(не) детские сказки: Скованная льдом

Глава 1. О том, что добродетель может выйти боком

- Аська! – голос мачехи разнесся над всем скотным двором, заставляя меня морщиться и кривиться, - сюда иди! Сколько ждать?!

Я вздохнула, тяжело и длинно, и встала с корточек. Поленья, что я так тщательно складывала, тут же развалились. С губ сорвался злой вопль, но я, как безропотная овечка, поплелась на зов. Мачеха долго орать не будет, возьмет мокрое полотенце и отходит мне бока.

- Чего, матушка? – спросила я спокойно, представ пред очи озлобленной фурии.

- Зараза мелкая! – выругалась женщина, откидывая поварешку в сторону, - сколько раз тебе, дурехе, говорить, чтоб всю утварь на места складывала, а не пихала бог весть куда!

- Что случилось? – подобралась я, подходя ближе и заталкивая свою привычную грубость подальше.

Мачеха выглядела странно. Обычно уложенные в аккуратную прическу волосы в беспорядке разметались по плечам, и даже косметика не могла скрыть покрасневших глаз. Такой я ее видела лишь единожды, когда они с отцом крупно поругались из-за меня.

Папа единственный раз за всю мою жизнь повысил голос на мачеху. Мне стукнуло около восьми тогда, я толкнула сводную сестру, а она сломала руку. Мачеха меня убить хотела лопатой, но отец не позволил, оттащил ее в комнату, да начал беседу вести. А я, глотая сопли и слезы, сидела под дверью и подслушивала, пока Марфа, моя сводная сестра, хныкала на кухне.

Тогда я и узнала, что папа меня успешно нагулял, а потом моя родная мать-кукушка, подбросила меня младенцем им под дверь. Так что мачеху с тех пор мне стало даже жаль, и я старалась пропускать мимо ее болезненные уколы, оскорбления и выполняла безропотно все поручения, что она мне давала каждое утро.

- Лиходейка, - погрозила мне мачеха половником, - ремня на тебя нет. Неряха.

- Матушка, - я оперлась на столешницу, скрестив руки на груди, и буравила мачеху подозрительным взглядом, - дело ведь не в посуде.

Она прекратила размахивать половником и посмотрела прямо мне в глаза, с каким-то безумным отчаянием. Плечи женщины опустились, а сама она упала на стул и прикрыла лицо ладонями. До моих ушей донесся тихий всхлип.

- Дошел до нас указ царя-батюшки, - глухо сообщила она, - наша деревня на очереди, дар Черному богу доставлять.

Я прикрыла рот рукой. Сердце забилось в груди бешеной птицей, а внутри все скрутило от нахлынувшего страха.

Черного бога боялись, ему поклонялись, только от его милости зависело, будет ли в текущем году лето, или все двенадцать месяцев будут нещадно выть вьюги, а мы снова затянем пояса от того, что есть нечего.

Поэтому царь-батюшка повелел раз в год из одной деревни или города выбирать несколько девушек для ублажения ирода. Их отправляли в заколдованный лес, да оставляли. А чтобы девушки не сбежали, привязывали несчастных к деревьям.

Нам в этом плане много лет везло, наша деревня находилась рядом с границей Заколдованного леса, от этого у нас всегда холоднее, да опаснее жить. Из леса часто выходили разные твари, порождения Черного бога, да жены его Морены, утаскивали зазевавшихся соседей, или калечили прямо на месте.

Кстати, девушки, отданные в дар Черному богу, на моем веку ни разу не возвращались. Их везли через границы нашей деревни, прямо в лес. Да только вот обратно они не шли, даже пешком. Нам, правда, оно на руку было - доход с проезжих получали. Возницы издалека всегда оставались на постой, да на ярмарку могли заглянуть.

- И кто эти несчастные? - спросила я сипло, голос пропал от страха.

- Всех не знаю, но в списке есть наша семья, - на последнем слове мачеха разрыдалась, а я замерла, осмысливая информацию.

В желудке раскрыл бутон ледяной цветок ужаса, а конечности свело легкой судорогой, по спине побежали неприятные мурашки. Что же нам теперь делать?

- А Марфа знает? - спросила я отстраненно, будто и не я вовсе произнесла.

- Нет, - мачеха вскинула голову, взгляд полный ярости, прожег до самых костей, - и не узнает, ты одна пойдешь.

- Как? - ноги не выдержали и я осела на пол, - вы серьезно, матушка?

- Еще как серьезно, - слова хлестали похуже мокрого полотенца, а в каждой букве слышалась лютая ненависть, - и я говорила тебе, не смей называть меня матушкой.

Я промолчала, по щеке поползла одинокая слеза, а сердце разбилось на мелкие осколочки от боли. Ведь я верила, все время верила, что мачеха хоть немного, но любит меня, где-то там, в глубине души. Оказалось, что я просто обманывала себя, мечтая о материнской ласке.

Она встала из-за стола, оглядев меня почти равнодушно и покинула кухню. Краем глаза отметила, что половник так и зажат в ее руке, а пальцы побелели от напряжения. Мне оставалось только надеяться на то, что отец никогда не позволит жене поступить так с родной дочерью. Разве я заслужила смерти? Только за то, что он в молодости думал не тем местом?

На автомате вернулась во двор к прерванному занятию. Рукавички остались валяться где-то на кухне, но я даже не обратила внимания на иголочки мороза, которые покалывали обнаженную кожу рук. На улице завывала стихия, казалось, что метель только набирает обороты. Снег валил с самого утра, крупными хлопьями оседая по округе, сейчас же поднялся сильный ветер, превратив пушистые снежинки в острые лезвия. Они жалили кожу, забивались за воротник и, казалось, замораживали до самых глубин души. Или это мне так холодно внутри, что мороз превратил меня в ледяную статую?