Не к ночи будь помянута. Часть 1.

24.

- Примерь, я посмотрю.

- Ну мам!

- Сделай матери приятное. Тебе трудно что ли?

Я покосился на охристый свитер, тёмно-сиреневый пиджак и зелёную рубашку. Они ждали меня на кровати, распахнув плоские объятья. Теперь нужно будет ломать голову, куда бы их надеть, чтобы и мама не обиделась, что не ношу её подарки, и друзья не застремали. А ведь кто-то где-то это носит да радуется. Вот придурки. Я послушно натянул на себя обновки и стал похож на попугая ара.

- Красавчик! Тебе нравится?

- А то! Полный отпад.

Мама смотрела на меня, склонив голову на бок, отчего её светлые кудряшки перекосились и смешно оттопырились надо лбом. Она соскучилась. И я, оказывается, тоже. В аэропорту она с визгом бросилась мне на шею и чуть не сшибла с ног, вся такая внезапная и непосредственная, как всегда. И я обнял её, утонув носом в облаке мягких волос и цветочных духов. Пока мы ехали в машине, я будто увидел воочию участников конференции, водителей, горничных отеля и прочих персонажей, спонтанно и ярко описанных на одном дыхании. Потом меня строго и подробно расспросили о сохранности квартиры. И только после этого моя мама вспомнила о такой сущей безделице, как забытая всеми бабушка. Я сдержанно и кратко рассказал то, что посчитал нужным, не забыв попенять о своей неинформированности на этот счёт. Тут мама почему-то надулась и молчала минуты три. А когда мы уже заходили в подъезд, вдруг сказала:

- Зато исполнилась твоя мечта. Ты же хотел отдельную жилплощадь. Вот, пожалуйста!

Спальня была завалена содержимым чемоданов, так что встать было негде. Я отгрёб кучку белья и уселся на край кровати.

- Мам, а всё-таки, как же так – недалеко от нас проживала папина бабушка, можно сказать, единственная наша родня, а вы с папой ни сном, ни духом про это не упоминали и, похоже, вообще об этом не желали знать?

- Гера, не говори ерунды! Почему – не желали? Папа помогал чем мог, ездил к ней. Только она его видеть не желала. У неё была прекрасная сиделка. Всё что надо, папа привозил.

- А потом? Когда его не стало?

Мама нахмурилась, но только на секунду.

- А потом, Герчик, привозила я. Иногда. И часть денег сразу положила на счёт Юлии Васильевны. Что я, по-твоему, совсем бессердечная?

- А я-то, мам! Почему я ничего не знал?

- А зачем? – мама подняла на меня голубые глаза и похлопала накрашенными ресницами. - Раньше ты был такой чувствительный мальчик – всего боялся, всех жалел, плакал часто. Зачем ребёнку лишние травмы? Это же ужас -  сумасшедшая злая старуха, страшная как Баба Яга… А потом ты вырос, и… вроде, стало незачем. Меньше знаешь – крепче спишь. 

- Всё равно. В голове не укладывается.

- Ох, ты и сейчас такой же чуткий. Так нельзя, Гер. Жизнь – штука жестокая, пора уже понять. Давай не будем об этом. Лучше скажи, как там с документами? Ходил уже к нотариусу?

- Нет пока.

- Вот и хорошо. Обращусь к Антону Ильичу, он всё сделает быстрее и дешевле. Отнеси это в ванную, а это выкини совсем.

Мама сунула мне комок одежды и пакет с помятыми продуктами. Я отложил их в сторону.

- Мам, а всё-таки… эта папина бабушка, она была какая?

- Гера, ну какая разница?! Она тебе даже не родня.

- Ну, если на то пошло – и папа мне не кровная родня.

Мама подняла голову. На лбу собрались морщинки – это значило, что разговор её раздражает, и она хочет поскорее уйти от него. Но я выдержал её недовольный взгляд, и она поняла, что я так просто не отстану.

- Ладно, слушай! О мёртвых, конечно, либо хорошо, либо ничего. Но Ада Юрьевна, не к ночи она будь помянута, была злобная стерва и интриганка. Да-да! Она у меня лет десять жизни унесла, а если бы знала наверняка, что это не убьёт Максима, вообще с удовольствием свела бы меня в могилу и сплясала бы сверху. Я ничего слышать о ней не желаю!

Я ушам не поверил. Никогда не слышал, чтобы моя мама говорила о ком-то в таком негативе. У неё даже нижняя губа задрожала.

- Да что ты, мам. Она же была древняя старушка.

- Девятнадцать лет назад она была ещё ой как в силе и разуме. Да ещё в каком! Светило науки. Борец с эпидемиями. Героиня, мать её. С ней носились, как с писаной торбой. А я, милый ты мой, была старшим лаборантом, училась в аспирантуре, воспитывала тебя одна и была, между прочим, намного старше Максима. А уж Максим-то был её единственным и оберегаемым сокровищем. Всё, всё – намеченная карьера, мои проекты, мои друзья – всё пошло прахом. Она, как змея, проползла, отравила. Она всё сделала, чтобы очернить меня, опустить ниже плинтуса! И знаешь, однажды я не выдержала и сдалась. Собрала вещички, написала заявление по собственному, схватила тебя и укатила в деревню. Ты помнишь Гуляево? Тебя там ещё собака покусала. А ещё ты отравился сырым яйцом.

- Что-то очень смутно.

- Мы жили у моей мачехи. Целый месяц, пока Максим не разыскал нас и не забрал. В тот же день мы расписались в ЗАГСе. Я думала – вот он, хэппи-энд, но какое там! Тут-то и начался сущий ад! Всё, хватит. Не хочу больше. Умерла и умерла. Земля, как говорится, пухом. Она пережила своего внука, подумать только!

Я молча переваривал. Услышанное не хотело стыковаться со сложившимся в голове образом, но мама, живущая на эмоциях, могла лишь что-то приукрасить, но уж точно не соврать.

- Гер, давай продадим эту проклятую квартиру, – устало сказала она. - И все её вещи, эту рухлядь.

- Зачем же? Раритет.

- По Фен-Шуй, нельзя пользоваться вещами умершего человека и держать их в доме, они создают отрицательную энергетику. Продадим квартиру, продадим твою хижину и купим тебе нормальное жильё в центре. Уверена, ещё и на ремонт хватит.

- Это всё не к спеху. Подумаем.