Не говорите Верочке

Не говорите Верочке

1.

Это был «плохой» день.
Нет, нет, ещё ничего не произошло, но я точно знала, что этот день будет плохим. Потому что так написано в блокноте, который я прячу под кроватью в своей комнате.
Всё началось шесть лет назад, ещё до того, как мы переехали в Смоленск. Помню, я проснулась среди ночи от странного звука: слабое прерывистое дыхание и едва уловимый скрежет. Я решила, что это призрак Белой девы, утопившейся в Ивановский день из-за неразделённой любви, пришёл меня забрать. А всё потому, что на днях мы с Лесей и Людкой баламутили озеро, из которого, много лет назад, вытащили её разбухшее от воды тело. Я так перепугалась, расплакалась и стала звать маму. Но мама не отозвалась. А вот призрак отозвался. Попросил впустить его в дом. Но я была умненькой девочкой и знала, что чужим двери открывать нельзя, особенно призракам, которые пришли чтобы утащить тебя в своё озеро. Тогда призрак ласковым, заискивающим голоском назвал меня Верашей, а потом заплакал. Его печальные всхлипы доносились из-за двери заунывными трелями, и я сдалась. Вылезла из своей кровати и поспешила к входной двери. Покрутила ключ, торчащий в замочной скважине, подёргала за ручку. Ничего.
- Замок! – дрожащим голосом подсказал призрак.
Я подняла голову и заметила железный амбарный замок, висевший на середине двери. Таким же замком папа закрывает гараж, где ночует его любимый «Гольф».

Я немного подумала, а потом взяла табурет и, поставив его у входной двери, принялась крутить замок. Благо он не был закрыт на ключ, а весел на раскрытой дужке. И кому только понадобилось вешать его на входную дверь?
Справившись с замком, я слезла с табурета, чуть помедлила (всё же не каждый день предоставлялась возможность увидеть настоящего призрака), а затем повисла на ручке до характерного щелчка. За дверью оказалось темно и холодно. Меня обожгло студёным ноябрьским воздухом. Но призрака нигде не было видно. Вместо него на крыльце стояла мама. Босиком, как и я, и в ночной сорочке. Из посиневших маминых губ вырывались клочки белого пара, а ещё она плакала
- Папа спит? – тихо спросила она, входя в дом.
- Спит. – Ответила я, гадая как мама оказалась на улице.
- Хорошо. – Кивнула она и осторожно прикрыла за собой дверь. – И ты иди спать.
- Мам…- позвала я. – А там, на улице, не было призрака? – со страхом и тайной надеждой спросила я.
- Нет, не было. – Кротко сказала она и провела по моим волосам холодной ладонью.
После этого случая мама долго болела, а я всё никак не могла понять, как она оказалась за дверью? Почему на двери весел амбарный замок и куда подевался призрак Белой девы?

Спустя шесть лет, перебравшись в Смоленск, я уже знала ответы на эти вопросы. Как и на многие другие, которые появились позже. Они легли в основу моей безумной (по словам Леси) теории о «хороших» и «плохих» днях, которую я тщательно прописала в своём блокноте, и которой безропотно следовала. Согласно этой теории, «хорошие» и «плохие» дни чередуются, как полоски у зебры. Бывают, конечно, исключения, но очень и очень редко.

В «хорошие» дни я всегда чувствовала себя хорошо. Могла целый день рисовать, читать, смотреть мультики или есть сладости. А ещё могла радоваться и не бояться.

Потому, что в хорошие дни редко случается что-то плохое.
А вот в «плохие» дни всё обстояло иначе. С самого утра у меня начинало крутить живот, словно мои внутренности завязывались в гигантский узел, давящий изнутри. Есть в «плохие» дни мне не хотелось, как и играть или радоваться. Весь день я готовила себя к тому, что непременно должно произойти. И ЭТО происходило.

2.

Так что, проснувшись в то утро, я уже точно знала, что день будет плохим. В школе меня снова дразнили. Я пришла в белых немодных сапогах, больше напоминающих валенки и одноклассники подняли меня на смех.
- Бульбашка! – смеялись они, тыча в меня пальцами.
- Езжай в свою деревню и ходи модничай в этих чунях! – посоветовала мне Оля.
- Да у них там вся страна – одна большая деревня! – вторил ей Лёшка-отличник.
Мне стало так обидно. И за себя, и за страну, и за сапожки. А они все смеялись и смеялись, пока в класс не пришла учительница и не велела прекратить балаган.

Из школы я возвращалась добрых пол часа, хотя бодрым шагом можно дойти и за пятнадцать. Уж очень мне не хотелось домой. Живот скрутило сильнее, ещё и потому, что за день я так ничего и не съела. Дышать приходилось через рот, это хорошо помогало от тошноты, которая усиливалась по мере того, как я приближалась к дому. Стоя возле квартиры, я долго искала ключи. Судорожно перебирала учебники и выворачивала карманы, пока из нутра очередного тканевого вместилища, не выпала связка ключей. Подняв связку дрожащей рукой, я вставила нужный ключ в замочную скважину. В квартире пахло горелой картошкой.

А день всё-таки был не хороший!

Я осторожно сняла сапоги и на носочках прокралась в гостиную. Там, на диване, лежал папа и храпел как паровоз, изредка поскрипывая зубами. Живот немного попустило. «Всё же спящий папа, пусть и пьяный, лучше, чем бодрствующий!» – решила я и на окрепших ногах зашагала в свою комнату. Переоделась в домашнее: спортивные штаны и кофту с растянутым горлом, а на ноги натянула вязанные мамой носки в тёмно-синюю полоску.

На кухне царил настоящий бардак. Гора немытой посуды в раковине, стопки на столе, кусочки надкусанного хлеба и сала. А в центре комнаты – разбитая банка с консервированными помидорами. И крошки, крошки, крошки.
Переступив через разбитую банку, я подошла к холодильнику, раскрыла дверь, а там пусто. Только долька лука лежит на верхней полке. Ни горохового супа, ни макарон по-флотски, которые мама готовила вечером. Ни даже масла с сыром. Одним словом – пустота.
Пожевав губу, я вернулась в свою комнату. Голодный живот недовольно булькнул, за что получил болезненный шлепок ладошкой. Я решила, что стоит подождать маму. Она вернётся и обязательно меня покормит.
Я читала, когда ко мне в комнату ввалился папа. Его маленькие красные глазки горели безумием, а изо рта неприятно пахло луком.
- Где шляется твоя мать? – спросил он.
Я со страхом уставилась на него считая сколько раз он моргнёт.
Один, два, три, четыре, пять… слишком часто. Значит, он ещё не протрезвел. От этой мысли мне стало дурно, а узел в животе сделался туже.
- На-на работе! – заблеяла я.
- Работа уже кончилась! – взбеленился он. Хотя на часах было без четверти четыре, а мама работала до пяти. – Изменяет мне! – пробормотал он себе под нос и рявкнул: – Убью суку!
- Папа! – с отчаянием взвизгнула я.
- Даю ей пять минут. Если не вернётся, убью!