Большой супермаркет вальяжно расположился в одном из центральных районов Санкт-Петербурга. Чтобы в него войти нужно было подняться по ступеням широкой лестницы. Для инвалидов или мамочек с колясками был предусмотрен удобный пандус. Всё — для людей. Даже двери открывать не нужно, они как только чувствуют приближение твоего носа — распахиваются сами, приглашая в объятия просторного магазина.
Иннокентий Филиппович часто ходил в этот супермаркет. Он родился в Ленинграде в тридцать втором году и застал первую — самую тяжелую блокадную зиму, будучи школьником. Весной сорок второго года его эвакуировали. Оставшись после войны круглым сиротой, он вырос в детдоме…
«Дед, сейчас не те времена, — частенько повторял ему внук, вернувшийся из армии. — Семьдесят лет прошло, как война закончилась, а ты всё крошки со стола подъедаешь…»
В супермаркет Иннокентий Филиппович ходил не потому, что некому было купить ему продукты. Он жил в одной квартире с любимым внуком и его женой — молодой воспитанной девушкой, которая с удовольствием выполняла всю работу по хозяйству. Иннокентий Филиппович любил скопления людей. Он не мог подолгу находиться в своём уютном тихом дворике в центре Питера. Это напоминало ему блокадные месяцы, где уже к середине зимы в их доме почти не осталось соседей.
Сына — боевого офицера, погибшего в первую чеченскую, он похоронил двадцать лет назад. Ещё через полгода похоронил свою супругу, не сумевшую справиться с утратой погибшего сына.
С тех пор Иннокентий Филиппович находил утешение только в двух вещах: в общении с внуком и его женой, а также недалёкие прогулки до супермаркета…
— Вам помочь? — спросил молодой человек в костюме и галстуке, увидев ссутулившегося, медленно перебирающего ногами старика с клюкой.
— Спасибо, мне не нужна помощь, — прокряхтел старик.
Взявшись одной рукой за мокрый от недавнего дождя поручень, а другой рукой опираясь на клюшку, старик заковылял по пандусу.
— Ну как знаете, — молодой человек ловко поднялся по ступенькам и скрылся за стеклянными дверями.
Старик медленно продолжил своё восхождение по пандусу. С трудом осилив половину подъёма старик обернулся, услышав невнятное бормотание за спиной:
— Помогите… Кто-нибудь… Поесть…, — на нижней ступеньке входа в супермаркет распластался, полулёжа бомж. Одна брючина у него была разорвана до колена. Из-под лохмотьев брючины проглядывалась синюшная нога с вкраплениями запёкшейся крови. Лицо было похоже на палитру художника, пишущего картину вечернего заката на море. Запах, исходил от бомжа, настолько сильный, что казалось — рядом перевернулся грузовик с протухшей рыбой.
— Со вчерашнего дня не жрал, — продолжал бормотать бомж, болтая головой так, что можно было подумать у него вместо шеи — шарнир.
Люди проходили мимо, стараясь обогнуть бездомного. Один из прохожих, брезгливо закрывая нос, подал бомжу несколько монет. Бомж, издавая неразборчивые бормотания, поднялся со ступени. Поднёс ладонь с мелочью поближе к заплывшим глазам, и опухшими пальцами стал перебирать мелочь.
Старик стоял, не шевелясь. Держался руками за поручень и провожал взглядом бездомного. Тот, шатаясь подошел к блестящему чёрному джипу, припаркованному рядом:
— Дай… поесть…, поесть… дай, — бомж вплотную приблизился к молодой женщине, укладывающей в багажник сумки с продуктами.
— Отвали! — сморщив нос фыркнула женщина, — Отойди говорю!
Бомж, еле-еле держась на ногах, облокотился одной рукой на машину:
— Дайте… Мелочи… дай… — хрипел бездомный.
— Достал уже! Нет у меня денег, на карте всё! Уйди говорю! Дай дверь открыть! — женщина махнула рукой.
Бомж продолжал:
— Дай… Еды… Со вчерашнего дня не ел…
Женщина сжала зубы. Резко развернулась. Подошла к багажнику джипа. Открыла его. Достала из сумки батон хлеба и со всего размаху бросила его в лицо бездомному:
— На! Жри!
Батон, чиркнув по лицу бомжа, упал в лужу. Женщина захлопнула дверь багажника. Села в машину, быстро завела мотор и уехала, просвистев колёсами по мокрому асфальту. Бомж посмотрел на батон, лежащий в грязной луже, и поковылял через парковку.
Старик долго спускался по пандусу, не отрывая глаз от батона. Опираясь на клюшку, он подошел к луже. Медленно наклонился за батоном, и не устояв на ногах, плюхнулся на колени, выронив клюку. Взял хлеб трясущимися руками. Прижал его к груди. Губы старика задрожали, глаза заблестели.
— Поднимайтесь, аккуратно, вот так, да, тихонько, — со всех сторон старика обступили прохожие и помогли ему подняться.
— Спасибо, не надо мне помогать, сам справлюсь, — кряхтел старик и, повернув голову в сторону уехавшего черного джипа, добавил: — помощь нужна не мне.