Академия универсалов. Зельем сыт не будешь

29.1

Родовое поместье рода Тристанов утопало в мрачном унынии. Фелист Тристан, монотонно листавший вечернюю газету, мрачно поглядывал на сидевшую в противоположном кресле насупленную дочь, молча метавшую в него злые молнии хмурыми глазами. Мужчина неловко откашлялся, сохраняя невозмутимый вид и перевернул страницу «Хроник Веллора», по извечной привычке предварительно ее встряхнув. Для Аделаиды это стало неким сигналом для продолжения тщетного и бестолкового спора, не прекращавшегося в стенах особняка третий день подряд

— Отец, послушай... — вступила она, набрав в легкие побольше воздуха, чтобы вылить на упрямого родителя очередную порцию убедительных доводов, но не успела начать, как была прервана обманчиво ласковым: 

— Боги свидетели, Аделаида, я люблю твой прекрасный голосок, но еще хоть слово о возвращении в эту проклятую академию и ты будешь наказана. 

— Прекрати так себя вести. Ты не можешь обращаться со мной как с ребенком. Мне двадцать, отец! 

— Мы поговорим об этом, когда ты выйдешь замуж, — флегматично отозвался родитель, припустил черно-белую страницу и тотчас добавил: — И ни в коем случае, это не будет лорд Эминар Дартиас, как того желает твоя мать. 

Аделаида растерялась, не ожидая подобного высказывания со стороны горячо любимого отца, всю жизнь снабжающего ее правом выбора и ни в чем ей не отказывающего. Выпрямилась в кресле и хмуро спросила, воззрившись на родителя в упор: 

— Почему ты так говоришь? 

— Потому что нечего моей дорогой дочурке делать рядом с членом Светлого Ордена. Безусловно, это весьма почетно, но твоя безопасность и благополучие для меня куда важнее всяких почестей. И как раз по этой причине в Арвинскую академию ты больше не поедешь. Главное, твоя безопасность. Я не желаю больше ничего слышать,  — подобревшим голосом выговорил Фелист Тристан, лишь под конец своей тирады ужесточившись и невозмутимо вернулся к чтению газеты. 

— Как же ты не понимаешь, папа? Я маг! Я единственная наследница рода Тристанов! Как же я могу отсиживаться в стороне, когда наше королевство нуждается в сильных магах? Как ты предлагаешь проживать спокойной жизнь со знанием того, что где-то там, у Стены, мои друзья и знакомые борются за судьбу всего мира? Разве так ты меня воспитывал, отец? Не молчи же ты! — от бурлившей в крови злости, Аделаида яростно подскочила с насиженного места и в отчаяние перешла на крик, которого до этого времени себе не позволяла. Спокойствие родителя злило не на шутку. Как он может так с ней поступать? 

— Какая самоотверженность, дочь! — ядовито выплюнул Фелист Тристан, яростно взмахнув газетой. Нервным движением убрал в ее сторону и откинулся на спинку кресла, смежив веки. Через долгую минуту устало произнес: — Войди в мое положение, Аделаида. Ты моя дочь, моя драгоценность и единственная радость. Каким же отцом я буду, если собственноручно отправлю тебя на верную гибель? Думаешь, я не догадываюсь для чего лорд Дартиас прибыл в вашу академию? Им нужно пушечное мясо! Вы все маги-недоучки, вы и пару минут не продержитесь на поле боя! Неужто ты хочешь для себя такой участи? 

Тяжко вздохнув, Аделаида присела перед отцом на корточки, положив ладони поверх его рук. Ласково погладила и тихо произнесла, устроив подбородок на подлокотнике кресла: 

— Ты зря переживаешь, папа. Я сильная, такой ты меня воспитал. К тому же у Ордена нет полномочий отправлять на битву таких как мы, как ты выразился, магов-недоучек. Я буду в безопасности. Только позволь. Позволь вернуться в академию. Я выживу, правда. Со мной все будет хорошо, я клянусь тебе. 

— Аделаида... — Фелист Тристан посмотрел на дочь с сомнением и бесконечной тоской во взгляде. Погладил по волосам тяжелой рукой и печально произнес: — Когда же ты успела стать такой взрослой? 

* * * 

— Как обстановка в академии? 

— Мрачно, печально и грустно, — скучающе констатировала леди Адельвейн, старательно выкрашивая карминовым лаком оттопыренные пальцы левой руки. Глянцевые заточенные ноготки отражали в себе блеск настольной лампы. Магографическая уменьшенная фигурка соседки, высвечивающаяся над оставленным на кровати магфоном, повернулась к Аделаиде, укладывающей вещи в небольшой чемодан и вопросительно выгнула бровь: — Тебя интересует лорд Дартиас, я правильно понимаю? 

Аделаида смутилась, хотя старательно пыталась того не показать. Но дрогнувшие при вопросе пальцы и вспыхнувший огнем взгляд выдали ее с потрохами. С преувеличенным усердием складывая шифоновую блузу в раскрытый настежь чемодан, с деланным безразличием она приподняла взгляд на магограмму соседки и бесцветно произнесла: 

— Неправильно, — затем склонила голову в бок и сказала тише: — Но раз уж ты начала, то, будь добра, продолжи. Каковы дела лорда Дартиаса? 

