громадное, что Верочкин муж Михаэль наотрез отказался с Джексоном делить одну крышу. 

   Да и Джексон в Михаэле скорее соперника увидел, чем хозяина. 

   Все на вкус попробовать старался.

   Так овчарка Джексон остался у меня и стал жить, не тужить.  

   Он и правда здоровенный, этот пес, размером с крупного пони. Очень красивый, шкура темно серая, с переливами серебряными. 

   Голова крупная, темнее туловища немного, лапы пошире моей ладони, цвета расплавленного серебра. 

    Глаза умные, черные, хитрющие! Много слов понимает, может показать, что ему надо, кучу разных звуков издавать может. 

    Говорливый он на редкость!

    И такой милый, такой ласковый! Улыбаться умеет, зараза, аж во всю челюсть!

    С Соней они быстро характерами сошлись, Соня животных вообще любит до потери сознания! 

    Так что теперь Джексон спит в ногах у Сони, а ко мне забираются Юта, Синди и Сиропчик. 

     Втроем они как раз почти таких же габаритов получаются, как один Джексон.

    Такая у нас тесная и теплая компания получилась. 

    Скучно нам не было.