Не к ночи будь помянута. Часть 2.

10

Я бегу по сумрачной улице, под серым небом. Бегу из последних сил. Мелкие камешки, хрустящие под каблуками; прядь волос прилипла к губам; отстегнулся чулок… Но всё это мелочи, ничего не значащие мелочи!

- Не бойся. Бежим скорее. Сейчас мы спрячемся.

Я знаю, что спрятаться некуда. Знаю, знаю, знаю! Я никогда не спрячусь. Никогда не добегу до конца длинной прямой улицы. Господи!

- Тише. Мы добежим, - шепчу я.

Я бегу. Все бегут. Я знаю, что сейчас будет. И поэтому заранее втягиваю голову в плечи.

Я бы закрыла уши руками, я бы забила уши грязью, землёй, дерьмом… но не могу, мои руки заняты, и я не могу их поднять, моя ноша слишком дорога.

И ненавистный звук рождается. Он начинается на недосягаемой высоте, он высок, он режет уши, он невозможен, он проходит сквозь кости и мясо, он…

- Аааааа! Нееет!

Я падаю на колени и закрываю своим телом то, что прижимаю к груди.

Уф...  Я поднимаюсь. Колени наливаются болью. У меня получится. На этот раз должно получиться. Просто надо быстрее бежать, и тогда наконец я успею... Должна же я когда-нибудь успеть!

И звук настигает снова - высокий, разрывающий мозг, монотонный нарастающий вой.

Нет.

Не успела.

Я сижу на земле и боюсь посмотреть вниз. Я знаю, что увижу.

- Нет, - шепчу я. - Нет, пожалуйста.

Но я должна. И я смотрю.

И сначала облегчённо выдыхаю - на секунду мне кажется, что вечному кошмару настал конец.

И теперь я отпущена на свободу – безусловно, навсегда.

А потом накатывает новая волна ужаса и душит, отнимает дыхание, холодит кровь...

Потому что я понимаю, что ноша в моих руках - голова Германа.

- Нееет!

Я  проснулась, резко села в постели, судорожно хватая ртом воздух, и дрожащими руками нашарила выключатель. Тёплый жёлтый свет озарил комнату.

Я обхватила колени руками и сжалась в комок. Страх не отпускал меня. Мне так часто снились кошмары, что я привыкла к ним, как человек постепенно привыкает к давно застрявшему в плоти осколку. Но сейчас было страшно по-другому. Этот страх был свеж и холоден, как приставленный к горлу ледяной клинок.

Мне захотелось выпить. Стакан водки на столике возле кровати пришёлся бы весьма кстати. Но, разумеется, его там не было. Как показала жизнь, чудеса всё-таки случаются, но не тогда, когда нам хочется, и не те, которых мы желаем.

И ещё мне жутко захотелось позвонить. Я посмотрела на часы. Два часа ночи. Волчий час.

Спокойно. Всё хорошо. Я вытянулась на кровати и натянула одеяло до подбородка.

- Маврин, зараза, сколько болтать-то можно! – проворчал я, когда в очередной раз услышал короткие гудки.

Я стоял посреди собственной кухни.  На меня смотрел Герасим.

- Ты, парень, совсем у меня дурачок, - сказал он.

И я с ним тут же согласился. Действительно! Только бы дурак не догадался. Маврин внёс мой телефон в чёрный список, и сделал это сразу после нашего последнего разговора. Да, вот так по-гадски. Ничего не прояснив. Я положил телефон на стол, взял кота на руки и стал чесать его за ушами. Герасим вытянулся во всю длину своего непомерно растягивающегося тела, блаженно провис у меня на руках и громко замурчал.

- Ах, ты, мой красавчик, - потёрся я щекой о его бочок. - Гладкий, как тюлень, просто глаз не отвести!

Но вскоре кота пришлось спустить на пол. Спина у меня болела до сих пор. Вспомнив, что за два дня я так и не удосужился рассмотреть характер нанесённых мне увечий, я подошёл к зеркалу и задрал сзади рубаху. На спине налился немалый синяк. Что-то нужно было с этим делать,  и я  кое-как изобразил йодную сетку и замотался шарфом. На краю шарфа, почему-то синей ручкой, был написан номер телефона. Я не помнил, чтобы когда-нибудь вытворял такое, всё-таки вещь была дорогая и дельная.

На душе было погано, и я подумал, что лучшее, что могу сейчас предпринять - это лечь и поспать. Конечно, зная, что сразу не усну. И всё равно это было самое умное решение.

Я не стал гасить свет в коридоре.

И не стал раздеваться.

И положил под кровать молоток.

Потому что мне было страшно.

Кто-то приходил к моему дому. Кто-то искал Аду. Угрожал Маврину.  Я ввязался во что-то очень опасное.

Но страшно было даже не поэтому. Я привык думать, что всегда и везде - хоть в жизни, хоть в кино - угрожают за что-то. Такой вот неписанный закон. Ах, ты не согласен с нашими условиями? Так получай пулю в лоб! Что-то вроде этого. А теперь я ступил на топкую тропу, где шагал, словно ёжик в тумане и не знал - бояться мне чего, а главное - из-за чего?

Я не должен был возвращаться домой и ночевать тут один, безо всякой защиты и с котом в обнимку. По уму, так надо было упаковать Герасима и явиться к маме и её доброму холодильнику.  Но по уму я, видно, поступать разучился.

Одной из причин, почему я вернуся, было соображение, что только здесь и сейчас я смогу, наконец, хоть что-то понять во всей этой сумасшедшей истории.

Но я ничего не понимал. Кот блаженно мурлыкал на груди, тикали часы, синяк неприятно чесался. Телефон лежал сбоку. Я смотрел на него. Смотрел, пока не стали слипаться глаза.

- Урк, - тихо сказал в темноте Герасим.

Я моментально проснулся. Свет  горел. Часы тикали. Я бесшумно сполз с постели и подошёл к окну.

- Ммы. Ммы! - разволновался кот.

- Тихо, ты. Понял уже.

Я всё придумываю. И вообще трус по жизни. Там никого нет.

Я прижался  к простенку. Сердце стучало ещё сильнее, чем дома у Егора за занавеской. Эти придурки скоро меня до инфаркта доведут. Там никого нет. Наверняка. Я осторожно посмотрел на улицу, но, конечно, без толку. Когда в помещении светлее, чем снаружи, чёрта с два там что-нибудь увидишь.