— Понятия не имею, — отмахнулась леди Адельвейн и пожала плечами, подув на высыхающие ногти. — Насколько я знаю, на этой неделе он в академии не объявлялся. 

Сердце предательски сжалось в глупом беспокойстве за ректора Дартиаса, ставшего жертвой глупого стечения обстоятельств и наверняка пострадавшего по этой же причине. Аделаида встряхнула головой, отгоняя от себя безрадостные мысли. Право слово, что может с ним статься? Лорд Дартиас — влиятельнейший архимаг, у которого власти и репутации страх сколько. Аделаида осознавала это ясно, да только навязчивое ощущение горькой вины сжимало сердце, вгоняя в угрюмую печаль. Ведь если бы не она, то трагедии получилось бы избежать? Эминар Дартиас не попал бы под магическую бурю, при этом лишившись всяких сил и тогда десятки тысяч невинных людей остались бы живы. Смог бы ректор остановить прорыв? 

— Аделаида, — резкий голос леди Адельвейн вырвал из пучины безрадостных мыслей. — Бога ради, не корчь такое скорбное лицо. Я спрошу у Диара про твоего ненаглядного, если уж на то пошло, ты только не реви и возвращайся скорей в академию. Надо бы дело одно обсудить. 

Аделаида посмотрела на соседку, а, возможно, уже подругу с нескрываемой благодарностью. Хорошая она все-таки, хоть и вредная. Поможет, утешит, выслушает — чем не подруга? Делом получше Кая, от которого сорок лет ни слуху ни духу — предатель. Как разошлись двумя неделями ранее возле академических ворот, так и пропал, поминай как звали. 

— Тогда поговорим завтра. Утром я буду в академии. 

На том и распрощались. Попрощавшись с Киарой, Аделаида закончила сборку небольшого чемодана, в спешке прихваченного с собой из академии и рухнула на подушку, бездумно уставившись в потолок. Мысли неволей вернулись к лорду Дартиасу, по весьма таки дурной привычке, успевшей стать безызменной. Зелье приняла, а каков толк? Сходила на сдачу крови в целительский центр, от приворота там, как оказалось, осталось совсем ничегошеньки, вот только неправильные мысли о ректоре Дартиасе из головы как-то не выветривались. И совсем непонятно — то ли ведьм приличных в королевстве не осталось, одни шарлатаны плодятся, то ли чувства из наведенных стремительно перетекли в настоящие? И что теперь делать, спрашивается? 

Рыдать и грустить? Так это Аделаида за две недели вдалеке от лорда Дартиаса и его академии исправно выполняла чуть ли не каждую ночь. В крайнем случае, поищем здание штаба Светлого Ордена и нагрянем в гости к могущественным архимагам. А чего не нагрянуть? Пусть ректор Дартиаса ей выдают, желательно, в целости и сохранности, иначе все — леди Тристан за себя не ручается. 

Утро наступило скоропостижно. Как добиралась до академии — история отдельная. Фелист Тристан, будучи непоколебимым упрямцем, раз десять переспросил уверена ли она в своем решении, а после крепко обнял и угрюмой тучей скрылся в поместье, оставив дочь на растерзание Розалии Тристан, не перестающей причитать о безрассудности нынешних магов. По итогу расплакалась матушка на плече дочери, упрямо не желавшей внимать наставлениям, и отпустила только тогда, когда водитель вызванного аэробиля ворчливо пригрозился уехать. А между тем в столицу пришли нежданные холода — невесомыми хлопьями с серого неба, кружась, сыпали снежинки, образовываясь в малые сугробы на ровных улочках. Говорили, что столь необычные катаклизмы случились по вине недавней магической бури, случавшейся лишь раз в год. А все из-за накапливаемой в пространстве энергии, источаемой Великой Стеной. Никогда нельзя было предугадать, когда начнется сие бедствие. 

А снег все сыпал, грозясь в скором времени укутать столицу в свое белоснежное одеяло. И это зрелище так заворожило леди Тристан, что та вопреки ворчанию хмурого водителя, не удержалась и высунув голову из окна, подставила лицо под мокрые снежинки, ниспадающие с неба. Холодный морозный воздух проник в теплый салон аэробиля, заставив поежиться, а старый гном и вовсе расчихался, да угрюмо заворчал: 

— Вот простужусь, помру и будет моя смерть на твоей совести. Так и знай. — Зима студеными морозами обещала выдаться холодной и крайне суровой, потому гном еще пуще заворчал себе под нос: — Надо бы утеплительными артефактами обзавестись, да детишкам пальтишки потеплее прикупить. Столько затрат! Никакого проку от этих магов! Чего только вечное лето не наколдуют? Не положено, говорят, дескать, против природы это. Так бы и сказали, что жалко. 

