Не все девочки делают это

51. «Miserere mei, Deus»

Хоровой класс Марьяна не любила.

Несмотря на то, что именно здесь она воочию увидела, как работают профессиональные дирижёры, именно здесь она прочувствовала до слёз полифоническое переплетение партий – вживую, и именно здесь она осознала, как важен точный и безупречный дирижёрский жест, и как рождается музыка, как  сонмы голосов под руками хормейстера превращаются в живой музыкальный инструмент... Эсмира с ними работала иначе - она просто "отмахивала" дирижёрскую сетку, задавая темп и схематично обозначая динамику...

Хоровой класс был уютен и светел – три просторных окна, рояль в центре,  портреты композиторов на стенках… 

Но всё портили сиденья.

Хоровые скамейки в три ряда были деревянные, жёсткие, без спинок – просто длинные вытянутые короба высотой чуть выше полуметра, на которых можно было сидеть, только выпрямив спину и сдвинув колени, держа перед собой в руках партии.

Находиться в такой позе два часа являлось настоящей пыткой!

Но хормейстер Ольга Павловна Шахова неустанно повторяла, что именно такое положение корпуса замечательно дисциплинирует и настраивает на работу. Ей-то хорошо – она стояла за дирижёрским пультом, либо сидела на мягком стуле…

Но возражать педагогам было не принято.

Верхний ряд, где обычно сидели басы и тенора - доп-состав - находился у стены, так что «мужикам везло» - они опирались на стенку.

Первую половину семестра у Марьяны, как и остальных первокурсников, адски уставала спина и поясница, болели тазовые кости, пока девушка не догадалась подкладывать под себя кожаную папку из-под партитур: это хоть немного облегчало ощущения. А потом – привыкла.

А сегодня она вообще не чувствовала ни жёсткости, ни усталости, ни вечного бурчания мужского доп-состава (половину репертуара с ними пели профессиональные певцы республиканского филармонического хора).

 Блаженно-мечтательное состояние разливалось в душе, она сидела в левой половине первого ряда – во вторых сопрано – и откровенно филонила, глядя в ноты и беззвучно артикулируя слоги «Stabat Mater».

В сознании у неё всё ещё стояло лицо Алексея, когда она оглянулась на него в дверях , и его нежная и немножко дерзкая улыбка…

Настя Краева, сидевшая рядом, иногда толкала её локтем, и Марьяна переворачивала страницы, беззвучно произнося латинские слоги, глядя на дирижёра с самым внимательным видом, но ей было не до страданий скорбящей Девы Марии…

Только на «Miserere mei, Deus» Аллегри* душа девушки успокоилась, отдавшись во власть музыки.

Девушка обожала григорианские хоралы и совершенно искренне не раз задавалась вопросом: почему по телевизору, радио и концертах так мало поют средневековую церковную музыку? – ведь ничего красивее и целительнее для души ещё не придумано за всю музыкальную историю человечества!!

Распевный григорианский хорал шестнадцатого века погружал в умиротворение и возвышенное состояние даже при прослушивании, а петь его было для Марьяны истинным счастьем. Она испытывала чудесный восторг, то состояние, которое называется трансцендентальным.  И не только она! Весь хор… 

Лица певцов  в этот момент становились вдохновенными, их голоса сливались в волшебные созвучия и уносили  души ввысь, в чистоту, в свет! – и в этот момент открывалась неуловимая, вибрирующая где-то в глубине горла и в глубине сердца Истина… 

Словно и не было суетной  реальности и тягот бытия, и словно истинные Лики проступали в поющих людях через музыку, дошедшую сквозь века –  и тогда артисты хора казались Марьяне неземными созданиями, которые только притворялись  обычными, усталыми и серьёзными  людьми  – а во время пения эти маски слетали с них, выявляя сокровенную суть…

После этого слушать какие-то грайндкоровские "тяжелометаллические" хрипы или примитивные биты низкопробной поп-эстрады было не просто больно – это было дико. И вообще, требовалось некоторое время, чтобы перевести дух в нормальное (или наоборот – ненормальное?) состояние – и вернуться в реальность…

Поэтому, когда все ушли, Марьяна задержалась в хоровом классе и подошла к окну, рассматривая заснеженные берёзы, заметённые толстым слоем снега улицы и высокие, ватные облака.

В сквере кучковалась уличная шпана – человек десять, топтались, грызли семечки, некоторые были без шапок. Две старушки с внуками кормили большую стаю голубей пшёнкой – жадные птицы торопливо подбирали зёрна, а дети со смехом врывались в их стаю; нетерпеливо вспорхнув, птицы тут же возвращались обратно. Остальные прохожие торопливо бежали в разных направлениях по своим делам.

И ей пора.

Нужно отксерить на ризографе свои аранжировки по спец, купить чего-нибудь перекусить, потом вернуться в училище, взять ключ от свободного кабинета и разобрать хотя бы пару страниц нотного текста по ОКФ…

Марьяна села за рояль и положила пальцы на клавиши, начала перебирать их, импровизируя в простейшем до-мажоре. Неторопливые арпеджио полились в пространство, девушка играла отрешённо, не думая – в этом и было наслаждение импровизации, когда совершенно не знаешь, какая музыка появится – точнее, не контролируешь это сознанием.

Поэтому только минут десять спустя Марьяна осознала, что обыгрывает диснеевскую тему «Волшебного мира» из «Аладдина» и тихо рассмеялась: он в её мыслях, даже мимо сознания! Алексей… Алекс… Аладдин… Ал…  

- А я знал! – весёлый юношеский тенор заставил её подскочить.

В дверях, засунув руки в карманы и привалившись к косяку, лукаво улыбался бесшумно вошедший Ал.

Девушка смущённо встала из-за рояля:

- Что знал?

- Что ты думаешь обо мне! – спокойно заявил он, подходя к ней.

Его самодовольный тон слегка покоробил Марьяну и она отвернулась к окну,  скрестив руки на груди: