Небесная паутинка

Зов неба

Небо над головой то напрягалось, то  тянуло  струной, скручивалось, шло рябью в безумном и беззвучном зове. Я уже едва слышала гул толпы за спиной, все затмил непонятный, как белое молоко звон, который был тишиной. Если умеет тишина затмевать звуки.

Айк и Кай держали меня за руки.

- Ненавижу, когда она так делает – как то глухо, безнадежно, обиженно сказал Айк.

- Делаю как?

- Перебирай ногами, Мира. На нас смотрят люди.

Это уже Кай. Мы куда-то зачем-то шли, или делали вид, что идем, потому что мое платье уже едва волочилось по полу. Айк и Кай стискивали мне руки.

Край.

КРАЙ.

Вода бьется о скалы далеко внизу. Даже волны какие-то мутные, невыразительные и злые. Темнело, и только белые ячеистые узоры пены угадывались во мгле, изгибаясь, и своим кривлянием обрисовывая гребни.

Спирали. Это я уже про небо. Тугая спираль, словно готовая к чему-то неправильному. Воздух чуть теплый и почему-то нет ветра.

Край. Волны. Спирали. Тающий звон.

Невыносимо.

Зачем они держат меня за руки?

Я бросилась вниз.

Морок спал тут же. И в следующую секунду я с жестокой четкостью осознала, что натворила. И, наконец, поняла, кто из этих мужчин действительно мой. Айк отпустил меня. Кай удержал. И это стоило ему равновесия. Сейчас он летит со мной рядом. Кай, который не умеет летать…

***

Впервые в жизни у меня не было времени, и мне не хватало его так сильно, что хотелоcь как-то повернуться в нем вспять, поплыть в нем против течения, и впервые жизни я поняла, что не умею этого делать. Я ЗНАЛА это и раньше, но ПОНЯЛА только сейчас, когда неведомой силой толкалась затылком в прошедший миг, но несмотря на чудовищное напряжение сил ничего не получалось, а вместо него набегал новый, еще более бесповоротный и близкий к финалу, чем прежний. Страха не было. Слишком поздно. Почему именно сегодня у меня так мало сил? Почему я не могу скрутить пространство, и убрать из-под него эти скалы, поверх которых пленкой лежала смерть. Он слишком тяжел, чтобы я могла унести его на себе, я могу лишь увести его от скал, направить в море. И тяну его изо всех сил подальше от берега, судорожно цепляющегося за мою руку.  А замок не так уж и высоко над берегом, а острых камней слишком много...

 Но я успела. И снова напрасно… Надо быть таким дураком! На такой скорости у него еще был бы шанс, ударься он о воду ногами, желательно полусогнутыми, или, черт бы с ним, головой, но руки вперед, сложив острием ладони, чтоб они рассекали поток.

Кай встречал воду плашмя. Грудью. В какой-то удивленно – растерянной позе.

Вот и все. Сейчас будет удар. Когда он встретит воду подбородком, голова запрокинется, ломая шею. Короткая, и, в общем, безболезненная смерть.

Я отвернулась, чтобы этого не видеть, и освободилась от теперь уже бесполезного сцепления рук.

Еще одна, такая же отстраненная мысль, наверное родственница первой констатировала, что он сумел мне доказать (и что-то там про чувства) только ценой своей жизни. 

Потом было опять что-то про чувства, совершенно неотчетливое, путанное, но настолько острое, что я чуть не захлебнулась в потоке эмоций.

Все, все. Хватит реветь. Ты не можешь сбежать отсюда – сказала я себе – возьми себя в руки, открой, наконец, глаза и посмотри, что ты натворила.

Кай был жив. Но он был очень странно жив. Он как-то неловко барахтался на поверхности воды, вернее НАД поверхностью воды, словно поплавок из легкой бальсы, а руками трогал воду, погружал их, оставляя на воде две пенные полосы, что расходились словно крылья, то завязывались узлами под ним.  Волна прошла, подкинув его, словно мяч.

Стоп.

Он почти летит…

Я сразу поняла, что надо делать, и схватив его за ворот, чуть приподняла, насколько хватило сил, и отпустила уже над водой.  Кай с грацией деревяшки опять ткнулся в воду и завис над ней.

- Лети!

Я, разогнавшись, опять ухватила его за одежду, и попыталась протащить, насколько хватило сил.

- Лети, хвостатый тебя!!!

С видом смертельно уставшего человека, Кай сделал жест, чтоб от него отстали.

- Я не отстану!

Мутная бухта изобиловала торчащими со дна обломками скал. Меж ними мотало выдранные с корнем деревья, как свежие, так и столетней давности. Плавник, измочаленные куски канатов, ржавая, ячеистая пена – все это пестрой ковровой дорожкой скапливалось вдоль линии прибоя.  Прибой грохотал о камни так, что страшно было приближаться к берегу.  В конце концов, по рисунку волн мне удалось понять, где вода спокойно выкатывается на берег,  не встречая скрытого сопротивления. К тому времени, как я, погрузившись в грязную, теплую воду, нащупала ногами дно, мне казалось, прошла целая вечность.

Только вытащив тяжеленного Кая на берег, я обнаружила, что он без сознания. К нам уже бежали какие-то люди. В воду сунуться не рискнули, а теперь объявились. Может и к лучшему…

Я без сил упала  лицом в песок и раскинула руки. Волна добивала и сюда, норовила утащить, уносила песок из под тела, оставляя взамен раковины с живыми моллюсками, красную водоросль и морскую мелюзгу с перебитыми хребтами. Чайкам будет чем поживиться после боя. Тьфу, после шторма.

Песок осветился красноватым светом.

Я подняла глаза, и увидела в свете факела чьи-то ноги, обутые в разные башмаки.

- Чайки – это вороны – сказала я. Только белые. И те, и те едят мертвечину.

- Умом тронулась – сказали башмаки.

- А этот еще жив – ответили слева.

Нас дотащили до какой-то таверны, где нашлась сухая комната.

Я заказала рыбакам обед, а Каю – горячего молока. В залог пришлось оставить браслет, каким-то чудом удержавшийся на руке.