Не к ночи будь помянута. Часть 1.

9.

Первая неприятность настигла меня в университете. Я думал, что опоздал, но ввалился в аудиторию за три минуты до первой пары, сунув перед этим сырую куртку в гардероб. Стоял какой-то нездоровый галдёж и кучковое роение.

- Вот кому не повезло. – сказал Коля, повернувшись ко мне.

- Да уж. Влип ты, как муха, Луговой. – добавила Вера.

- Что ещё за нездоровый юмор? – поинтересовался я.

- Васильев свалил, слыхал?

- Куда это?

- В Москву. Работу нашёл. Какая-то кафедра где-то там освободилась. Он у нас ведь двигатель науки. Куда уж в Москве без такого.

Я переваривал услышанное. Само по себе то, что посреди года нас покинул хороший преподаватель, было, конечно, паршиво, но особого трагизма я не улавливал.

Тут вошёл Петрович, прокашлялся, подключил доску, все сели на свои места и заткнулись.

- Так. Все вроде на месте. Надо же, Луговой почтил нас своим присутствием, спасибо большое. Ну, начну, пожалуй, с небольшого объявления. Все вы, конечно, слышали, что наш уважаемый Дмитрий Фёдорович Васильев покинул нас в поисках, так сказать, лучшей жизни. – он нехорошо усмехнулся, и мне захотелось дать ему пинка. Васильев был умный уважаемый дядька, хотя и требовательный как немец на плацу. – Так уж сложилось, что это событие касается меня. Меня и всех здесь присутствующих. С этого дня я не только читаю лекции по терапии и клинической диагностике, но и веду практические занятия. А значит… - тут он выдержал эффектную паузу, обозревая зал. – И принимаю экзамены.

- Рот закрой, микроба словишь. – сказала мне Вера.

- Да блин! – вырвалось у меня.

Абсолютно у всех преподавателей есть любимчики, и это нормально. Одни это охотно демонстрируют, другие только как бы намекают. У Петровича любимчиков не было,  потому что он по жизни был козёл. Зато ежегодно он намечал себе пару-тройку потенциальных жертв и измывался над ними как мог. Поначалу нас тоже было трое – некрасивая толстая девушка Алика, у которой при виде Петровича начинался нервный тик; простой деревенский парень Лёша, учившийся по направлению от своего колхоза и, собственно, я. Эти двое были мне, конечно, не конкуренты – так, слабаки. Лёха вылетел со второго курса и пошёл себе спокойно в армию, так как, по честности, интеллектом не на много  отличался от годовалого телёнка. Алика после каждого разбора полётов долго и истерично плакала, а это, в конце концов, кому угодно надоест, даже Петровичу.

Я остался в одиночестве.  Поначалу я попал в список жертв как выскочка и великовозрастная особь с выкрутасами, с которой не мешало бы сбить дурость и самоуверенность. Но глупому Петровичу было тогда невдомёк, что у меня богатый опыт по его предмету, а книг и научных статей по болезням я прочитал, пожалуй, не меньше, чем он сам. Я быстро просёк, что его знания оставляют желать лучшего, выяснил, в чём именно он не компетентен, и когда мне совсем уж поднадоели его придирки и подковырки, взялся за дело серьёзно и на каждой лекции с видом полного ботана нет-нет да задавал ему какой-нибудь каверзный вопрос. Иногда Петрович достойно отвечал, иногда мялся и выкручивался. Я тут же этим пользовался и ещё больше гадил ему. Иногда и он пытался так же щемить меня. Но мне на это было хоть плюнь в глаза. Я лениво защищался, а народ ржал. Мне-то что, я студент, мало ли чего я не знаю.

Так из жертвы я попал во враги. Наше противостояние веселило народ, но было нудно и утомительно, и держалось только на упёртой ненависти Петровича. Я знал, что бешу его, но это мне всегда было по барабану, ведь в конечном результате экзамен я должен был сдавать не ему, а Васильеву.

А теперь, когда Васильев рванул в столицу искать лавров на свою седую голову или приключений на другое место, я оказался в реальной опасности.

Петрович никогда не шутил. Он этого просто не умел делать. Значит, теперь я действительно, влип.

Я уныло досидел до конца лекции и потащился на спецкурс по менеджменту. Настроение было испорчено. Хотел было позвонить Аде, но передумал. Нечего загружать людей своими проблемами. Потрогал монетку на груди.

Аудитория была пуста. Занятие отменили по неизвестной причине. Зато пришёл завхоз и весело сообщил, что прибыла партия оборудования. Поэтому девушек велено отпустить, а всех парней он забирает разгружать. Оборудования пришло два грузовика. Я не знал, что они там себе назаказывали, но с каждой ступенькой подъёма лично у меня росла уверенность, что под упаковкой исключительно чугун. Всю эту крупногабаритную гадость надо было тащить аж на третий этаж, и к обеду, когда всё перетаскали, у меня не гнулась спина, а руки стали деревянными.

Осталась только одна лабораторка, и я приготовился расслабиться, сменив физический труд на интеллектуальный.

Но тут позвонил Егор. Я удивился.

- Луговой! Ты работаешь на меня или как?

- Ну… да. –  совсем обалдел я.

- Помощь нужна! - заполошным голосом крикнул он.

- Да что случилось-то? – спросил я, отдуваясь.

- Юлии Васильевне совсем плохо, мне позвонила, а я не могу. Быстро к ней!

Я просто рот раскрыл.

- Так это ж далеко! Скорую надо! Я что – врач?

- Луговой, быстро поезжай к ней. Посидишь до меня…

- Ты скорую вызвал?

Но он уже отключился, а через минуту, когда я влезал в непросохшую холодную куртку, пришла эсэмэска с адресом.     

Юлия Васильевна жила неподалёку от моего драгоценного наследства. Обросший старыми берёзами двор, старая чистенькая хрущёвка - малогабаритная, пропахшая лекарствами, зашторенные окна, бубнящий телевизор.

- Юлия Васильевна, может, всё-таки вызовем врача. – в который раз предложил я.

- А? Нет. Зачем? – голос лежащей в подушках маленькой закутанной женщины был слаб и надтреснут. - Получше стало. Спасибо большое. Просто… старая стала. Чего уж теперь лечиться? Денег столько надо…