Между тем Аделаида настороженно прикрыла окно, никого хоронить ей решительно не хотелась, но недоуменно на гнома она все же покосилась. Какой-то неправильный индивид ей попался. 

— Гномы ведь не простужаются, — упрямо выдала она, вычитанное в учебнике о расах и их особенностях, но вышеупомянутый беспечно махнул рукой на мнение ученых и горделиво сообщил: 

— А у меня в роду люди потоптались. 

Девушка невольно покосилась на остроконечные ушки гнома, имеющие столь элегантную и аккуратную форму, что любая эльфийка сгорела бы от зависти и не удержалась от ехидного комментария: 

— Видимо не только они. 

Барло, так звали ворчуна, с апломбом потрогал торчащие ушки и кичливо поведал: 

— А это у меня от прадеда. Он у меня, между прочим, опальным лордом бывал. Ради бабки моей титул оставил и гномом стал зваться. Славный был мужик, даром, что эльф чистокровный. 

Аделаида если и удивилась, то виду не подала. Услышь об этом правитель Градоса, королевства на соседнем континенте, где закон обязывал жителей заключать браки исключительно с себе подобными, непременно впал бы в ужас и глубочайшую депрессию. В Элоре к межрасовым бракам относились лояльно, местами даже поощряли. Накой любви препятствовать? 

Девушка покосились на воздушную дорогу, сейчас представляющую собой длинную линию из плотно стоящих аэробилей всех цветов и марок, да их водителей, время от времени перекрикивающихся между собой этакими красноречивыми эпитетами, что уши сами собой закручивались в трубочку. Когда добралась до академии, во дворе которой, вопреки прихотям природы, зеленела трава, а все благодаря искусным магам земли, время близилось к обеду. Арвинская академия пустовала, лишь редкие адепты встретились по пути в женское общежитие. Оно и не удивительно — учеба начнется только одной неделей позже, основной поток потечет лишь к концу этой недели, если, конечно, не струсят и не запрячутся под родовое крыло. 

Потирая раскрасневшиеся от холода ладони — так как адептов практически не было, администрация не считала нужным растрачиваться на отопление — Аделаида влетела в родные стены общяжной комнатки и радостно улыбнулась уютной обстановке. 

— Чего, спрашивается, улыбаешься? Холодно так, что велика вероятность окоченеть, — привычно отозвалась леди Адельвейн при виде нее, однако, встала с кровати, оглядела ее с ног до головы и неожиданно обняла. В ответ на обалдевший взгляд пожала плечами и ковыряя носком туфель пол, развела руками, мол, сама не понимаю, что за ересь на меня нашла. — Чего только не сделаешь от одиночества, правда? 

— А чего это ты в академии засела? 

Леди Адельвейн промолчала. Сделала вид, что не услышала, однако раздумий Аделаиде подкинула немало. Неужто у них с лордом Сальваттелом все так плохо? Или же причина в другом? Во всяком случае — настаивать и расспрашивать она не стала. Захочет, расскажет. Киара не из тех, на кого можно надавить — сама на кого хочешь надавит. 

— Ну, спрашивай уже, — закатив глаза, проговорила она, когда спустя четверть часа они уселись на кровать Аделаиды с кружками теплого чая, обмотанные в теплые одеяла. 

— О чем? 

— Конечно, ты не понимаешь. Что с лордом Дартиасом случилось тебе неинтересно? 

— Интересно, — врать и отнекиваться Аделаида не стала. На кой эти глупости, если, итак, все понятно? Она окончательно и бесповоротно влюблена. 

— Я звонила Диару вчера вечером. К счастью, с двенадцатой попытки он ответить соизволил, — в тоне леди Адельвейн проскользнуло недовольство. — Я его спрашиваю, мол, как там ректор Дартиас случаем поживает, так он говорит, что это не мое дело. Я, конечно, же настояла, меня, кстати, между тем заподозрили в измене, но кое-что я выяснила. Говорит он в поместье в своем засел и не вылазит оттуда долгое время. Можно предположить, что нашего ректора съедает чувство вины. Я слышала он пожертвовал половину своего состояния пострадавшим от прорыва, во искупление, так сказать. На этом все. 

Сердце вновь тоскливо сжалось. 

— А где его поместье, ты не знаешь? 

Леди Адельвейн вперила в нее пристальный взгляд. 

— Аделаида, ты же не собираешься... — Решительный блеск в глазах леди Тристан Киаре отнюдь не понравился. — Нет-нет, это самоубийство, даже не думай. Я понимаю, что у вас близкие отношения, но наведываться к нему домой — это уже слишком. Диар сказал, что лорд Дартиас никого к себе не подпускает. Думаешь тебя подпустит? Ада, не разбивай себе сердце попусту. Лорд Дартиас появится, когда придет время, во всяком случае, не может ведь он сидеть там вечно. Когда вернется в академию, тогда и поговорите. 

— Не бубни, Киара, не порть мою решимость. Так где там его поместье, говоришь? 

— Я не знаю!