Не к ночи будь помянута. Часть 1.

11.

Всю дорогу я, ни о чём ни думая, тупо смотрел перед собой. В голове было пусто. Это включился механизм психической защиты. Он всегда включается, когда происходит перегрузка.

Так было, когда я потерял отца. Тогда, когда мы вошли в палату и врач начал что-то говорить, и мама вскрикнула и упала в обморок. Я просто стоял и смотрел на их тела. Смотрел, ничего не соображая и не чувствуя.

Сегодня, конечно, было не то. Но я перенервничал и жутко устал. Особенно, из-за Ани.

Припарковавшись у калитки, я вытащил с заднего сиденья пакет с тортом. Мало ли что там говорила Ада, а мне с пустыми руками явиться к празднику совесть не позволяла.

Однако когда я увидел свой дом, мне опять стало не по себе.

В доме не светились окна. И это было странно.

Я выскочил из машины, хлопнул дверью и рванул к крыльцу.

- Ада! У тебя ничего не… Чёрт!

Я с размаху наступил на какие-то осколки, и они противно хрустнули под подошвой.

- Ада!

Я включил свет. В коридорчике царил хаос. Я заглянул в кухню и бросился в комнату. Ада сидела на полу в углу и смотрела из темноты, как загнанный зверь. Рядом с ней лежала пустая бутылка. Другую, початую, она сжимала в руке. В воздухе висел запах алкоголя.

- Ты что – рехнулась? – заорал я. – Ты одна столько утрескала? Господи, что за дура!

Я шагнул к ней.

- Вон! – взвизгнула Ада и забилась в угол глубже.

Я нащупал выключатель и зажёг свет в комнате. Ада сидела, оскалив зубы и защищаясь растопыренной ладонью. Глаза были совершенно бессмысленными и смотрели в никуда.

- Вон! Вон, свинья. Пришёл, да? – она с вызовом тряхнула головой. – При-шёёл. Всегда приходишь. Сколько можно? Тебя нет! Тебя нет!

У меня челюсть отпала. Твою мать, да она же допилась до белочки!

- Ну, чего смотришь? – хрипло спросила Ада. – Доволен? Теперь вали.

- Ада…

- Или ты думаешь, я буду тебя жалеть? – она попыталась подняться, но потеряла равновесие и встала на четвереньки. – А меня, меня жалели?! Ты, сукин сын, иди…

Прозвучала фраза на языке, которого я не знал. Но я понял, что меня послали подальше, и, скорее всего, по-немецки.

- Ты сгорел! - крикнула вдруг она. – Сго-рел! Сам виноват! Вы все! Это вы, вы, вы! Что смотришь? – голос её упал до шёпота. – Всегда… приходишь и смотришь … Чёрт бы тебя побрал!

До меня начало доходить. Я присел на корточки рядом с ней.

- Ада, посмотри-ка на меня. Как меня зовут?

Она подняла голову и уставилась пустыми глазами. Зрачки сузились, радужка потемнела.

- Как меня зовут? – повторил я. - Ты ведь меня слышишь. Назови меня по имени.

Несколько секунд она с ужасом смотрела мне в лицо.

- Ну! Назови меня по имени. Имя.

- Йозеф Мель… Мельцхерт. – сказала она тихо.

И тут же отключилась, повалившись на пол.

Я застыл над ней.

«Знаете, она ведь однажды сожгла людей».

Запах алкоголя просто валил с ног. Только теперь я заметил, что он какой-то неестественный, с ядовитыми химическими нотками. И тут до меня дошло, что она выпила полторы бутылки палёной водки за раз. Я кинулся к ней, взвалил на плечо и вынес во двор, на холодный воздух. Тело было маленьким, безжизненным и тряпичным. Голова болталась.

- Теперь держись. – сказал я. – Тебе не понравится.

Я сел на крыльцо, положил её животом на свои колени, так чтобы голова свисала вниз, и посмотрел на свою, естественно, давно не мытую руку. Потом разжал ей зубы и сунул два пальца в рот. Они упёрлись в упругое основание языка. Ада пришла в себя и слабо попыталась освободиться. Другой рукой я прижал ей затылок. Её дико вырвало. Я зажмурился и повторил снова. Она начала вырываться.

- Ннет. Ппусти.

- Фига с два, это только начало. Давай ещё.

Новый спазм скрутил её, а потом тело обмякло. Я обтёр её лицо и свои пальцы носовым платком, выкинул его, снова взял её на руки, занёс в дом и положил на пол.

Действовать нужно было быстро. Требовалось срочное промывание желудка. Конечно, часть алкоголя и примыкающей к нему подозрительной химии уже всосалось в кровь, и с этим я не мог ничего поделать, но надеялся всё-таки приостановить дальнейшую интоксикацию. Я вылил в кастрюлю всю воду из чайника, разбавил сырой водой (хуже всё равно не будет), насыпал соли и перемешал. Где-то была марганцовка. Я соображал, где видел её в последний раз. Точно, в сенях, в старой автомобильной аптечке. Я плеснул из пузырька, и жидкость расцвела противными розовыми кляксами. Я побултыхал пальцами и зачерпнул большой кружкой.

- Теперь пей.

Она откликнулась не сразу. Пришлось её потрясти.

- Пошёл вон. – пробормотала она.

- Поговори-ка у меня, чудовище. Пей.

- Иди в задницу!

Вот зараза. Я прижал её голову к стене, нажал на жевательные мышцы и, прижав кружку к зубам, стал медленно вливать жидкость. Она зафыркала и закашлялась, но стала пить.

- Теперь сама. – сказал я.

- Я не могу.

- Пей до конца. Вот так.

- Меня тошнит.

- Прекрасно. Чего и добивались.

Я ногой пододвинул ей ведро для мытья пола. Её снова вырвало.

- О. Мне плохо.

- Надо думать. Я бы вообще сдох. Теперь слушай меня. Слышишь? Выпьешь всё. Все пять литров. Поняла?

- Нет. – она стала снова сползать по стене. – Оставь меня. Я хочу умереть.

- Боже, как драматично! Сейчас расплачусь. Пей уже.

- Я не могу.

- Ладно, сама напросилась.