Не к ночи будь помянута. Часть 1.

4

Дождь закончился, оставив глянец дорожек и лёгкий туман между деревьями в парке. Я чуть не наступил на дождевого червя на асфальте, наклонился и закинул его в траву, чтоб люди не раздавили. Вообще-то им давно было пора под землю спать. Потепление климата, однако…

- Вон ещё парочка, – махнула рукой Ада.

Делать нечего, убрал с дороги и этих.

- Любила в детстве так делать. В Крыму такая погода стоит половину зимы. Идёшь по парку, а они ползут. Было жалко.

- А сейчас не жалко?

Ада пожала плечами и ничего не ответила. Конечно, какие уж тут черви, после войны и чумы… Этот Лисин из головы не шёл третий день.

Я заметил впереди ещё одну розовую полоску на дороге, но грач оказался проворнее – вышел из-под куста и мигом склевал. Ада усмехнулась.

Разговор не клеился. В голове крутились кучи вопросов, но только я открывал рот, чтобы их озвучить, они теряли свой смысл, сковывали дыхание и отнимали силы. Вопросы задавать я терпеть не мог.

-Хочу спросить… одну вещь, – я поперхнулся.

- Давай.

- Ада, стареть страшно?

Это, было, конечно, не то, что я хотел спросить. Не самое важное. Она пристально, чуть прищурившись, поглядела.

- Думаешь об этом? Правильно. Чем раньше начинаешь об этом думать, тем спокойнее потом. Кому как. Есть люди, которые очень боятся старости. До безумия. О, чего только они не изобретают, чтобы обмануть время. Это выглядит смешно. Время не обманешь, можно лишь принять его условия достойно. Я не боялась. Но, знаешь, не потому что такая смелая, а потому что нечего было терять. Красота для меня много не значила. Здоровье? Что ж поделаешь – немощь так немощь... И одиночества не боялась.

Я вспомнил закрытую комнату с безжизненным тяжёлым воздухом и содрогнулся.

- Вот этого я не понимаю. Я бы наверно с ума сошёл один.

- Герман, тебе двадцать лет, а ты купил нору на отшибе, и забиваешься туда как барсук.

- У меня есть друзья. И интернет. А ты перестала общаться со всеми.

- Это просто стало ненужным. В последние годы перед нашим разрывом мы и с Максимом-то нечасто виделись. Он заходил, конечно, мы разговаривали, но это всё больше становилось… не потребностью, а обязанностью. И для него, и для меня.

- Он очень любил тебя, – сказал я.

- Да, но мы по-разному мыслили. И, не забывай, я ведь выжила из ума.

Так спокойно сказала! Типа – я волосы перекрасила. Я выжила из ума!

- Не сразу, конечно. Это трудно объяснить. Сначала, кажется, что ты во всём права и знаешь всё лучше всех. Потом замечаешь, что забыла что-то такое, что уж никак нельзя позабыть. Как-то раз сложила документы в холодильник и искала несколько дней. Хорошо, что пришла Юлия и нашла. А в первый раз по-настоящему насторожилась, когда поняла, что никак не могу вспомнить, как пишется прописная буква «к». Представь – смотришь как баран на бумагу, а написать не можешь. Просто не можешь.

Ада остановилась у тонкого, почти голого клёна, рассеянно погладила его мокрую кору и оторвала с ветки красный сморщенный листок.

- А потом становится всё равно. Потом уже не больно и не страшно. Не страшно выжить из ума. Ты просто уходишь и живёшь… по-другому. Просто другой мир, мальчик, вот так. А это... мучение для окружающих. Я много раз такое наблюдала. Жалко стало Максимку. Ну куда ему, молодому, такая обуза.

Она скомкала лист и бросила в лужу. Упав в воду, он медленно раскрылся, словно волшебный цветок.

- А мне они ничего не говорили, – глупо выдал я.

- Что ж. Молодцы.

- Ты специально разругалась с ним!

- И нет, и да. Как только заметила первые симптомы, сама позаботилась о себе. Юлия – замечательный человек, кристально честный. Правда, зашуганный и несчастный. Я вызвала юриста, и мы всё обговорили. Пока я жива, она получала мою пенсию, а пенсия была немалая. Кроме того, я перевела в доллары часть ценных вещей и положила на её счёт. Конечно, я не могла знать, что столько проживу, так что бедная Юленька если и заработала на мне, то немного. Зато уж Максиму не досталось ходить за лежачей полоумной старухой, слушать детский лепет и наблюдать, как я превращаюсь в растение. Я ведь никого не узнавала и не помнила почти ничего.

Последние фразы она произносила всё тише, сходя голосом на нет.

- А, правда, что люди помнят лучше своё детство, а то, что случилось недавно – хуже? Я вот всё думаю - почему?

Я тут же испугался, что обидел её своей бестактностью, сморозил глупость, но Ада спокойно и весело глянула на меня.

- Правда. Все старики впадают в детство. И я тоже раньше думала - почему? А потом поняла. Ну, вот представь – стоит автобус, и в него по очереди садятся люди. Кто первый вошёл – тому место у окошка, сиди и любуйся прекрасным видом. Кто войдёт потом – сиди с соседом, нравится тебе или нет. Ну, а остальные набиваются, как попало, как селёдки в бочку. А если автобус сломался или начался пожар? Кто вошёл последним, полезут наружу первыми, меся друг друга. И вот… автобус уже горит, а те, у окошка, всё ещё там. То, что мы помним с детства, сидит на самых лучших и удобных местах. Эти воспоминания сгорят вместе с нами. Как тебе гипотеза?

- Здорово.. – Я был потрясён.

Изящная Ада на фоне осенней дымки и голых кустов смотрелась как иллюзия. Сейчас налетит ветер, сорвёт с деревьев последние красные листья, а её развеет вместе с ними. Я вдруг взял её ледяную узкую ладошку в свою руку. Она сразу обхватила мои пальцы, улыбнулась и поглядела на меня снизу вверх.

- Ну, спроси!

- О чём?

- О смерти. Ты же об этом хотел спросить. Страшно ли умирать.

- Лучше спрошу, как ты читаешь мысли, – пробурчал я.

- Герман, ты же умный мальчик. Никто этого не умеет.