Не исчезай

Не исчезай

Дядя — самый дорогой для меня человек. Жаль, что я понял это, потеряв его.

— А ну вернись! А-Лин! — Цзян Чэн продолжал кричать что-то в след убегающему племяннику, однако юноше, который стремглав выбежал из комнаты Главы Ордена, не довелось услышать громкую брань в свой адрес.  

     Мальчишка вновь хотел показать Цзян Чэну, что он достойный племянник своего дяди, решив поохотиться на речных гулей, ночью. Но как только Саньду Шеншоу узнал, что его дорогой племянник не в тёпленькой кроватке лежит, а неизвестно где шастает, устроил такой погром, что вся Пристань Лотоса, как показалось адептам Ордена Цзян, содрогалась от каждого его крика.   

    В голове Цзинь Лина, по пути в свои покои, вертелись громкие речи дяди, которые продолжали стоять в ушах гулом:    

   «Глупый мальчишка! Несносный ребёнок! Тебе ещё расти и расти! Как ты посмел сбежать, да ещё и в такое позднее время?!»  

     «Я просто хотел поохотиться…»     

  «Поохотиться?! Речные гули очень опасны, особенно для тебя, Цзинь Лин. Ты ещё не до конца владеешь мечом и луком, а уже возомнил себе, что можешь охотиться без меня?!»    

   «Ты не сможешь до конца жизни таскаться за мной! Я уже не маленький и в состоянии сам о себе позаботиться!»   

    «Ты не в состоянии даже своей головой хорошенько подумать, прежде чем не влезать в передряги, а говоришь мне, что можешь позаботиться о себе самостоятельно?!»  

     «Я ни разу, — СЛЫШИШЬ?! — ни разу не услышал от тебя хоть какой-то похвалы! Одни упрёки и брань постоянно вылетают из твоего рта!»  

     «А как тебя не упрекать?! Как не браниться?! Если ты никогда не слушаешь меня!»   

    «А что от тебя можно услышать хорошего?! Всё время орёшь на меня, будто тебе нравиться плеваться своими гадкими словами в меня! Смотришь на меня так высокомерно, будто я, по сравнению с тобой, — пустое место! Неужели я так и не смогу сделать хоть что-нибудь, что сможет тебя, наконец, порадовать, заставить гордиться мной?! Всё ясно! Я никогда не смогу быть в твоих глазах достойным тебя! Тогда, может мне и вовсе исчезнуть?! Чтобы я не утруждал те…»    

   Цзян Чэн ударил его… В первый раз за всю жизнь, Цзян Чэн ударил его… Сильно… Отчаянно… По лицу… Смотрел так гневно, злобно… Даже в его холодном взгляде, в котором можно было прочитать лишь равнодушие или же бесконечный холод, заплясали яростные огоньки гнева…       Чувствуя невероятно сильное жжение на щеке, А-Лин вбежал в свою комнату, упав на кровать, лицом в подушку. Если бы не она, рыдания Цзинь Лина были бы слышны на всю Пристань Лотоса. Не столь сильно жгла пощёчина дяди, сколько всепоглощающая обида в груди. Юноша бил несчастную подушку кулаками, пытаясь хоть как-то и на ком-то выместить свою обиду, разочарование, боль…       Обиду, потому что дядя не хочет видеть в нём что-то значимое…  

     Разочарование, потому что Цзинь Лин больше не хочет ни видеть этот холодный взгляд, ни слышать бесконечную брань. Он разочаровался в своём дяде…

      Боль, потому что… Цзинь Лин не мог описать все чувства, испытываемые им сейчас. Всё смешалось… Превратилось в тугой узел, который давил мальчика изнутри, и с каждым разом всё сильнее и сильнее. Горло будто хватали спазмы, от чего Цзинь Лин громко и прерывисто дышал. Ему казалось, что он сейчас задохнётся от нехватки кислорода, несмотря на то, что воздух юноша вдыхал очень жадно и быстро. Сжав челюсти, чтобы его крики не вырвались наружу, Цзинь Лин постепенно начал успокаиваться. Он уже не слышал, как кто-то стучит ему в дверь, хотя, уже и так было понятно, кто этот «кто-то». Уловив тихое «Цзинь Лин», юноша также тихо, как и голос за дверью, ответил: — Уходи. Оставь меня в покое… — послышалось неровное громкое дыхание, затем удаляющиеся тяжёлые шаги.

***

      Перед глазами всё плывёт. Цзинь Лин не сразу понимает, что всё ещё находится в своих покоях, правда, уже в сидячем положение. Веки стали такими тяжёлыми, словно налились свинцом. Пришлось несколько раз проморгать, чтобы до конца сфокусировать зрение. Горло пересохло, у юноши возникло резкое желание подорваться с кровати и утолить свою жажду прохладной, остужающей пылающую глотку, водой. Губы потрескались, ныли от мелких, ещё не заживших, ранок. На ватных ногах, Цзинь Лин поплёлся к двери, но когда он попытался её открыть, с большим удивлением, затем уже с ужасом заметил, что сил в его руках практически не осталось. Они дрожали так, будто на них обрушилась какая-то невидимая тяжесть. После нескольких неудачных попыток открыть дверь, Цзинь Лин понял, что это бесполезно.

      Что с ним происходит?    

   Почему он такой слабый?    

   «Я слабак по жизни» — внезапно эта мысль пришла ему в голову. И она не была каким-то великим открытием для Цзинь Лина.  

     «Дядя оказался прав, — я ни на что не способен без него. Даже дверь открыть не могу…»

      Цзинь Лин уже хотел вернуться обратно в постель, укутаться в одеяло с головой и вновь вернуться в мир сновидений и грёз, как услышал за дверью какие-то голоса:

— Этот мелкий паршивец ни на что не годен. Постоянно висел на шее Главы Ордена, словно он не будущий наследник великого Ордена Лань Лин Цзинь, а какая-то привередливая госпожа. — первый голос звучал очень грубо. Было сразу понятно, что человек, говоривший эти слова, очень раздражителен и озлоблен.

— Не говори. Если бы не этот сучёныш, Глава Ордена был бы жив. И на нас не обрушилась бы такая страшная беда. Что же мы будем делать? — второй голос, в отличие от первого, звучал намного мягче, но если прислушаться повнимательнее, то можно расслышать в его словах некие нотки презрения и, в то же время, глубокой скорби.   

     Цзинь Лин остановился на пол пути, вновь оборачиваясь к двери. Его состояние нельзя было назвать просто шоковым, ведь юноша тут же, из последних сил, подбежал к двери, ударив её кулаком. Как ни странно, на это у него сил хватило. Когда волна гнева и какого-то непонятно-мерзкого чувства захлестнули его, Цзинь Лин прокричал: