Не звони, не надо!

Не звони, не надо!

Похоже, что нам никогда не уйти далеко,
туда, где всемирный потоп нас не сможет достать.
Нас смоет дождями и, может быть, станет легко
постигнуть всё то, что казалось, уже не понять.
Похоже, что мы растворяемся... в этом вся соль.
Волнуясь, смущаясь, мы пробуем слёзы на вкус.
Но сумма у наших слагаемых, кажется - ноль.
Не будет весны. Я её никогда не дождусь.

Светлана Севастьянова

– Светка, Светулька, это… в самом деле ты, – ликовал Артём, схватив женщину за руки, – я так рад тебя видеть! Дай разгляжу. Похудела, расцвела. Загар ненашенский, заморский. Карибы, небось, или Греция. Зеленоглазая-то какая, надо же! Мне всегда казалось, что они у тебя серые. Сколько же лет мы не виделись? Покрутись, а-а-а… удивительная, обворожительная… прекрасная! Вот я дурак!

– Только понял? Двенадцать, Тёма, две-над-цать лет минуло. Ты изменился. Повзрослел что ли. В плечах раздался. Морщины у глаз. Рубашка белоснежная… ухоженность, уверенность во взгляде, дивный мужской запах. Мужчина с перчиком. А руки убери… и не смотри на меня так, словно раздеваешь, словно ты питон, а я бандерлог, мечтающий стать твоим ужином. Я женщина пылкая, но скромная. Замужем, между прочим. Двух сыновей воспитываю.

– Кокетничаешь. Хвалишься или дразнишь? Могу тем же ответить. У меня молодая жена, две дочурки – Диана и… и Света, между прочим… квартира, машина, дача. Зачем обороняешься, почему нападаешь?

Женщина как-то странно посмотрела на своего визави, насторожилась. Кожа на её груди мгновенно приобрела пятнистый малиновый оттенок, – ты сказал Света, почему?

– А что такого? Да, мне всегда нравилось это светлое имя. Что тебя удивляет? Ладно, расслабься, чего ты на самом деле. Рад, что у тебя всё хорошо. Хорошо ведь… ты счастлива? Дети большие?

– Ромке одиннадцать. Тёме… шесть.

– Не забыла, значит. И я… я тоже… всё помню. Ты лебёдушку с руки кормила, а её кавалер… приревновал, наверно. Цапнул тебя за руку и в воду уронил. Мне тоже от него досталось, пока потерпевшую вытаскивал. Ты стояла на берегу, обтекала… вся такая растерянная, мокрая. На тебе было тонкое платье лимонного цвета, прилипшее к телу. Оно ничего-ничего не скрывало, напротив, выделяло интимные детали. Я заворожено смотрел на твою удивительную грудь…

– Вот, значит, куда ты смотрел! Никогда бы не подумала, на что ты глаз положил. Я думала – влюбился.

– Конечно, влюбился. Одно другому не мешает. Потом я привёл тебя домой. Ты целый час просидела в ванне, тихо ревела. Я слышал. Только потом до меня дошло, что ты стесняешься выйти, что поняла, почему я тебя так внимательно разглядывал. Тогда я постучался, предложил полотенце, мамин халат. Ты в нём была такая смешная, такая милая.

– Ты тоже выглядел забавно: корчил рожи, хохотал невпопад и болтал, болтал. Мне было неловко, хотелось убежать, но платье и волосы никак не сохли. Тогда ты предложил сушиться феном, а сам… прожёг утюгом платье.

– Я не знал, что утюг прилипает. И потом… я же нашёл выход, согласись. В рубашке и джинсах ты мне тоже нравилась. А платье моя мама новое сшила.

– Да, Артём, твоя мама замечательная рукодельница, но мне домой пора. Дети, сам понимаешь, хозяйство, муж.

– Светочка, прошу тебя, давай в кафе посидим. Двенадцать лет не виделись. У меня сейчас такое настроение… такое…

– Игривое… матч-реванш замыслил? Вижу, куда ты уставился, дырку протрёшь. Тебе жены не хватает?

– Причём здесь она, я соскучился. Ты вся такая… вроде прежняя, но совсем другая.

– Без тебя знаю, что время не красит. Но мужики до сих пор слюни пускают, от донжуанов отбоя нет. Облизываешься? Не для тебя мама ягодку растила. Чужие мы, Тёма.

– Ну, ты даёшь Светулёк.! Какая же ты мне чужая! Пять лет, тысяча девятьсот семнадцать дней мы были супругами, а сколько дней и ночей просто так целовались. Неужели ты всё забыла?

– Надо же, математик, подсчитал. Может ты меня выслеживал, готовился в силки залучить? Положим, помню кой чего, в том числе пикантные подробности, но… слушай, а ты не забыл, чего мы с тобой того… развелись-то: почему, зачем?

– А мне почём знать? Ты пришла, злая как фурия, врезала мне по физиономии, сказала, что между нами всё кончено.

– А ты?

– Сказал, что ты сумасшедшая. Я ни сном, ни духом. Провалиться сквозь землю – не было за мной грехов: ни больших, ни малых. Крылья не отросли, но каяться не в чем.

– Ну и…

– Ты метнула в меня чайник… с горячей заваркой.

– Попала?

– Свет… не хочу превращать в допрос романтическое свидание. Я сейчас на такой аппетитной волне. Как тебе объяснить. Вот это, – помнишь, помнишь, мальчик я босой в лодке колыхался над волнами. Девушка с распущенной косо-о-ой…

– Твои кудри трогала губами. Было, не спорю. Не раз было. Двенадцать лет назад мы были единым целым. В прошлой жизни, Тёма. Мне теперь не до любовных репетиций.

– Хочешь сказать, что не любила никогда? Вот и врёшь! Я тебя целовал – ты жмурилась, как котёнок мурчала, ластилась. У тебя на мочке уха точка есть, когда я до неё губами дотрагивался – ты улетала. С тобой… нет, с нами, такое творилось! Каждую ночь, каждый день.

– Да, вспомнила… кажется. Я без тебя задыхалась, сохла. С тобой… сама себе завидовала. Тыщу лет тому назад. Потом… однажды, утром проснулась, не с той ноги что ли вскочила. Меня всё раздражало – музыка, танцы, прикосновения, объятия, голос твой, любовь эта самая, ликование по поводу и без, оргазмы без конца и начала. А ты… ты весь такой счастливый, улыбчивый – аж противно. Мне плохо, а тебе хорошо. Это что – правильно! Вот я и решила…

– А теперь, теперь у тебя по-другому, теперь ты счастлива вместе с тем, другим?

– Я запуталась. Сначала страдала. Я так боялась, что когда-нибудь ты меня разлюбишь. Мне каждую ночь это снилось. Потом мне стало как бы всё равно. Наверно устала бояться. После развода уехала в другой город. Почему ты меня отпустил, почему не нашёл? Лёша со мной не церемонился: принимал все решения за меня, ни о чём не спрашивал. Я даже не знаю, любила его или нет. Подчинялась. Привыкла, что он имеет право.