Не к ночи будь помянута. Часть 1.

16

- Вставай, солнышко. – сказала мама.

Я открыл глаза и оторопел. В окно било солнце. На подоконнике растянулся Герасим. Мама в розовом халате что-то искала в шкафу.

- Мам! Это как, а?

Она взглянула из-за плеча, улыбнулась и упорхнула на кухню. Ничего не понимая, я поплёлся за ней, заметив по дороге, что спал я, оказывается, в грязной одежде, и не подвергся за это жестокому порицанию.

За столом сидело полно народу.

- Сладко спишь! Только тебя ждём. – сказал отец.

- Папа?!

- Садись. Тётя Юля пирогов принесла, налетай.

Юлия Васильевна улыбнулась, близоруко заморгала, и подвинула блюдо с пирожками.

- С яблоками. Как я люблю. – сказал Егор.

Он взял один, а Серёга два. Ада ничего не взяла. Она катала по столу крошки, и они слеплялись в маленький шарик.

- Ада Юрьевна, вам, может, ещё чаю? – заботливо спросила Юлия Васильевна.

Ада отрицательно покачала головой. На ней был серый шерстяной костюм и голубая блузка, волосы коротко острижены.

- Вот ведь здорово, а? – сказал отец. – А я ещё иду и думаю - приду, а дома никого - кто на учёбе, кто на работе. Прямо за стол попал! И пироги тут как тут. Вот, кстати, зря ты, вавочка, волновалась! Мариночка у меня знатно готовит. А какой у неё плов! А пельмешки!

- Да ладно! – зарделась мама.

В дверь позвонили. Мама пошла открывать.

- Это из полиции. – крикнула она из коридора. – Кто-то устроил погром на стройке, представляете!

- Это я. – сказал я.

- Герунчик! Ну как же так? Не для того мы тебя растили! Надо всё уладить. Максик, поговори, тебя послушают.

Папа стал вылезать из-за тесного стола.

- Пап, я сам разберусь. – сказал я и усадил его обратно.

Но за дверью уже никого не было. Там, сразу за дверью квартиры, внезапно начинался двор, заваленный старыми вещами. Покрытые пылью, позабытые, валялись ветхие книги, поломанный торшер, старые полки, печатная машинка, истёртое на рукавах пальто, резиновый сапог без пары, погнутая удочка и много ещё всякого хлама, печального и никому больше не нужного. На земле у моих ног сквозь рукава заношенного отсырелого свитера прорастала молодая трава. Всё это было залито весёлым весенним светом, а посередине росла яблоня, широко растопырив ветки с блестящими набухшими почками.

Отец вышел вслед за мной. Он улыбался, он радовался как ребёнок, глядя на яблоню, на небо, на пушистые белоснежные облачка.

- Пап, нет никого.

- Да, вижу. Это всё мама твоя. Всего боится, вот ей и кажется. Хорошо-то как! Смотри! Птицы летят.

Я поднял голову. Высоко, в голубом сияющем небе, летела беспорядочная стая мелких птиц, голосящих беспокойно и радостно.

- Пап, а ты же вроде… умер.

- Ну, так что? А ты вот живой. Эх, красота! А помнишь, мы в лес весной ходили, и ты в болоте увяз? Вот смеху было – ботинок еле нашли.

- Помню. Пап, а Ада говорит, что она тебе бабушка.

- Ада? Значит, просто Ада? Вавочка моя. Да, конечно.

- Да как же так?

- Гера, ты парень добрый и серьёзный. Ты о ней заботься, ладно? У неё, Герчик, непростая жизнь была. Это я теперь знаю, раньше-то не знал. У неё ведь никого во всём свете нет. Ты ей просто поверь, уж постарайся. Вот как мне. Как маме. Смотри-ка, какие идут!

Сбоку послышался шум и гвалт, и в переулке сбоку показалась пёстрая толпа. Нарядные, весёлые  люди вели ликующих детей, несли  гроздья воздушных шаров, цветные флаги и флажки, высокие ветки с большими бумажными цветами. Один парень от души бренчал не гитаре, мужик постарше наяривал на гармони. Люди пели - нестройно, но громко и сердечно. Кто-то заливисто смеялся.

- Чего это они? – спросил я.

- Не знаю, может, Первое мая.

- И что? Погоди… Осень же на дворе.

- Да какая разница! – махнул рукой отец. – Пошли-ка в дом. А то без нас всё вкусное съедят.

И вдруг тоже пропел или прочитал, растягивая слова:

- На земле, на чёрной, всего прекрасней кто считает конницу, кто - пехоту, кто - суда. По-моему ж, то прекрасно, то прекрасно… что.… 

Но слова его потонули в счастливых голосах людей и криках птиц…

Я проснулся и полежал с закрытыми глазами, переваривая. Мне вообще редко снились сны. Тем более – такие. В голове прокручивались последние слова отца, как будто пробивая себе вечную дорожку в устройстве, которое отвечает за человеческую память. Почему он назвал её «вавочка»? Что это вообще за слово такое? Я окончательно проснулся и сел. А меня укрыли одеялом, надо же, какая забота!

В кухоньке что-то шипело и звенело. На тарелке высилась стопка коричневых блинчиков.

- С добрым утром. – сказала Ада.

- Привет. Из чего стряпаешь?

- Гречку помолола на кофемолке. Кстати, есть кофе.

- Молодец. Ты ценное приобретение. Как спалось?

- Представляешь, Максим приснился. Хорошо спалось.

Круто! Примерно этого и стоило ожидать. Я подцепил стопку блинов на тарелку.

- Останешься тут? Не сбежишь?

- Останусь, если найдёшь мне работу.

- Я тебя прокормлю.

- Я сама себя прокормлю.

- Давай договоримся – сначала ты окрепнешь. А пока, если хочешь, работай на меня. Ммм…  вкусно. А это круто! Впервые в жизни я – работодатель! Подумать только, у меня будет своя домработница. Слушай, не ломай мне кайф, не отказывайся. Правда, платить я тебе не смогу. Когда-нибудь работала за еду?

Ада рассмеялась.

- Придётся пока потешить твоё тщеславие. Но потом я куда-нибудь устроюсь.

- Да что ты делать-то умеешь?

- Всё. Начиная от чистки отхожих мест, заканчивая переводами с немецкого и французского.