Не место для людей

Не место для людей

Не место для людей

Настало время сосчитать снежинки. Первая падает мне на плечо и теряется где-то в песцовом меху, вторая ложится на кончик носа, третья тает на языке. Прыжок с места похож на полет. Вот он – единственный миг, когда я должна ударить. Набалдашник посоха направлен точно в прозрачное брюхо ледяного дракона. Кровь предков огнем горит в жилах, я уже не существо из плоти и крови, ни девчонка, какой видят меня люди.  Я набор инстинктов, знаний, движений. Даже не за секунду – за сотую ее долю нужно разглядеть сущность зимнего демона и ударить, пока он не убил тебя саму. Так это делается. Удар пришелся чудовищу прямехонько туда, где у обычного зверя было бы сердце. Треск мороза, хрустальный звон, сотни осколков во все стороны. Я даже успеваю заметить, как свет преломляется на ледяных гранях. Шум в ушах, боль в вывихнутом предплечье – все это мелькает в сознании лихорадочными образами.  Но вот время возвращается к своему обычному течению, и мой полет становится стремительным падением. Неловкий кувырок в воздухе, и я кубарем покатилась со склона вниз, пока не врезалась головой в сугроб. Вынырнула, отплевываясь. Медленно поднялась, вытряхивая снежные крупинки из волос, заплетенных в добрую сотню косичек. К моим ногам плавно скатились два ледяных крыла. Вот и все, что от него осталось. Я поискала глазами свой посох – он торчал из снега немного выше по склону. С виду обычная палка. «И почему вы все ходите с палками?» - порой спрашивали люди. «Так удобнее лазить по горам» - раз за разом пояснял отец, и мы вслед за ним. Горожане, конечно, посмеивались поначалу, но потом надоело. Даже люди устают смеяться сто раз пересказанной шутке.

Они пришли сюда лет сто назад. Мы тогда не разумели человеческого языка, а они, конечно, не знали наш. Отец отцов сказал им: «Экэрат магор!» - что означает «Это проклятое место. Для людей не подходит».  Так появился у подножия гор Рэрэ город Экэрат. Много позже мы научились понимать друг друга, но город никуда не делся. Люди не хотели уходить с насиженного места, начали добывать холодный камень из недр, отстроили широкую дорогу.

Люди-люди, теплые, наивные, как дети. Многим из нас они нравились, но добыча, как известно, привлекает хищников. Как мотыльки на свет, демоны зимы, чувствуя тепло, полезли отовсюду: с гор, из ущелий, с неба, из-под замерзшей речной воды. Широким кольцом окружили город, выжидая удобного момента, чтобы напасть. Плохо жить стало не только людям, но и нам, ясавэям.  Демоны зимы убили почти всех зверей и распугали оставшихся, согнали нас с собственных земель. Они не нападали напрямую, так белый медведь не трогает лающую собаку. Но только до той поры, пока собака не встанет на его пути. Многие из ясавэев решили покинуть земли предков и поселиться подальше от людей и хищников, которых они привлекают. Наш отец и несколько других остались. Что это было, жалость ли к меньшим братьям, не видящим сущности метели? Или любовь к дому заговорила в некоторых из нас? А может быть отцы пошли на принцип: не дадим в обиду, не уступим, не смиримся?! Так или иначе, но уходящие ясавэи назвали нас людскими слугами, теми самыми псами, что забыли своего гордого предка – волка, и теперь беззаветно служат хозяину. Сами они, волчьи дети, поджав хвосты, побежали искать, где полегче жить и посытнее есть. Мы ни судили их, но родство наше оборвалось. Это было поколение назад. Оставшиеся Ясавэи вступили в бесконечную войну с кровожадными слугами зимы, пользуясь самым главным своим оружием – властью над временем за мгновение перед смертельным броском. Но с каждой метелью приходили все новые демоны, и казалось, нет им числа. Они подстерегали ясавэев на охоте или возле жилищ, и набрасывались с единственным желанием – убить. Иногда у них получалось. Нас оставалось все меньше.

Люди не знали ни о чем. Засыпали в теплых домах, и ведать не ведали, кто кружит у них над головами. А по утрам, бывало, уходили и не возвращались. «Это все холод» - говорили друг другу жители, недосчитавшись очередного беднягу, - «Такой лютый мороз стоит, не видно ни зги! Наверное, упал мужик где-то, и замерз». «Ага, как на прошлой неделе!» - отвечал кто-нибудь, и все замолкали. Этим дело и кончалось. И ведь не подозревали ничего, горемычные, люди-то сами за черту города уходили, никто их силком не тащил. Мы, конечно, знали в чем дело.  Метель порой принимает причудливые формы: видишь, например, в снежном поле баба стоит, вся в белом, а вокруг вертятся ледяные вихри. И плачет баба, и зовет, простирает руки. Но сколько не подходи к ней – все дальше и дальше оказывается. Заманивает. Так многие попадаются…  Или пойдет кто на речку, в прорубе окуня ловить, сядет с удочкой, а из подо льда голова зубастая – хвать!.. Вот и нет человека. Наших тоже много так попалось.

Как по мне, запах ледяных тварей ощущается даже прежде, чем ты их увидишь. Во рту становится кисло, нос улавливает нечто сладковатое и влажное. И тогда только пара мгновений отделяет тебя от смерти.  Проще всего собраться для броска, когда идет снег, благо он идет здесь почти всегда. Отец учил меня считать снежинки. На третьей время становится медленным, тягучим, как смола. Я хорошо усвоила его уроки.  Поэтому я еще жива.

Слух уловил тихие шаги совсем рядом. Я напружинилась, готовая сорваться с места, но из-за очередной снежной шапки показалась темноволосая головка. Это была Ялане, самая младшая из наших сестер.

- Еля! Мне сказали привести тебя!

Маленькая ладошка утонула в моих напряженных пальцах. Девочка потянула за собой, выговаривая по дороге: - Ты давно не была дома! Мы волновались! Я искала тебя повсюду!..